Эль-Сид, или Рыцарь без короля - Страница 10
«Ты станешь моим знаменосцем, Руй Диас». Станешь тем, кто состарится рядом со мной, кто, изборожденный шрамами, заслуженными в боях, будет вздымать в битвах мое знамя. Кто будет пить со мной на пирах и рассказывать дамам о наших подвигах. Клянусь в этом именем Господа.
И он сдержал клятву. Или – оба они. После этого Руй Диас выходил на поединки за честь Кастилии и возил знамя своего повелителя в самых кровопролитных битвах. Тем не менее случай и жизнь играют по собственным правилам, и вот Смерть не в свой черед выложила на стол карту. И тогда, к вящему ущербу для христианства, королевство разделилось на три части и началась война кастильцев против галисийцев и леонцев, окончившаяся подлой засадой под стенами Саморы. Так настал конец и королевской жизни, и героической дружбе, и мечтам о славе. Альфонсо, среднего сына, отличавшегося нравом нерешительным и малодушным, в отрочестве служившего при дворе всеобщим посмешищем, Санчо и его паж Руй Диас просто не принимали всерьез, не приглашали разделить с ними забавы, никогда не откровенничали с ним – и вот он-то возложил на себя корону Кастилии и Леона. И как тяжеловесная несмешная шутка небес, ударила у самых ног Руя Диаса молния.
На лунный диск, висевший уже очень низко, наплыла туча. Воины давно ждали этого.
– Ну, с Богом, – сказал командир.
Перекрестился, встал, стиснул зубы, взялся за рукоять меча.
«Отче наш, сущий на небесах».
Еще двенадцать теней окружили его и – поначалу бесшумно, крадучись, а потом уже не таясь, с каждым шагом все громче грохоча сапогами – устремились по скалам вниз, в лощину, переходя на бег и спотыкаясь о кустарник. У каждого на рукаве была белая повязка – чтобы отличать своих от чужих. Чтобы не перерезать друг друга в темноте.
Поразительно, подумал Руй Диас, на что готовы люди ради куска хлеба или серебряной монеты.
«Да святится имя Твое».
В вышине помаргивали далекие, холодные, ко всему безразличные звезды. Они давно привыкли к тому, что люди убивают друг друга.
«Да придет царствие Твое».
Расстояние было невелико. Но Руй Диас оглох от собственного прерывистого дыхания, от ударов крови в висках. Последние шаги он одолел бегом. И был почти у цели, когда из лощины вдруг долетел испуганный крик по-мавритански – кто-то поднял тревогу. Однако нападавшие уже ссыпались вниз, и, когда тучи раздернулись, в лунном свете блеснули клинки.
– Сантьяго! – грянул голос Диего Ордоньеса. – Кастилия и Сантьяго!
Впереди взметнулись и беспорядочно заметались тени. Крики ужаса, позванивание стали, выползающей из ножен, придушенные голоса, звуки ударов. Тунк-тунк, заговорили лезвия мечей, въедаясь в мясо, дробя кости. Тунк-тунк-тунк.
– Живьем! Одного кого-нибудь возьмите живым! – завывал Руй Диас.
Перед ним возникла черная – против лунного света – человеческая фигура. Белой нарукавной повязки он не заметил и потому слева направо нанес удар, а за ним сразу же – второй, справа налево, услышав, как клинок с шипением рассек человеческую плоть. Тень, без стона, без вскрика, опрокинулась, распласталась по земле.
– Одного – живым!
Внезапно все стихло. Схватка заняла столько времени, сколько нужно, чтобы прочесть «Отче наш». Теперь слышны были только тяжелое, вразнобой, дыхание воинов да чьи-то приглушенные стоны. Кастильцы ощупью искали своих, узнавали друг друга.
– Все целы? – спросил Руй Диас.
Ему откликнулись поочередно разноголосые «да». Только один вывихнул лодыжку, когда бежал по склону. Пустяки. Что касается мавров, то Диего Ордоньес произвел подсчеты.
– Было пятеро, – сказал он удовлетворенно. – Двое живы.
В зыбком неверном свете зари предстали они – три убитых мавра, двое живых. Руй Диас отправил разведчиков на север, по римской дороге, чтобы мавры не застали врасплох. Прочие остались в лощине, разглядывая остатки маленького лагеря, хотя поживиться там было и нечем: мавританские одеяла, две попоны из овечьей шерсти, кое-какое оружие, седла, пять лошадей. Когда обшарили мертвых и живых, к скудной добыче прибавились две-три серебряные вещицы и несколько золотых монет – христианских и мусульманских.
