Эфирное время - Страница 3

– Слушай, детка, ты понимаешь, что в стране кризис? Ты хоть раз вместо сериала новости посмотри! Где я тебе сейчас возьму денег на няню? Скажи спасибо, что на памперсы пока хватает.

– Не называй меня деткой! Ты прекрасно знаешь, не смотрю я сериалы, меня от них мутит, – всхлипнула Наташа, – не делай из меня идиотку. Это очень удобно – иметь тупицу-жену, предмет домашнего обихода. Тогда и на сторону не грех сбегать. Скучно ведь с дурой, которая, кроме всяких «Жестоких ангелов», ничего не видит и не понимает.

Из комнаты послышался громкий детский плач. Наталья махнула рукой и произнесла неожиданно спокойно, вскинув подбородок:

– Ладно, катись куда хочешь. – Резко развернувшись, она ушла в комнату, и через минуту оттуда раздался ее голос, совсем другой, глубокий, мягкий, ласковый: – Солнышко мое, проснулся, маленький, ну, иди к маме на ручки, сейчас покушаем…

Плач сменился радостным гуканьем, Саня не удержался, приоткрыл дверь, увидел, как Наталья, усевшись на тахту, кормит грудью ребенка. Димыч громко, жадно причмокивал, посапывал, Наталья смотрела на него, чуть улыбаясь, красные пятна исчезли, свет настольной лампы пронизывал насквозь легкие спутанные пряди, лицо опять казалось нежным, почти прозрачным. Саня быстро прошел в комнату, неловко, как будто виновато, поцеловал Наталью в пробор, провел ладонью по теплой шелковистой головке Димыча.

– Ты куда в ботинках по ковру? – не поднимая головы, вяло бросила Наталья, и улыбка растаяла на ее склоненном лице.

«Все! Надоело, на фиг!» – рявкнул Саня про себя и ушел из дома в мокрый декабрьский мрак.

Во дворе он привычным жестом вытащил из кармана и подкинул на ладони ключи от машины, но тут же убрал их назад, сплюнул в грязный снег и тихо выругался. В машине, в новеньком «Рено», три дня назад полетело сцепление, а денег на поездку в автосервис не было. Он зашагал к переулку, хотел было поднять руку, остановить такси, но вспомнил, что в бумажнике осталось всего три полтинника и тратить один из них на такси неразумно. Надо еще купить сигарет, причем хороших, дорогих. Пачка «Парламента» стоит сейчас тридцать пять рублей. А ночью, в ларьке, полтинник. Вот уже месяц он курил сравнительно дешевый «Честерфилд», который покупал блоками у старушек возле метро. Однако сегодня особенный вечер.

Стоя у двери в вагоне метро, он заставлял себя не думать о том, что скажет завтра Наталье, когда она потребует денег на продукты и на памперсы. Еще утром он с раздражением отметил, что в ярко-голубом пакете осталось не больше пяти штук. Раньше он не замечал таких мелочей.

Ресторан находился прямо напротив выхода из метро. Саня, низко опустив голову, не глядя по сторонам, быстро прошмыгнул в ближайший проходной двор, оттуда в параллельный переулок. Вдруг они уже приехали, но в ресторан еще не вошли, сидят в машине или стоят у двери? Нельзя допустить, чтобы они увидели, как он выходит из метро.

В переулке порыв сырого колючего ветра заставил его съежиться, озноб пронизал насквозь, теплая легкая дубленка, купленная совсем недавно за полторы тысячи долларов в одном из магазинов известной фирмы «В энд Л», вдруг показалась совсем ветхой, старенькой. Замшевые ботинки фирмы «Лорд» пропитались ледяной слякотью, на них выступили белые разводы соли.

Подходя к ярко освещенному подъезду ресторана, он заставил себя распрямиться, передернул плечами. Но озноб не проходил. Это был нервный озноб, Саня давно так сильно не нервничал.

– Вас ждут, – сообщил лощеный метрдотель, провожая Саню через зал к отдельному кабинету.

