Драгоценность в черепе - Страница 26

- Ты думаешь, мы видели еще не самое худшее из того, на что они способны? - серьезно спросил граф Брасс.

- Думаю, что так, - ответил Хокмун. - Не только месть заставляла меня столь безжалостно убивать их, а нечто большее. Я словно чувствую в них угрозу самой Жизни.

Граф вздохнул.

- Возможно, ты и прав. Не знаю. Только Рунный Посох может знать это.

Хокмун тяжело поднялся.

- Я еще не видел Иссольду, - сказал он.

- Думаю, она уже спит, - ответил ему Богенталь.

Хокмун был разочарован. Он так желал встречи с ней. Хотел рассказать ей о своих победах. И ее отсутствие неприятно удивило его.

Он пожал плечами.

- Ладно, думаю, пора и мне. Спокойной ночи, господа.

Они почти не говорили о своей победе - сказывались нечеловеческое напряжение и усталость. Но завтра, вне всякого сомнения, они будут праздновать этот триумфальный успех.

Когда Хокмун вошел в свою комнату, там было темно. Он почувствовал чье-то присутствие и, прежде чем подойти к столу и зажечь стоящую там лампу, вытащил из ножен меч.

На кровати лежала Иссольда.

- Я наслышана о ваших подвигах, - сказала она, улыбаясь, - и решила лично поприветствовать вас. Вы великий герой, Дориан Хокмун.

Хокмун почувствовал, как у него учащается дыхание и начинает бешено биться сердце.

- О, Иссольда...

Он медленно подходил к раскинувшейся на кровати девушке.

- Я знаю, что ты любишь меня, Дориан, - тихо сказала она. - Или ты будешь отрицать это?

Он не стал делать этого.

- Ты... очень... смелая, - хрипло произнес он в ответ.

- Ну, а ты такой застенчивый, что я вынуждена быть слегка нескромной.

- Я... Я не застенчивый, Иссольда. Просто из этого ничего хорошего не выйдет. Я обречен - Черный Камень, он...

- Что это - "черный камень"?

И он все рассказал ей.

- Теперь ты понимаешь, - сказал он, заканчивая свою историю, - что не должна влюбляться в меня... Так будет только хуже.

- Но этот Малагиги... Почему бы тебе не найти его?

- Путешествие может продлиться месяцы. И я могу потратить оставшееся у меня время на бесплодные поиски.

- Если ты любишь меня, - сказала она, когда он присел на кровать и взял ее за руку, - ты должен рискнуть.

- Да, - ответил он задумчиво. - Возможно, ты и права...

Она потянулась к нему, обхватила руками за шею и поцеловала в губы.

Хокмун больше не мог сдерживаться. Прижав к себе Иссольду, он страстно поцеловал ее.

- Я поеду в Персию, - сказал он наконец, - хотя путь будет очень опасным. Стоит мне покинуть границы Камарга, и люди Мелиадуса попытаются выследить меня...

- Ты вернешься, - убежденно сказала Иссольда. - Я знаю. Моя любовь будет охранять тебя.

- Может быть, так оно и будет.

Он нежно коснулся ее лица.

- Завтра, - сказала она. - Уезжай завтра, не теряй времени. А сегодня...

Она снова поцеловала его, и он пылко ответил ей.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Дальше история рассказывает о том, как Дориан

Хокмун, покинув Камарг, отправился на восток.

Огромная алая птица пронесла герцога больше тысячи

миль, до самых гор, что на границе Греческих и

Булгарских земель.

Из "Истории Рунного Посоха"

1. ОЛАДАН

Как и уверял граф Брасс, лететь на фламинго было удивительно легко. Птица управлялась, как лошадь, поводьями, закрепленными на ее изогнутом клюве. В полете она была настолько грациозна, что Хокмуну даже в голову не приходило, что он может свалиться с нее. Летела она только в светлое время суток, почти не отдыхая, и покрывала расстояние раз в десять быстрее лошади. Ночью она, как и Хокмун, спала.

Хокмун удобно сидел, пристегнувшись ремнями, в высоком мягком седле. С обоих сторон от него висели сумки с провизией. Прямо перед ним вытягивалась шея фламинго. Птица медленно взмахивала огромными крыльями. Хокмун старался ничем не сдерживать ее полет.

