Фрунзе. Том 1. Вираж бытия - Страница 2

– Я думал, что умираю… что умер…

– Думали?

– Я далеко не сразу потерял сознание.

– Ясно… – недовольно поморщился врач.

Мужчина же не понимал, мерещится ему все это или нет.

Прекрасный уровень образования даже по меркам XXI века, дополненный широким кругозором и обширным жизненным опытом, не позволял рационально объяснить ситуацию. Во всяком случае, в хоть каком-то научном поле. Ведь сознание человека фиксируется в его мозге и выражено в сложной вязи нейронных связей. Так как минимум принято считать, и иное не доказано. А тут и память чужая есть, и своя личность никуда не делась, и обстановка непонятная, и этот человек утверждает, будто сейчас конец 1925 года…

Странно.

Строго говоря, единственным разумным объяснением было то, что ему все это кажется. Иными словами, либо сон, либо тяжелая форма психического расстройства. Да, как правило, больные в таких случаях не осознают свои проблемы со здоровьем. Но мало ли. В таких вопросах всегда есть варианты.

Все эти мысли пронеслись в голове у Михаила Васильевича буквально за несколько секунд. И параллельно всплыли сведения о том, что в оригинальной истории Фрунзе убили. Аккурат на операционном столе в конце 1925 года. В прошлой жизни касался как-то этого вопроса. Вдумчиво.

«А тут он выжил. Или еще нет? Или уже не он? А кто? Безумие какое-то…»

В общем, пару секунд поколебавшись, он принял решение не только отождествлять себя с Фрунзе, но и полноценно сыграть эту партию, раз уж судьба подкинула ему такой вариант. Даже если это все галлюцинации, то это ничего не меняло. Ему ведь тут жить, в этом выдуманном мире… или сне. А если это все явь, то и тем более. Кроме того, отбрасывая условности, интересная ведь партия получается. Тот самый упущенный шанс, о котором он последние годы так сожалел…

– Что произошло в операционной? – собравшись, как можно более твердо и решительно спросил обновленный Фрунзе.

– Боюсь, что я не могу вам сейчас это рассказывать. Вы сильно взволнованы, и я не хочу причинить вам больше вреда.

– ЧТО ПРОИЗОШЛО В ОПЕРАЦИОННОЙ?! – прорычал Фрунзе, вставая, а глаза его так сверкнули, что врач со своей свитой отшатнулись.

– Анестезиолог совершил ошибку, из-за которой вы некоторое время были в состоянии клинической смерти[1].

– Ошибку? Что он делал?!

– Сначала он применил эфир, но вы никак не засыпали. Потом он решил использовать хлороформ. Однако дозировку при этом не уменьшил. Переживал очень. Вот и…

– Убил меня.

– Нет, что вы!

– Сколько я был в состоянии клинической смерти?

– Недолго.

– Сколько?

– Три минуты, почти четыре, – несколько нервно произнес врач.

– Мы уже почти потеряли надежды вас спасти, – заметил молодой мужчина из-за его спины, – как вдруг вас свело судорогой, выгнуло дугой, и вы задышали. И сердце забилось.

– Чудо, не иначе, – добавила уже немолодая медсестра откуда-то из задних рядов. – Никогда такого не видела.

– Сколько я отходил от наркоза?

– Почти сутки, – честно ответил врач, недовольно скосившись на своих коллег. Их комментарии явно не выглядели уместными, но противиться и затыкать им рот он не посмел.

– Я смотрю, вы закончили операцию. Все удалось сделать?

– В лучшем виде.

– Скажите честно, эта операция была необходима? Там все было настолько запущено с желудком?

– Язва не выглядела серьезной, – осторожно начал отвечать врач. – Но мы доподлинно это узнали, только когда смогли на нее взглянуть.

– Ясно, – усмехнулся Фрунзе. – А где анестезиолог?

– Он ушел вчера домой, а сегодня не пришел. Мы уже посылали за ним, но дома его не застали. Соседи сказали, что он с вечера так и не приходил.

– Понятно, полагаю, что и не придет. Если не дурак – сбежал, а если дурак, то его уже где-то прикопали, чтобы лишнего не сболтнул.

