Эль-Сид, или Рыцарь без короля - Страница 15

Дозорные вернулись на заре, едва лишь забрезжил первый свет дня – когда, как говорят исламские богословы, уже можно отличить белую нить от черной и, значит, начать молитву. Луна скрылась за тучами, и, как всегда в это время суток, стало холодно. Всадники спешились и, давая роздых лошадям, вели их в поводу, а в полумраке уже угадывались очертания местности, по которой шли люди и животные.

С севера на дороге появились двое всадников. Они ехали рядом, размашистой рысью – судя по тому, как стучали копыта их коней. В полутьме не понять было – возвращается ли это передовой дозор, и Руй Диас приказал Диего Ордоньесу двинуться навстречу. Тот вскочил в седло, обнажил меч и дал коню шпоры, быстро сближаясь со всадниками. И вскоре – уже шагом – вернулся с обоими.

– Мавры меньше чем в двух лигах отсюда.

Все трое спешились. Слышно было, как тяжело дышат лошади.

– Встретили их после вторых петухов, – уточнил Барбуэс. – Они сворачивали лагерь и готовились выступить. Костров не разводили, но луна была высоко – мы разглядели. Похоже, торопились.

– И еще похоже, что привал у них был недолгий, – добавил Гарсия. – Неслись во весь дух – видно, чтобы поскорее добраться до брода.

– Много их?

– Точно не скажу – не разглядеть было… Так, примерно, человек сорок.

– Я думаю, больше, – сказал Барбуэс. – И это совпадает с тем, что сказал мурабит.

– И пленные с ними?

– Уверен, что да. Близко нам было не подобраться – боялись, что заметят, – но все же видели скольких-то пеших. И вроде бы еще – скотину. И еще пару телег. Это все, конечно, сильно их задерживает. Потому они и привал сократили.

Разведчик поднял голову к небу, которое на востоке уже светлело, давая возможность разглядеть очертания ближайших деревьев. Обозначился и его орлиный профиль под стальным шлемом.

– К полудню их следует ждать здесь, сеньор.

Руй Диас в раздумье сделал несколько шагов. Он выпустил из рук поводья, но конь послушно шел за ним, дотрагиваясь губами до хозяйского плеча. Командир, напрягая зрение, осматривался вокруг, пытаясь разглядеть то, что еще скрывала ночь и что могло бы сослужить добрую службу, но в эти минуты все вокруг него было лишь зыбкой, нечеткой границей между светом и тьмой: свинцовые тучи, закрывшие луну, черные холмы в отдалении, контуры деревьев, проступающие на фоне неуклонно светлеющего неба, где уже меркли звезды.

– Половина дневного перехода, – настойчиво проговорил Барбуэс. – Не больше.

Руй Диас кивнул, продолжая всматриваться в округу. А мысленно он уже расставлял фигуры на шахматной доске войны.

– Здесь мы их и подождем, – вымолвил он наконец.

Солнце стояло уже высоко и успело раскалить доспехи, хоть всадники и попрятались в дубовой роще, в тени деревьев. Минайя, повесив шлем на луку седла, но оставшись в кольчужном капюшоне, из-под которого ручьями лил пот, оглядывал, на сколько хватало взгляда, старую римскую дорогу:

– Пора бы уж им появиться.

Сказано было спокойно и терпеливо. Без тени недовольства или волнения, хоть они и ждали мавров с рассвета. Руй Диас ничего не ответил на это. Он, как и его помощник, не сводил глаз с дороги, с минуты на минуту ожидая появления дозорных – стремительных и незаметных Барбуэса и Муньо Гарсии, – которые сообщат о приближении мавров. После третьих петухов дозорных вновь отправили на разведку на север, дав им приказ глядеть в оба, но самим на глаза не попадаться. Остальные воины стояли в сотне шагов, в лощине, делившей надвое дубовую рощицу.

– Хорошо, если мавры разжились золотом и серебром, – заметил Минайя. – Это сильно подбодрило бы наших, да и для нас с тобой не лишним было бы.

Руй Диас с сомнением качнул головой:

– Вряд ли было что взять у тех, кого они ограбили.

