Где не ступала нога… (сборник) - Страница 46
— Вы знаете эти легенды?
— Конечно, знаю. Я то и дело перечитываю Теннисона.
— И вы их нам расскажете.
Он в замешательстве посмотрел на нее.
— Вы хотите послушать их?
— Конечно, хотим. А для чего же вы здесь?
“Вот оно. А для чего же я здесь?!”.
— Вы хотите, чтобы я начал сейчас же?
— Не сейчас, — сказала она. — Вы еще должны познакомиться с другими. Меня зовут Элейн. Конечно, это не точно. Меня зовут по-другому, но Элейн ближе к тому, что вы привыкли произносить.
— Я могу попробовать произнести ваше настоящее имя. Я способен к языкам.
— Элейн — вполне сносное имя, — беспечно сказала девушка. — Пойдемте.
Он пошел следом за ней по тропинке.
И тут он увидел, что это действительно дом — деревья были колоннами, поддерживавшими искусственное небо, которое все же не казалось слишком искусственным, а проходы между деревьями оканчивались большими окнами, смотревшими на пустошь.
Но трава и цветы, мох и папоротники были настоящими, и Бишоп не удивился бы, если бы и деревья оказались настоящими.
— Не все ли равно, настоящие они или нет, — сказала Элейн. — Их не отличишь.
Они поднялись вверх по склону и оказались в парке, где трава была подстрижена так коротко и казалась такой бархатистой, что Бишоп на мгновение подумал, что это не настоящая трава.
— Настоящая, — сказала ему Элейн.
— Вы узнаёте все, что я ни подумаю.
— Все.
— Значит, я не должен думать.
— О, мы хотим, чтобы вы думали, — сказала Элейн. — Это входит в ваши обязанности.
— Вы меня наняли и ради этого?
— Совершенно верно, — подтвердила девушка.
Посреди парка стояло что-то вроде пагоды — ажурное здание, созданное, казалось, из света и тени, а не из грубой материи. Возле него Бишоп увидел шесть человек. Они смеялись и болтали. Голоса их были похожи на музыку — радостную и в то же время серьезную музыку.
— Вот они! — воскликнула Элейн. — Пойдемте.
Она побежала, и бег ее был похож на полет. У Бишопа перехватило дыхание при виде изящества и грациозности ее движений.
Он побежал следом, но совсем не грациозно. Он чувствовал, что бежит тяжело. Это был какой-то галоп, неуклюжий бег вприпрыжку по сравнению с бегом Элейн.
Он подумал, что бежит, как собака. Как щенок-переросток, который пытается не отстать и бежит, переваливаясь с ноги на ногу, свесивши язык и тяжело дыша.
Он попытался бежать более грациозно и ничего не думать.
“Я не должен думать. Я не должен думать совсем. Они все узнают. Они будут смеяться надо мной”.
Они смеялись именно над ним. Он чувствовал их смех — молчаливое снисходительное веселье.
Она подбежала к группе и подождала его.
— Быстрей! — крикнула она, и, хотя голос у нес был добрый, Бишоп чувствовал, что она забавляется.
Он спешил. Он тяжело скакал. Он почти задохнулся. Его взмокшее тело было очень неуклюжим.
— Вот кого нам прислали, — сказала Элейн. — Он знает легенды, связанные с такими местами, как это.
Она представила Бишопу присутствующих.
— Это Пол. Там Джим. Бетти. Джейн. Джорж. А там, с краю, Мэри.
— Вы понимаете, — сказал Джим, — что это не наши имена…
— Лучшее, что я могла придумать, чтобы было похоже, — добавила Элейн.
— И чтобы вы могли произнести их, — скачала Джейн.
— Если бы вы только знали… — сказал Бишоп и вдруг замолчал.
Вот чего они хотят. Они хотят, чтобы он протестовал и проявлял неудовольствие. Они хотят, чтобы ему было неловко.
“Не думать. Стараться не думать. Они узнают все”.
— Сядем, — сказала Бетти. — Бишоп будет рассказывать нам легенды.
— Быть может, — обратился к нему Джим, — вы опишите нам жизнь на Земле? Мне было бы очень интересно послушать.
