Довмонт. Неистовый князь - Страница 2

Происхождения, к слову сказать, Олик была самого что ни на есть простого: всю жизнь прожила с мамой в однокомнатной квартирке в Ивангороде. Мама работала в турфирме, заодно приторговывая продуктами из расположенной здесь же, за речкой, эстонской Нарвы. Не бог весть что, но на жизнь денег, в общем, хватало. В том числе – и на учебу Ольги.

– А я «Социологию» на пятерку сдала, вот! – закинув ногу на ногу, Ольга показала Игорю язык и весело засмеялась.

– Что, прямо так на экзамен и пришла? В шортиках? – улыбнулся молодой человек.

– Да нет же! Экзамен-то еще с утра был.

– Что же сразу не позвонила, не похвасталась?

– Я звонила, – девчонка сверкнула глазами и тут же нахмурилась. – Несколько раз звонила, чес-слово. А вот ты – отключен был.

– Так у нас заседание кафедры было… Ой! Забыл ведь включить – вот безголовый.

Игорь быстро вытащил смартфон и, включив звук, глянул на экран:

– И впрямь звонила.

– Когда я тебя обманывала? – шутливо обиделась Ольга. – Не доверяешь, да?

– Почему же? Доверяю.

– Не доверяешь, не доверяешь, не доверяешь!

– Да нет же, нет!

– Чес-слово?

– Чес-слово! Честное пионерское, как говорили в древние времена.

Девушка снова расхохоталась:

– Ой, пионер нашелся. Ну… и где мы мою пятерку отпразднуем? Я, между прочим, самому Венгерову сдавала. Никто к нему не шел, потому и быстро.

– Чего? – молодой человек искренне изумился, подняв кверху брови. – Это что же, Аристарх Никодимыч тебе пятерку поставил?

– Поставил, поставил!

– Ну, дела-а-а!

– И еще сказал, что я – подающая надежды! Да-да. Именно так и сказал.

Они сидели в скверике перед главным корпусом РГПУ, как раз напротив памятника Ушинскому, в окружении цветов и акаций. Место было людное, поэтому с поцелуями осторожничали, к тому же сам Ушинский (памятник) вроде как косился в их сторону, посматривал явно этак неодобрительно.

– Знаешь, где отпразднуем? – Игорь погладил девушку по коленке. – Ко мне поедем. Теть Лена с утра еще подалась по делам в Москву, сказала, что дня на три. Сестренки на Карельском перешейке. Отдыхают. То ли в Светогорске, то ли в Оленегорске – где-то там.

– Там Финляндия уже совсем рядом.

– Угу. У Лаумы однокурсники оттуда. Они и пригласили.

– Поня-атно. – Ольга томно погладила губы языком. Вообще-то она от подобных жестов воздерживалась… вот разве что для Игоря.

– Значит, ты у нас нынче – совсем одинокий мужчина?

– Савсэм, савсэм! На ужин приготовлю что-нибудь вкусненькое. А вино я уже купил. Красное сухое бордо, как ты любишь.

– Так что же мы здесь сидим? – встрепенулась девушка. – Едем!

Машина – ослепительно-белый «Ситроен-ДС5» – была припаркована рядом, в соседнем университетском дворике. Недавний подарок «тети Лены», по-простому говоря – мачехи. Мать Игоря умерла при родах, не дожив до своего восемнадцатилетия три дня. Отец сильно горевал, но через год женился. Сначала на одной женщине, с которой не ужился долго, потом – на другой. На ослепительной красавице брюнетке Елене, Елене Васильевне, женщине с деньгами и связями. После трагической гибели отца – утонул на рыбалке – «тетя Лена», как называл мачеху Игорь, имея на руках двух несовершеннолетних дочерей и пасынка-студента, умудрилась выйти замуж за человека небедного. Потом развелась и открыла свой «Модный дом», делами которого по мере сил нынче занимался и сам Игорь, и его младшие сестры. Такая вот семейная история. Ничего особенного… только слишком уж много смертей.

Вывернули на Гороховую, свернули. В пробке у Загородного простояли не зря – целовались. Не в полную силу, конечно – за дорогой следить надо, – но…

Но когда поднялись в квартиру, ждать уже не было никаких сил! Без слов поцеловав Ольгу в губы, Игорь снял с нее кофточку, а затем и футболку, покрыл жаркими поцелуями, поласкал плечики, нежную шейку, пупок… Потом расстегнул бюстгальтер, накрыл ртом нежно-розовый трепетный сосочек, поласкал языком, погладил, осторожно зажал между пальцами… а затем расстегнул на возлюбленной шортики, протиснул ладонь к лону, чувствуя настоящий пожар!