Время от времени у него появлялась сильная головная боль, словно напоминая о необходимости торопиться. Но по мере того как крылатый красавец уносил его все дальше и дальше на восток, и воздух становился заметно теплее, настроение у Хокмуна поднималось, и ему казалось, что шансы на успешное возвращение увеличиваются.

Прошла неделя с того дня, как Хокмун покинул Камарг. Они летели над скалистым горным хребтом. Был уже вечер, и герцог высматривал место для ночлега. Птица, устав за день, опускалась все ниже и ниже, и вот уже грозные каменные пики окружили их. Неожиданно Хокмун увидел внизу, на горном склоне, фигуру человека, и почти сразу же закричал фламинго. Покачнувшись, он отчаянно замахал крыльями. Хокмун заметил длинную стрелу, застрявшую в боку птицы. Вторая стела попала ей в шею, и с пронзительным криком птица начала стремительно падать. Хокмун приник к седлу; в ушах у него свистел ветер. Он увидел несущуюся навстречу скалу, почувствовал сильнейший удар и словно провалился в черный бездонный колодец.

Очнулся он в панике. Головная боль была почти невыносимой. Он уже ясно представлял, как Черный Камень пожирает его мозг, словно крыса мешок с зерном, и, обхватив голову, приготовился к самому худшему. Но, нащупав многочисленные царапины и шишки, Хокмун с облегчением понял, что причина боли совсем в ином, а именно - в падении и ударе о скалу. Вокруг было очень темно, и ему показалось, что он лежит в пещере. Всмотревшись в темноту, он увидел огонек костра. Он с трудом поднялся и направился туда.

У самого выхода из пещеры он споткнулся обо что-то и, посмотрев вниз, увидел свои вещи. Все было аккуратно сложено - седло, сумки, меч и кинжал. Он потянулся за мечом, стараясь не шуметь, вытащил его из ножен и осторожно вышел из пещеры.

Жар огромного костра, разложенного неподалеку, обжег лицо. На большом вертеле, установленном над огнем, была насажена туша фламинго, общипанная, без головы и когтей. Возле костра сидел человек, ростом раза в два меньше Хокмуна, и время от времени поворачивал вертел, используя сложное приспособление из кожаных ремней.

Когда Хокмун приблизился, маленький человек, разглядев меч в его руке, истошно заорал и отпрыгнул в сторону. Герцог был изумлен - все лицо и тело карлика покрывали густые рыжие волосы. Одет он был в кожаную куртку и такую же юбку, подпоясанную широким ремнем. На ногах он носил башмаки из замши, а на голове его нелепо сидела шапочка с воткнутыми в нее четырьмя самыми крупными перьями фламинго.

Карлик попятился от Хокмуна.

- Простите меня, господин. Поверьте, мне очень жаль, что так получилось. Я, конечно, не стал бы стрелять в птицу, если бы знал, что она несет седока. Но все, что я тогда видел - это ужин, который не хотелось упустить...

Хокмун опустил меч.

- Кто вы? Или - что вы? - спросил он. От жара костра и перенесенных волнений закружилась голова.

- Я - Оладан, из рода Горных Великанов, - начал маленький человек. Хорошо известный в этих краях...

- Великан? Великан! - Хокмун хрипло засмеялся и упал, потеряв сознание.

На этот раз он очнулся, почувствовав восхитительный запах жареной дичи. Какое-то время он лежал, наслаждаясь им, и только потом понял, откуда этот запах. Он лежал почти у самого края пещеры. Меч его исчез. Маленький покрытый шерстью человек нерешительно приблизился к нему, предлагая огромный кусок мяса.

- Съешьте это, господин, и вы почувствуете себя лучше, - сказал Оладан.

Хокмун взял мясо.

- Я съем. Делать все равно больше ничего не остается. Вы лишили меня сейчас самого дорогого.

- Вы так любили птицу, господин?

- Нет, но... Мне грозит смертельная опасность, и этот фламинго был моей единственной надеждой.

Он вонзил зубы в жесткое мясо птицы.

- Кто-то преследует вас?

- Не кто-то, а что-то - нелепый и страшный рок... - ответил Хокмун.

И вдруг, сам не зная почему, он начал рассказывать о себе этому странному существу, которое, пусть и невольно, но еще больше приблизило роковой конец. Было в карлике что-то располагающее, когда он, чуть склонив голову, внимательно слушал рассказ герцога - глаза его в ужасе расширялись, стоило только Хокмуну упомянуть о каком-нибудь страшном эпизоде, и невольно герцог позабыл о своей замкнутости.