– Вы полагаете, что… – тихо спросил врач, у которого на лбу выступили капельки пота.

– Я полагаю, что наркома по военным и морским делам пытались убить на операционном столе. При вашем попустительстве. И вы даже не арестовали подозреваемого, свободно его отпустив. Если бы я служил в ГПУ, то этого бы хватило для очень вдумчивого расследования.

– Но я ничего не знал… – проблеял бледный как полотно врач.

– Серьезно? А почему вы мне так спокойно говорите про передозировку хлороформа? Почему вы его не остановили?

– Так мы это заметили уже после! – выкрикнула санитарка. – Как у вас сердце биться перестало. Схватились за маску, а она хоть выжимай.

– Столько и без эфира не льют. Во время операции я не мог контролировать все. Тем более что такие вещи очевидны. А анестезиолог он был знающий. За ним никогда таких ошибок не наблюдалось.

– И как же вы его отпустили после всего этого?

– Я его выгнал из операционной. А когда мы с вами закончили, он уже ушел домой.

– Напишите подробную записку о произошедшем. И вы сами, – кивнул он врачу, – и всем, кто соотносился с делом, распорядитесь написать. Включая тех, кого вы посылали за анестезиологом. Ясно?

– Ясно, – серьезно ответил врач.

– Повторите.

Он повторил. Причем с парочкой неточностей. Фрунзе его поправил. Тот снова повторил. В этот раз правильно.

– Слышали? – несколько хрипло спросил врач, поправив воротник, когда вышел из палаты.

Все кивнули.

– Чтобы к вечеру сдали записки, подробно все описав…

Фрунзе же проводил их взглядом. Дождался, пока закроется дверь в палату. Проверил свой пистолет. Зарядил его дослав патрон в патронник. Поставил на предохранитель. И положил под подушку.

1925 год нес в себе не только вызовы да тревоги, но и ответы на них. Например, почти повальная вооруженность старых членов партии. Даже на операцию Михаил Васильевич отправился с оружием. Со своим Mauser C96. Мало ли. Учитывая уровень бандитизма, случиться могло все что угодно.

Его явно пытались убить. И ничто не говорило о том, что это не попытаются довести до конца. Понятно, этим своим распоряжением шумиху он поднял знатную. Получаса не пройдет, как вся больница станет об этом судачить. А где-нибудь послезавтра уже и по Москве начнут обсуждать. Хотя тут он не был уверен. Все-таки на дворе 1925 год. И скорость работы сарафанного радио здесь не в пример ниже.

Так или иначе, но он дождался, пока явятся вызванные врачом лично преданные Фрунзе бойцы. Из числа доступных, тех, кого можно было выдернуть быстро и без лишнего шума. Проинструктировал их. И только после этого лег спать, хотя хотелось это сделать намного раньше. Сильно раньше. Голова гудела и пульсировала в висках. А во всем теле была слабость и какая-то нервность, что ли, мышцы время от времени подергивались. Явно с ним происходила какая-то настройка и адаптация тела…

Ближе к полуночи, собрав записки, врач внимательно перечитал их и подшил в папку. Факт покушения на убийство был очевиден. Особенно сейчас, после слов наркома и изучения вот этих вот бумажек.

Ему было страшно.

С такого рода проблемами он не сталкивался никогда ранее. Как поступит сам Фрунзе? Как отреагирует ГПУ? Как оценит ситуацию партия? В любой момент это покушение могли раздуть и устроить для всего коллектива веселую жизнь вплоть до высшей меры. В том числе и для тех, кто к делу был непричастен.

И в этой связи он отчаянно пытался понять – что же толкнуло анестезиолога на столь опрометчивый шаг. Он ведь целенаправленно пытался убить наркома. Зачем? Почему?

Да, к вождям революции у многих в советской России были счеты. Гражданская война полна боли и утрат. Но анестезиолог вроде бы стоял за советскую власть. Чуть ли не с первых дней. Да и, если положить руку на сердце, Фрунзе не так уж и сильно замарался в войне, из которой чистым не выйти. Всего несколько грязных эпизодов. На фоне иных вождей он выглядел вполне чистеньким. Иными словами – врач не понимал мотивов своего подчиненного. И не мог себе объяснить, почему тот совершил то, что совершил…