– Это так. Но если поскрести… И потом, в Гарсинавасе есть церковь. – Минайя злобной насмешкой скривил рот. – Или раньше была. А там уж найдется какое-нибудь распятие, потир там или еще чего…

– Дарохранительницы и прочее придется вернуть по принадлежности. В договоре, подписанном с магистратом Агорбе, значится такой пункт. Это во-первых. А во-вторых, так уж принято.

Минайя рассмеялся сквозь зубы:

– Не надо, Руй… Как будто в первый раз. Чаши, дискосы, потиры расплющить молотком да и сунуть в торока… В крайнем случае всегда можно будет свалить на мавров.

– Можно, разумеется.

– Ну ты сам знаешь… Магометане совершили святотатство.

Минайя снял с седла выдолбленную тыковку, в которой возил воду. Вытащил затычку и протянул эту флягу командиру, и тот, закинув голову, сделал глоток. Возвращая, долгим взглядом окинул своего помощника. Они хорошо знали друг друга и могли обходиться почти без слов. Вместе росли в Виваре, прыгали через заборы, разоряли птичьи гнезда, воровали с чужих огородов и дрались на деревянных мечах и копьях, лет с шести-семи учась убивать мавров. Потом они – в ту пору пажи – воевали всерьез: сперва – с арагонцами, а потом – с маврами из Сарагосы, с тех пор деля поровну все превратности военного счастья. Возвышение Руя Диаса, ставшего любимцем короля Санчо Второго, сказалось и на карьере Минайи – точно так же, как опала, постигшая обоих при короле Альфонсе Шестом. Минайя воспринял падение с безразличием, свойственным людям его происхождения и положения, которые владели тем лишь, что сумели отбить у мавров. Это они, неродовитые и неимущие дворяне, люди меча, охочие до хлеба и денег, постепенно отодвигали границу к югу, как об этом говорилось в песенке, которую часто распевали на привале, рассевшись вокруг костра:

Минайя заткнул флягу пробкой и подвесил к седлу. С любопытством поглядел на своего командира:

– Чему ты улыбаешься, Руй?

– Ты упомянул про золото и серебро, и я вспомнил иудеев Бургоса.

– А-а, ну как же! – расхохотался помощник. – Славное было дело.

Было, подумал Руй Диас, но гордиться тут нечем. Но, как говорится, нужда припрет – и чёрта в оруженосцы возьмешь.

– Славное, славное, – продолжал похохатывать Минайя.

Чтобы снарядить и вооружить отряд и выступить с ним в поход, требовалось шестьсот марок золотом и серебром. За три недели до этого, сильно поиздержавшись, Руй Диас стал лагерем возле Арлансонского моста, где к этому времени уже собрались те, кто согласен был последовать за ним в изгнание. Он остро нуждался в деньгах и не знал, где найти их. Тут осенило Мартина Антолинеса – он сейчас был в Агорбе с остальным войском, – седеющего бургосца, давнего боевого товарища, который вопреки приказу короля Альфонса Шестого, рискуя навлечь на себя его гнев, грозивший потерей всего достояния, все же снабжал отряд хлебом, вином и вяленым мясом.

– Есть у меня несколько знакомых иудеев, – сказал он Рую, когда они прогуливались с ним по берегу реки и издали глядели на город, увенчанный замком на холме и колокольней собора Санта-Мария. – Их зовут Уриэль и Элеасар. Может, они сумеют помочь нашему горю… Только придется малость приврать, – добавил он.

– Малость – это сколько?

– В меру.

– Хоть иудеи, хоть нет, я слову своему не изменяю, Мартин. Ты ведь знаешь, я…

– Все знают, кто ты… – перебил его дружески Мартин. – Но ни о чем не беспокойся. Если придется нарушить слово, нарушим мое. Когда речь идет о евреях, я не столь щепетилен.

С этими словами он сделал еще несколько шагов, а Руй Диас погрузился в задумчивость. Он оглядел палатки, поставленные у реки, добровольцев, взиравших на него с гордостью и надеждой, и понял, что дело плохо. Невозможно будет справляться с этим воинством, если в кармане пусто. Они собрались под его знамя, они, как велит обычай, целовали ему руку, чтобы вместе с ним и следом за ним идти добывать себе хлеб насущный. И на нем лежит обязанность хлеб этот им дать.