В зале гремела музыка. Живой оркестр исполнял композицию на тему последнего шлягера модной певицы Кати Красной. На кругу перед оркестром извивалась и подрагивала животом рыхлая девушка в прозрачных шароварах, с серебряными звездами на огромных, как астраханские арбузы, грудях. Публика за столиками жевала, пила, болтала и смеялась почти беззвучно из-за грохота оркестра. Никто на девицу не смотрел, однако за тонким серебристым пояском на ее талии уже торчало несколько зеленых купюр. Продолжая извиваться с томной, полусонной улыбкой, танцовщица пошла вдоль ряда столиков, прямо навстречу Сане и метрдотелю. В узком проходе она задержалась, ожидая, пока пожилой потный кавказец извлечет деньги из своего бумажника. Он был сильно пьян, несколько длинных прядей, прикрывавших лысину, взлохматились, торчали куда-то вбок, как косые тонкие рога, на подбородке повисла капля ткемалевого красного соуса, руки дрожали, бумажник выпал, пухлая пачка долларов рассыпалась веером, прямо под ноги Сане.

Их было много, бесстыдно много. Сотенные, старые и новые. Саня зачем-то попытался посчитать. Господи, какая куча денег! Не меньше пятидесяти купюр, то есть пять тысяч долларов…

Еще в июле солидные люди не носили с собой столько наличных. Пользовались пластиковыми карточками. У Сани тоже остались эти бесполезные плотные прямоугольники. Они валялись в ящике с игрушками, Димыч иногда играл с ними, они блестели и упруго щелкали о борт манежа.

Саня нервно сглотнул. Кровь прихлынула к щекам, он стоял, тупо и растерянно соображая, как лучше поступить – помочь пьяному пожилому человеку собрать деньги? Аккуратно перешагнуть, обойти, не глядя? А может, быстро наступить на те, что лежат прямо у его побелевшего ботинка? Штуки три, не меньше… Если бы к подошве была прилеплена жвачка, тогда хотя бы одна сотня могла прицепиться… хотя бы одна.

«Черт, совсем у меня крыша съехала», – подумал Саня, поймал в огромном зеркале собственный взгляд, нехороший, загнанный, и тут же встретился со спокойной улыбкой танцовщицы. Девушка стояла рядом и поправляла волосы, глядя в зеркало. Она просто пользовалась паузой, отдыхала. Ее трудолюбивый живот ритмично вздымался и опускался. Метрдотель собирал купюры.

– Вам туда, молодой человек, – услышал Саня голос метрдотеля, и ему показалось, что и в голосе этом, и в небрежном кивке на дверь отдельного кабинета сквозит презрение. Не в том дело, что лакей сумел прочитать его мысли. Просто заметил соль на ботинках, когда ползал по полу. У приличных людей, которых он радушно принимает в этом приличном заведении, обувь всегда чистая и сухая. Они ездят в машинах и по слякоти не шляются.

Саня глубоко вздохнул, задержал воздух, надул щеки, выдохнул с легким присвистом, потом натянул на лицо надменную спокойную улыбку, как грабитель натягивает черную шапку с дырами для глаз и для рта, и наконец решительно шагнул к тяжелым бархатным портьерам.

В просторном кабинете за круглым стеклянным столом-аквариумом сидели двое. В аквариуме плавали живые рыбы. Вместе с Саней в кабинет ввалился грохот оркестра, но, как только дверь закрылась, стало опять тихо. Мерно гудел кондиционер, поглощая табачный дым. Пахло озоном, как после грозы.

– Выглядишь неплохо, поправился вроде? – приветствовал Саню рыхлый молодой человек в замшевом пиджаке.

Вова Мухин несколько лет проработал в автосервисе, попытался начать собственное дело, но не сумел, был раздавлен бандитскими наездами, подставлен подлыми конкурентами и не менее подлыми компаньонами, махнул рукой на коммерцию и заделался массажистом в дорогом спорткомплексе. Чтобы разминать бока клиентам, нужно много сил. Вова стал усиленно питаться, и его разнесло. С тех пор всем худощавым знакомым мужского пола он с ехидной ухмылкой сообщал при встрече, что они «поправились».

Саня кивнул, что-то буркнул в ответ и медленно перевел взгляд на второго человека, который сидел, откинувшись на спинку стула. Лицо его пряталось в полумраке, Саня разглядел только очерк круглой бритой головы, крепкую бычью шею, чуть оттопыренные уши.

– Привет. – Короткая, как обрубок, толстопалая кисть протянулась к нему через стол. Сверкнули бриллианты двух тяжелых перстней. Сверкнул неестественно белый фарфор во рту. Рукопожатие оказалось слабым, ладонь – влажной. Однако это неприятное приветствие взбодрило Саню. Он загадал сегодня утром, сразу после разговора с Вовой: если легендарный Клим первым протянет руку при знакомстве, значит, сделка состоится и дальше все пойдет хорошо.