– Один раненый до вечера не дотянет. – Диего Ордоньес помолчал, фыркнув жестоким смешком. – Да и другому, похоже, не судьба.
Руй Диас рассматривал убитых. Все трое были молодые бородатые парни, с темными неподвижными глазами, уставленными в никуда и уже успевшими припорошиться пылью. У всех были длинные, давно не мытые волосы – мавров зарезали, прежде чем они успели закрутить тюрбаны. Смерть уже тронула оливковым тоном смуглые лица. Бурнусы и альхубы[7] были располосованы ударами мечей, струйки крови впитались в землю. Мухи – неизменные победители всех сражений – уже слетелись на них роем.
– Это мурабиты[8].
Диего Ордоньес провел ладонью по лысому темени. От бессонной ночи бронзовое лицо будто засалилось. Если бы не одежда и оружие, он легко сошел бы за любого из этих мавров – живых или убитых. Руй Диас задержал на нем взгляд:
– Не далековато ли они забрались?
– Посмотри на татуировки.
Руй Диас наклонился над телом, всматриваясь внимательней. Да, так и есть: на правой кисти – корявое изображение синеватой звезды о пяти лучах. Подняв голову, он наткнулся на взгляд Ордоньеса: тот значительно кивнул.
– Начинают чересчур дерзить.
Руй Диас осмотрел руки остальных. И у пленных, и у мертвых – за исключением одного, с отрубленной и неведомо куда девавшейся кистью, – на руках был тот же рисунок.
– Сукины дети, – процедил Ордоньес. – Мерзкое отродье мавра Измаила.
Руй Диас задумчиво поскреб бороду. Дикое, фанатичное до умоисступления племя мурабитов, превосходных воинов, которое покорило весь север Африки, часто наведывалось на полуостров по приглашению эмиров, ослабевших после Аль-Мансура, и становилось ударной частью их войск, получая за это и плату, и добычу. Бывало, что их нанимали и для войн с единоверцами-мусульманами, которые друг друга ненавидели не меньше, а порой и больше, нежели христиан. И потому не было ничего странного в том, что какой-то вождь мурабитов решил, воспользовавшись хорошей погодой, пощипать на свой страх и риск приграничные селения по реке Дуэро. Тем не менее за Гуадамьель они сунулись впервые.
– Посмотрим на пленных.
Их было двое: один со связанными за спиной руками стоял на коленях, другой лежал на спине, а живот ему кто-то прикрыл его же собственным размотанным и окровавленным тюрбаном. Этот второй – молодой, с курчавой негустой бородкой – был бледен, дышал медленно и трудно. Руй Диас опустился рядом с ним на колени, сдернул ткань и увидел вспоротый живот с кровоточащими синеватыми кишками. Жить парню оставалось недолго, и остаток этот будет мучителен. Звенели обезумевшие мухи, роясь над раной. Руй Диас снова накрыл ее.
– Больно? – спросил он по-арабски.
Мавр не ответил и только крепче сжал губы.
– Antum murabitín?
Тот попытался поднять голову, и лицо его исказилось гримасой боли. Или горделивой ненависти.
– Да, – сквозь зубы процедил он.
– Говоришь по-христиански?
В ответ на этот вопрос мавр попытался плюнуть в лицо Диасу – но тщетно. Во рту у него пересохло. Он еще раз повторил попытку, с мучительным усилием двигая губами, пока Диего Ордоньес, наклонившись, не ткнул его кулаком.
– Брось, – сказал Руй Диас.
– Пусть плюет в свою потаскуху Фатиму.
– Брось, говорю.
Ордоньес потирал кулак, мутно поглядывая на раненого. Потом полез в поясной кошель и достал оттуда серебряное распятие, расплющенное и смятое ударами молотка.
– Вот что при нем нашлось. Носил поверх бурнуса. Интересно знать, с кого снял. Может, с той женщины, которую мы нашли первой… там, на ферме… Не помнишь? Память отшибло?
В ответ на дерзкую речь Руй Диас уставился на него тяжелым взглядом. Стерпеть такое он не мог. Разговор шел не с глазу на глаз, спускать подобные вольности – значило подать другим дурной пример.