Дибук с Мазлтов-IV - Страница 5

На мой крик прибежал Аарон-Давид.

– В чем дело, папа?

Я указал на коричневые подушки.

– А, это бульбы.

– Бульбы?

– Три делегата с четвертой планеты звезды Ригель. Другие три делегата в ванной Гуттенплана.

– Делегаты? Ты имеешь в виду, что они евреи?! Они не похожи на евреев!

Аарон закатил глаза к потолку.

– Папа, ты такой старомодный! Сам же мне говорил: голубые евреи с Альдебарана – доказательство исключительной приспосабливаемости нашего народа.

– Ты меня извини, – сказал я. – Еврей может быть голубым – я не говорю, что мне это нравится, но кто я такой, чтобы возражать? – еврей может быть высоким или маленьким. Он может даже быть глухим от рождения, как эти евреи с Канопуса. Но еврей обязан иметь ноги и руки, лицо с глазами, нос и рот. По-моему, это не так уж много…

– Ну и что? – возмутился Аарон-Давид. – Если они отличаются от нас, разве это преступление?

Я оставил его и пошел в ванную в синагоге. Называйте меня старомодным, но все же есть предел, есть черта, у которой я должен остановиться. Здесь надо сказать, Мильчик не может заставить себя быть современным.

Вы знаете, я оказался не один такой. Я взял день за свой счет и пошел на первое заседание.

– Богатый человек, – сказала мне моя Сильвия. – Добытчик. Кормилец. Пустая болтовня принесет тебе невест для наших мальчиков?

– Сильвия, – ответил я ей. – Один раз в жизни мои клиенты, может быть, не очень чисто примут телевизионные новости. Один раз в жизни я могу посмотреть на представителей всех евреев, улаживающих свои дела?

И я пошел. Только нельзя сказать, что они ладили. Как обычно, поднялся шум вокруг бронштейнистско-троцкистской резолюции, направленной против Союза Советской Уганды и Родезии. Затем нам пришлось выслушать часовую дискуссию о том, что само существование шестиэтажной статуи Хуана Кревея в Буэнос-Айресе есть тягчайшее оскорбление для каждого еврея и, следовательно, все мы должны бойкотировать аргентинские товары, пока статую не уберут. Я был согласен с тем, что сказал председатель, когда сумел перекричать шум: «Мы не можем позволить себе отвлекаться на столь старые преступления и столь вечные оскорбления. Иначе с чего нам начать и где остановиться?»

Наконец, после традиционных еврейских прелиминарий добрались до конкретной проблемы первой сессии: аккредитации делегатов. И застряли. Застряли и смешались, как кусочки лапши в омлете с лапшой.

Бульбы. Три из моей ванной, три из ванной Макса Гуттенплана – вся делегация с Ригеля-4.

– Относительно документов вопросов нет, – сообщает Мандатная комиссия. – Их документы в порядке, и бульбы считаются делегатами. Другое дело, что они не могут быть евреями.

– А почему это мы не можем быть евреями? – желают знать бульбы.

И здесь мне пришлось встать и посмотреть хорошенько. Я не мог поверить своим глазам. Потому что представьте, кто был их переводчиком? Не кто иной, как мой сын, мой кадиш, мой Аарон-Давид. Собственной персоной.

– Почему вы не можете быть евреями? Потому, – объясняет председатель Мандатной комиссии, причмокивая мокрыми губами, – что евреи могут быть такими и могут быть сякими. Но прежде всего они должны быть людьми.

– Будьте любезны указать нам, – просят бульбы через моего сына-переводчика, – где это сказано и в какой книге, что евреи обязаны быть людьми. Назовите авторитетный источник, приведите цитату.

На этом месте подходит заместитель председателя и извиняется перед председателем комиссии. Заместитель председателя принадлежит к типу ученых мужей, которые получают высокие степени и награды.

– Вы меня простите, – вступает он, – но вы выражаетесь не совсем ясно. На самом деле все просто. – Он поворачивается к бульбам. – Тот не может быть евреем, кто не рожден еврейской матерью. Это самое древнее, самое фундаментальное определение еврея.

– А с чего это вы взяли, – интересуются бульбы, – будто мы рождены не еврейскими матерями? Мы привезли с собой свидетельства о рождении.

