Фрунзе. Том 3. Польская партия - Страница 17

– А мобилизационный резерв?

– Здесь ясности меньше. Они утверждают, что 1,5 миллиона. Но товарищи считают это абсурдом.

– Почему?

– Население Польши сейчас, – произнес Шапошников, – около тридцати миллионов. Полтора миллиона – это пять процентов населения. В теории возможно мобилизовать и больше, но на практике – это очень много. Дело в том, что Польша сильно пострадала от Империалистической войны. Точной статистики у нас нет. Мы отталкивались в оценке от косвенных сведений – от послевоенного прироста, которые составил три-четыре миллиона человек за восемь лет. Что позволило оценить количество мужчин репродуктивного возраста. Приблизительно.

– Мы немного сгладили оценку, – добавил Триандафиллов. – Где-то больше, где-то меньше рождается, у кого-то вообще детей нет. Кроме того, возвратилась часть эмигрантов. Сравнив эти данные с довоенной царской статистикой, мы пришли к выводу, что Польша реально в состоянии мобилизовать от одного до двух процентов населения.

– Сохранив хоть какие-то тылы, – подытожил Шапошников. – И скорее один процент, нежели два, то есть их реальный мобилизационный потенциал около трехсот, максимум шестисот тысяч.

– Разумно, – кивнул Фрунзе, принимая доводы.

– Это очень много, – вклинился Каменев. – И я предлагаю начать под любыми предлогами формировать дивизии. Обычные стрелковые дивизии. Например, для защиты Кавказа, Средней Азии или Дальнего Востока.

– Вы хотите, чтобы поляки не напали?

– Но их вдвое больше!

– А мы в несколько раз лучше вооружены, чем они. Любая наша пехотная рота имеет огневую мощь, сравнимую у них с батальоном, а то и больше.

– Может быть, начать плановые сборы резервистов? – не унимался Сергей Сергеевич.

– На переподготовку?

– Именно. Это, считай, скрытая мобилизация.

Михаил Васильевич задумался.

– Хорошо. Давайте с 1 апреля ее и начнем. Трехмесячные учебные сборы резервистов. С Украины. Вывозите только их вглубь Союза. Например, в лагеря Поволжья или еще куда. Подумайте над этим.

– А они поедут? – усмехнулся Артузов.

– До тех пор, пока компартия УССР не решилась на отделение, у них оснований отказывать не имеется. Например, у нас есть серьезные проблемы в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Хунхузы ведь и басмачи все еще представляют угрозу. Да и Амануллы хан просит помощи в Афганистане. Вот, кстати, Сергей Сергеевич, в Среднюю Азию их и вывозите. Там переводите их со сборов на полноценную мобилизацию и формируйте части. Полки да батальоны для начала. С перспективой в 1929 году пошалить.

– Горнострелковые? Там ведь одни сплошные горы.

– Вообще отлично! Именно их. Там как раз потребуется много общей подготовки. И оружие им долго выдавать в руки будет не нужно.

– Будет много уклонистов, – заметил Шапошников.

– Это не так важно. Главное, чтобы ребят эти авантюристы в качестве пушечного мяса не решили использовать. Вытащим хотя бы сто тысяч – уже отлично. Ладно. С этим решили. Что там у поляков по оружию?

– Его везут. Много. Разного. Через Данциг, – сразу как-то помрачнел Артузов. – Оценить не представляется возможным. Агентурной сети у нас там нет. Во всяком случае, серьезной, достаточной для получения оперативных сведений. Да и бардак. Скорее всего, правительство Польши само не знает, сколько у них чего есть сейчас.

– Румыния будет участвовать?

– Вряд ли. Ради чего? Защищать независимость УССР им не с руки. Какие-то интересы у них есть только в южной Бессарабии. В частности, они не отказались бы забрать Одессу. Но кто ж им даст? Англичане и французы, насколько я знаю, резко против. В остальном им незачем сражаться. Цели нет.

– А если она появится?

– Тысяч сто они выставят. Плюс по мобилизации еще столько, край – двести. Не по людям. По оружию, которого тупо нет. Но подготовка у них никакая. Да и их никто не планирует использовать – поставок вооружения нет. И быстро его не завести.

– Ясно. А наши «прибалтийские тигры»?

