Фрунзе. Том 3. Польская партия - Страница 3

Думать.

Вопрос ведь действительно был острым, важным и нужным.

Да, конечно, Фрунзе еще в 1926 году начал программу строительства для нужд армии. По его заказу разработали типовой проекта дома модульного типа, позволявший адаптировать проект при постройке к разным функциональным задачам. И для квартир, и для общежития, и для казарм, и для кухни-столовой, и для мастерской, и так далее.

И к началу 1928 года эти дома уже возводились серийно.

Литой железобетонный каркас, монолитный цокольный этаж, два-три, реже до пяти этажей и керамический кирпич высокой пустотности для стен, которые все были толстыми, но не несущими. Перекрытия дома выполнялись из железобетонных плит, равно как и лестничные проемы. Причем плит довольно толстых.

Модно. Стильно. Молодежно. Во всяком случае, для 1920-х годов. Да еще бомбоубежище, считай, в каждой такой постройке. Разумеется, чисто кирпичный дом получался бы дешевле. Но так застраивали военные городки, которые в случае войны могли подвергаться ударам авиации. Так что старались строить добротно. С хорошим запасом прочности в первую очередь по каркасу. Чтобы здания не складывались как картонные домики и не рассыпались слишком уж легко. И к началу 1928 года в такие дома уже удалось заселить порядка двух тысяч семей и девяти тысяч одиноких командиров. Ну и казармы перестроить для целого корпуса.

При этом темпы строительства нарастали, грозя в 1928 году закрыть все потребности по войскам постоянной готовности. Во всяком случае, минимальные. Но этот проект строился для армии с избыточным запасом прочности, из-за чего для нужд дешевого и массового городского строительства не годился… дороговат и трудноват…

– На носу война. А ты о домах думаешь? – немало удивился Дзержинский, когда понял, о чем пойдет речь. – Мне кажется, не время ими заниматься.

– А я думаю – самое время. Это не просто дома. Это наши социальные тылы. Ты не хуже меня знаешь, насколько зыбка ситуация. И нужно, чтобы как можно большее количество людей связывало с нами свое будущее.

– Зыбкая? – усмехнулся Феликс Эдмундович. – Именно по этой причине тебя называют диктатором?

– Брось, – отмахнулся Михаил Васильевич. – Ну какой я диктатор? Хотел бы власти – взял бы власть. Но зачем? Это как-то поможет нам решить ключевые вопросы революции? Обеспечить благополучие широким массам простых людей?

Дзержинский очень пронзительно посмотрел на Фрунзе. Чуть помолчал. А потом спросил:

– А если бы помогло?

– Ты же понимаешь – не поможет. Это пустые амбиции.

– Я вот слышал, что людям нужен вождь. Владимира Ильича с нами больше нет. Троцкий утратил доверие. Сталин мертв. Остается не так много кандидатов.

– Опять Луначарский сказки рассказывает?

– Их много кто рассказывает.

– Я что-то в кабаках таких вещей не слышу.

– А ты с крестьянами поговори, а не с рабочими. Они тебя, знаешь, как кличут?

– Ну как?

– Не иначе как царь Михаил.

– Приплыли…

– Темные люди. Но говорят они это без всякого негативного налета. Болтают, дескать, ты сейчас порядок-то наведешь. Вон уже жизнь стала налаживаться.

– Разве только из-за меня?

– В их глазах? Только из-за тебя. И Луначарский прав – люди нуждаются в том, чтобы у страны был лидер. Пусть даже и номинальный. Человек, с которым бы они связывали государство и центральную власть. Им так проще.

– Может быть, тебя диктатором сделаем?

– Смешно, – грустно фыркнул Дзержинский. – Я даже наркомат с трудом тяну. Да и здоровье, сам знаешь, ни к черту. Сколько я проживу?

– Ладно, давай об этом потом поговорим. Хорошо? Я сейчас устал и не настроен на шутки.

– Это не шутки.