Тут начинается бардак. Компания делегатов в хаки орет и топает ногами. Другая компания, пейсатых и в меховых шапках, плюется и визжит, что все это мерзость. Везде кипят споры. Спорят здесь, спорят там, спорят по двое, по трое, по двадцать пять, спорят о биологии и об истории.

Мой сосед, с которым я не перебросился и словом, поворачивается ко мне и тычет мне пальцем в грудь:

– Если вы займете эту позицию, то каким образом согласуете вы ее с известным решением, взять хотя бы для примера…

А бронштейнисты-троцкисты завладели микрофоном и пытаются провести свою резолюцию по Уганде и Родезии.

Наконец, восстанавливается подобие порядка, и кто-то предлагает аккредитацию бульб решить всеобщим голосованием.

– Аккредитацию как кого? – интересуются из зала. – Как делегатов или как евреев? Их приняли как делегатов, а кто мы такие, чтобы судить о евреях?

– Я принимаю их как евреев в религиозном отношении, – раздается голос, – но не в биологическом.

– Это что еще за биологическое отношение, – кричит делегат с другого конца зала, – вы имеете в виду не биологию, вы имеете в виду расу, вы – расист!

Ясно: сколько делегатов, столько и мнений. А председатель, там, наверху, стоит и не знает, как поступить.

Вдруг один из бульб забирается на платформу, берет маленьким щупальцем микрофон и шепчет в него:

– Модэ ани лефанэйха. Сам по себе перевод этой строки ничего особенного не означает: «Вот стою я перед Тобой». Но какой еврей не будет ею тронут? Модэ ани лефанэйха – в молитве обращается еврей к Богу, благословенно Имя Его. И это мы слышим сейчас в зале.

Не надо разговоров о расе, говорит бульба, не надо разговоров о религии, не надо разговоров о философии. Я утверждаю: я еврей по существу и по духу. Как евреи, принимаете вы меня или отвергаете?

Никто не может ответить.

Конечно, все это нисколько не приближает съезд к Израилю, к возвращению из Третьего Изгнания. Но с одной стороны, ясно, что от вопроса не отмахнуться, а с другой – что пора его решить. Надо только выяснить: что же такое в нашу космическую эпоху представляет собой еврей?

И как Моисей выжимал из камня воду, так и нам предстоит выдаивать капли мудрости.

Верховный раввинат подбирают так, чтобы его состав хоть немного устроил каждого. Правда, это значит, что ученые мужи не хотят разговаривать друг с другом. Тут и рабби с Тау Кита, и президент унитарианской еврейской теологической семинарии, и Мистический рабби Борнео. И так далее и так далее. Две женщины: одна для удовлетворения большинства реконструкционистов, другая – специально для богатых ашкеназов Майами. И наконец, раввин с Венеры Джозеф Смолмэн.

Хотите кое-что узнать? Рабби Смолмэна поддерживали бульбы, а это мой Аарон-Давид убедил их.

– Мы добились! – воскликнул он тем вечером, и глаза его танцевали, как метеориты.

Я пытался успокоить его.

– Ты думаешь, это все равно что перейти Красное море? Зачем рабби Смолмэну заставлять евреев считать шесть коричневых подушек своими собратьями?

– Как зачем, папа! Ради справедливости!

Когда сын такой, отец может гордиться. Но надо вам сказать, мне все-таки было грустно. Ведь стоит раздаться слову «справедливость», рано или поздно кто-то поплатится головой.

Но то, что день ото дня происходило на съезде, было как воплощенная легенда. Это было все равно что найти реку Самбатион, увидеть ее бурлящей и кипящей и швырять камни каждый день, кроме субботы. Такую историю рассказали бульбы!

Они прилетели на четвертую планету звезды Ригель, может быть, восемь сотен лет назад. Первоначально они жили в Парамусе, штат Нью-Джерси; всю их коммуну выселили для улучшения проезда к мосту Джорджа Вашингтона. Но должны же они где-нибудь жить, верно? Так почему не на Ригеле?

Беда заключалась в том, что единственную пригодную для жизни планету в системе Ригеля уже занимала разумная раса коричневых существ с короткими щупальцами, которые звали себя бульбами. Это был малоразвитый народ, кормившийся с земли, ну и, может быть, мельница здесь, маленький заводик там. Евреи из Парамуса хотели жить самостоятельно, никому не мешая, но бульбы отнеслись к ним так гостеприимно, так приглашали поселиться с ними, что те посмотрели друг на друга и сказали: почему нет?