– Примерно три корпуса на всех. После мобилизации. Да, у них есть определенные территориальные интересы, но незначительные. И в войну они вступят только в том случае, если увидят, что мы проигрываем. Финляндия – аналогично. Финны очень мотивированы и заряжены национализмом, но их всего три миллиона. Даже если мобилизовать шесть процентов, то есть хватать всех подряд подходящего возраста, то сто восемьдесят тысяч. Но оружия хватит едва на две-три дивизии. Да и указанная численность мобилизационного резерва носит теоретический характер – подготовленного резерва у них, по сути, нет. Во всяком случае, пока.

– С Маннергеймом удалось переговорить?

– Да. И он решительно против войны. Опасается повторения приснопамятной Парагвайской войны[15] в случае серьезного конфликта с нами. Хотя горячие головы в Хельсинки имеются, жаждущие отрезать у нас всю Карелию и Кольский полуостров. Однако единства в финском обществе нет. И, как я уже сказал, в войну они полезут, только если увидят – мы ее проигрываем. Причем явно и решительно. Чтобы отхватить свой кусок пирога. Как и эти, как вы говорите, «прибалтийские тигры».

– Насколько вероятно, что в войну вступят англичане или французы?

– Сложно сказать. Их общество к войне не готово. Оно все еще очень уставшее от Империалистической мясорубки. В народе превалируют сильные пацифистские настроения.

– Но, если впишутся, нам конец?

– Именно так, – кивнул Каменев. – Их флот легко размажет нас на Балтике. Походя. Не заметив нашего сопротивления. После чего перебросят дивизий пятьдесят. И все. Нам их останавливать нечем. Тем более что десант они высадят либо в Прибалтике, либо в Финляндии. И довольно быстро отрежут, а возможно и возьмут, Ленинград. А там наши основные военные производства.

– И мы окажемся в ситуации белогвардейцев, – мрачно заметил Михаил Васильевич, – за тем исключением, что нас никто оружием с боеприпасами поддерживать не станет.

– Да.

– К счастью, ни англичане, ни французы не рвутся в бой, – встрял Артузов. – Я почти уверен, что, даже если мы начнем топить их корабли, не факт, что они решатся объявить нам войну. Хотя я не рекомендовал бы так поступать. Мины поставить у берегов поляков можно. А вот открывать огонь и топить их транспорты или охранение открыто – нет. Рискованно. Могут и психануть.

– А США с Японией что?

– Тут все хорошо. США спит и видит, как занять Владивосток. И через него осваивать наш Дальний Восток с Сибирью. У японцев аналогичные интересы. Они друг друга сдерживают. Собственно, и не смогли развернуться в годы Гражданской из-за этого. Я почти уверен – они будут сидеть тихо. И проблемы нам если и создадут, то китайцы. Но с ними у нас относительно нормальные отношения. Мы вывели инструкторов, перестали поддерживать компартию Китая, и оснований бодаться с нами у них нет. Хотя англичане могут это простимулировать, и тут никаких гарантий.

– М-да… – подвел итог Фрунзе. – Не так все плохо.

– Мы ведем опасную игру Михаил Васильевич, – возразил Каменев.

– Кто не рискует, тот не пьет… хм… питательный раствор через трубочку в реанимации.

Слащев нервно хохотнул, а Каменев поморщился.

– Не смешно.

– У нас огневая мощь превосходит их в несколько раз.

– Мы не знаем этого доподлинно, – заметил Артузов. – Англичане и французы поставляют им много оружия.

– И они уже изменили штатное расписание частей и подразделений?

– Насколько я знаю, нет.

– Значит, они укомплектованы как Российская Императорская армия конца Империалистической войны. С поправкой на ветер. Французы и англичане им бы подсобили, но у них и у самих эти штатные расписания довольно архаичные. Так что эти вооружения скорее идут на мобилизационные склады.

– Танков много.

– Рено?

– И «Ромбы».

– Ну и ладно, – махнул он рукой. – Они же картонные. Зря, что ли, мы патроны с бронебойными пулями изготавливаем?

Основным противотанковым средством РККА являлась 13-мм крупнокалиберная винтовка, пробивавшая со ста метров около 22 мм брони[16]. Не бог весть что, но этого за глаза хватало для поражения любых серийных танков тех лет.