Ольга прикрыла глаза и, тихонько застонав, закусила губу… Игорь быстро сбросил с себя всю одежду, подхватил полуголую девушку на руки, возложил на тахту. Стащил, наконец, шорты, а за ними – и кружевные красные трусики, припав языком к нежному естеству…

Оленька застонала еще громче, выгнулась, словно пантера перед прыжком… Игорь накрыл ее тело своим, нежно целуя в губы…

Наверное, соседи слышали громкие стоны… Плевать! Пусть так… пусть будет так хорошо… так славно… так…

– Телефон, – отдышавшись, Ольга раскинулась на тахте, вытянув ноги. – Давно звонит, кстати.

– Блин, нашли время… Впрочем…

Игорь, как был, голый, соскочил с ложа, подобрал валявшийся на полу пиджак, глянул на смартфон:

– Лайма… Ну, как там у вас, сестренка? Что?! Что?! Нет… не может быть… как же так… Слушай, ты держись там, а я сейчас… сейчас буду, да… скоро…

– Что-то случилось? – Оленька приподнялась на постели, с тревогой взглянув на посеревшее лицо возлюбленного. – Что-то плохое, Игорь?

– Лаума погибла, – тихо пробормотал молодой человек. – Упала с какой-то скалы.

Девчонок так назвал отец, Виктор, а точнее – Викторас – Ранчис. Давно обрусевший и родившийся в «коренной петербуржской семье», он никогда не забывал свои литовские корни, хотя иногда признавался, что многое хотел бы забыть. Как бы то ни было, а дочерей он назвал по-литовски. Старшую – Лаума, что значило «небесная колдунья», младшую – Лайма – богиня удачи и судьбы.

На кладбище было малолюдно. Тетя Лена не хотела видеть никого, кроме самых близких. Правда, пришли студенты – подружки и друзья Лаумы. Все плакали и искренне жалели погибшую. Едва зарыли могилу, пошел дождь, совсем не по-летнему холодный, промозглый и нудный. В северной столице так бывает часто. Бывает и снег в июне пойдет – по-всякому, смотря какое лето. Дождь нынче был в тему. Словно вся природа скорбела, плакала.

Поминки устроили в ресторане на Московском, опять же – для близких, но позвали и студентов. Пусть. Игорь с Ольгой подвезли троих, по пути разговаривали. Точнее, говорил один Игорь – расспрашивал о гибели сестры.

– Понимаете, там змея показалась, вот Лаума и… – сопел юный парнишка в свитере и кедах.

– А потом выяснилось, что и не змея это была вовсе, а уж! – подал голос второй студент – белобрысый увалень в синей кургузой курточке и дорогих джинсах. – Да-да, уж, не только я видел. Длинный такой, толстый… но две желтые точки на голове имелись. Я заметил, хоть он и быстро уполз.

Уж…

Что-то в семье было связано с ужами, какое-то предание, Игорь его слышал в детстве, но точно вспомнить не мог. Но что-то такое было – точно. Он спросил тетю Лену, не на поминках, а позже, дня через три.

– Уж? – Елена Васильевна непонимающе моргнула. Черное траурное платье ей очень шло. Сама – брюнетка, плюс черная одежда и тоненькая ниточка серебра на шее. Этакая знатная испанская дама эпохи короля Филиппа Второго. – Уж… Нет, не помню… Хотя…

Неожиданно для себя Игорю вдруг стало неприятно. Слишком уж ухоженно и аристократично выглядела мачеха. Да – осунувшееся лицо, да – глаза заплаканы, но – тщательно наложенный макияж, опять же платье. Впрочем, Елена часто повторяла, что дама должна всегда оставаться дамой. Держать марку, как она выражалась. Вот и держала, не позволяя себе целиком сорваться в горе. Надо было жить… хотя бы ради Лаймы, ее-то нужно было еще поднимать на ноги, шестнадцать лет всего – школьница.

– Залтис! Да, залтис… Виктор как-то рассказывал. Залтис – по-литовски уж. Не простой уж – священный. Ну, знаешь, из древних языческих времен. Таким ужам, кажется, приносили жертвы.

– Жертвы? – молодой человек покусал губу. – Да, да, теперь и я вспомнил. Отец говорил как-то… когда был немного выпивши. Только не про жертвы… Этот залтис – уж – какое-то знамение, что ли… Не дай бог увидеть его во сне! Во сне… Лауме он вовсе не во сне привиделся.