– У нас страна называется Союз Советских Социалистических Республик. Советских, понимаешь? А значит, Советы – главный орган власти. Иосиф хотел подменить Советы партией с собой во главе. Но ты и сам знаешь, насколько это опасно. И как ты предлагаешь поступить? Оставить мне наркомат обороны и стать главой СНК?

– Возможно, и так, – чуть помедлив, кивнул Дзержинский. – Но Луначарский предложил передать Советам право выбора президента как главы исполнительной власти и верховного главнокомандующего.

– Президента? Серьезно? – устало переспросил Фрунзе.

– Серьезно.

– Ладно. Давай вернемся к домам. Это важнее.

И они вернулись.

Хотя Михаил Васильевич уже изнывал от подобного рода разговоров и намеков. Не понимая, как их воспринимать. То ли люди действительно хотели всего этого, то ли пытались спровоцировать его на необдуманные поступки. А подставляться сейчас было не время и не место.

Дзержинский был его друг и соратник. Но при этом он был настоящий псих, одержимый навязчивыми идеями. И не дай бог оказаться на пути этих идей – в миг забудет про все и намотает на гусеницы. Так что Фрунзе не сильно доверял этим вот уговорам с его стороны, полагая, что тот его так проверяет.

Минут через десять, после завершения острого разговора о власти, к ним начали присоединяться другие участники. Тут и Рыков как глава СНК, и Бухарин как глава ВСНХ, и ряд архитекторов, включая таких именитых, как Иван Машков, бывший главный архитектор царской Москвы. Его тоже выдернули на ночь глядя.

И засели думать.

С одной стороны, Москва – это столица. И дешевые дома – позорище для нее. С другой стороны, требовалось много дешевого и в то же самое время добротного жилья. Потому что Фрунзе прекрасно помнил об ошибке Хрущева и его первых сериях домов, которые возводили быстро, но жить в них было едва ли не хуже, чем в бараках…

После трех часов дебатов сошлись на следующем.

Москва нуждается в коренной реконструкции[2], так как в текущем виде совершенно непригодна на роль современной столицы. В ней требуется прорубить большие проспекты и организовать современный общественный транспорт. В первую очередь, конечно, рельсовый: метро, трамвай и «монорельсу», без которых перемещение больших масс народа в стремительно растущем городе превращается в особую форму мазохизма.

Столь важным делом должен был заняться межведомственный комитет во главе с Машковым. Во всяком случае, он был одним из самых опытных архитекторов с огромным опытом, из-за чего никто не стал возражать по поводу его кандидатуры.

Этой комиссии требовалось продумать, как сохранить наибольшее количество исторически ценных памятников архитектуры. Если надо – передвинуть. Спроектировать облик новых проспектов и обновить вид старых, в том числе и для новых кварталов серьезно расширяющегося города.

Сами же дома для будущей застройки были разделены условно на три класса. Первым шел фасадный или парадный. Эти дома должны были строиться на первой линии крупных проспектов и площадей, выступая их украшением. Качество строительства наилучшее, равно как и внешний вид. Условия проживания – аналогично. Это было элитное жилье. Второй класс – дома повышенного комфорта, которые планировались к постановке по первой линии улиц рангом пониже. Третий же вид построек – это жилье эконом-класса. Максимально простое, дешевое и функциональное, размещенное за первой линией в формате массовой застройки. И этот подход в перспективе должен был «пролиться» на все города Союза.

Особняком стоял правительственный квартал.

Его Фрунзе предложил возвести на Воробьевых горах, создав там особый ансамбль из высоток и площадей, окружив его комплексом тематических парков. Примерно там, где в его памяти располагался МГУ. Сам же главный вуз страны советов должен был занять приличные площади в Крылатском, то есть в районе большого села Крылецкого, называвшегося так в то время. Да, оно находилось пока за пределами Москвы, но это не проблема. Причем учебный комплекс Михаил Васильевич предложил построить как специальный академический городок, разместив на его территории не только учебные корпуса, но и общежития с прочими инфраструктурными объектами. Включая собственный стадион и прочее, прочее, прочее.