— Я знаю, что у вас есть игра, называющаяся шахматами, — сказал Джордж. — Мы, конечно, играть не можем. Вы знаете почему. Но мне было бы интересно поговорить с вами о технике и философии игры в шахматы.
— Не все сразу, — сказала Элейн. — Сначала он будет рассказывать нам легенды.
Все уселись на траву в кружок и взглянули на Бишопа.
— Я не совсем понимаю, с чего я должен начать, — сказал он.
— Но это же ясно, — откликнулась Бетти. — Начните с самого начала.
— Хорошо, — сказал Бишоп.
Он глубоко вздохнул.
— Однажды, давным-давно, на острове Британия жил великий король, которого звали…
— Именуемый… — сказал Джим.
— Вы читали эти легенды?
— Это слово у вас на уме.
— Это древнее слово, архаичное. В некоторых вариантах легенд…
— Когда-нибудь мне будет очень интересно обсудить с вами происхождение этого слова, — сказал Джим.
— Продолжайте рассказывать, — добавила Элейн.
Бишоп снова глубоко вздохнул.
— Однажды, давным-давно, на острове Британия жил великий король, которого звали Артур. Женой его была королева Джиневра, а Ланселот был его самым верным рыцарем…
Пишущую машинку Бишоп нашел в письменном столе, стоявшем в гостиной. Он сел за стол, чтобы написать письмо.
“Дорогой Морли”
А что писать? Что он благополучно прибыл и получил работу? Что за работу платят сто кредиток в день — в десять раз больше того, что человек его положения может заработать на любой земной работе?
Бишоп снова склонился над машинкой.
“Прежде всего хочу сообщить, что я благополучно доехал и уже устроился на работу. Работа, может быть, не слишком хорошая, но я получаю сотню в день. На Земле я столько не заработал бы”.
Он встал и начал ходить. Следует сказать гораздо больше. Нельзя О1раничиваться одним абзацем. Бишоп даже вспотел. Ну что он напишет?
Он снова сел за машинку.
“Для того чтобы скорее познакомиться с местными условиями и обычаями, я поступил на работу, которая даст мне возможность тесно общаться с кимонцами. Я нахожу, что это прекрасные люди, но иногда не совсем понимаю их. Я не сомневаюсь, что вскоре буди понимать их и по-настоящему полюблю”.
Он отодвинулся вместе со стулом назад и стал читать то, что написал.
Да, это похоже на любое из тысячи писем, которые он читал.
Бишоп представил себе тысячи других людей, которые садились писать свое первое письмо с Кимона и судорожно придумывали сказочки, безобидную полуправду, бальзам, способный принести облегчение уязвленной гордости.
“Работа моя состоит в том, что я развлекаю и веселю одну семью. Я рассказываю им легенды и позволяю смеяться надо мной. Я делаю это, так как не хочу признаться себе в том, что сказка о Кимоне — это ловушка для дураков и что я попал в нее…”
Нет, так писать не годится. И так тоже:
Но несмотря ни на что я держусь. Пока я получаю сотню в день, пусть их смеются, сколько им угодно. Я остаюсь здесь и сорву большой куш, что бы…”
Дома он был единственным из тысячи. Дома о нем говорили вполголоса, потому что он добился своего.
Бизнесмены на борту корабля говорили ему: “Человек, который разберется в обстановке на Кимоне, сделает большой бизнес”, — и предлагали миллиарды на случай, если потребуется финансовая поддержка.
Бишоп вспомнил, как Морли ходил из угла в угол. Он сказал, что надо вставить ногу, чтобы дверь не могла закрыться. Найти способ разобраться в кимонцах. Найти способ понимать их. Узнать самую малость… тут уж не до большого. Узнать самую малость. Пусть это окажется чем угодно, но только бы увидеть что-нибудь еще, кроме бесстрастного лика Кимона, обращенного к землянам.
Письмо надо как-нибудь кончить. Нельзя оставлять его так. Он снова сел за машинку.
“Позже я напишу тебе более подробно. Сейчас я очень тороплюсь.”
Бишоп нахмурился. Но что бы он ни написал, все будет вранье. Это не хуже десятка других отговорок:
“Спешу на заседание… У меня свидание с клиентом… Надо срочно просмотреть бумаги…”. Все это вранье.