Человек из СССР - Страница 5
Это все очень досадно.
Перестань. Я не могу, когда ты так сердишься. У тебя делаются желтые глаза. Я же ничего не сказала. Я сегодня просто нервна. Не надо. Ты… ты доволен своим отелем?
Знаешь, вышла бы ты опять замуж.
Да-да, я выйду, я все сделаю, что хочешь. Ну вот, хочешь, поклянусь, что я тебя не люблю? Я тебя не люблю! Слышишь?
Да, слышу. Но мне все-таки неприятно, что у нас вышел этот разговор. У меня сейчас просто нет времени, чтобы работать душой. А такие разговоры заставляют работать душой. Я тебе скажу, мне совершенно нестерпима мысль, что кто-нибудь может думать обо мне с любовью, с тоской, с заботой. Это мне мешает.
Ты прав, Алеша, ты прав. Я тебе не хочу мешать. Ну вот, все кончено… Ничего и не было. Знаешь, за мной Таубендорф как будто немножечко ухаживает. (Смеется.) Он мне очень нравится. Правда, очень нравится.
Я не совсем им доволен. Он глуповат. С этой своею романтикой он только воду возит. Ну-с, мне пора.
Алеша, ты когда-нибудь думаешь о том, что ты… что тебя… ну, одним словом, об опасности?
Думают только индейские петухи и китайский император. Я зайду через полчаса. (Идет к двери.)
(Вдогонку.) Надень пальто, свежевато.
После ухода Кузнецова Ольга Павловна остается стоять у стола, водит пальцем по узорам скатерти. Потом ходит по комнате, видно, что сдерживает слезы. Услышав за дверью шаги, садится на прежнее место, берется за рукоделье. Не стуча, входит Марианна. Она очень нарядна.
(С разбегу.) Я вашего мужа встретила на улице. Сколько ему лет? (Смотрит мельком на рукоделье.) Ах, это очень мило. Сколько ему лет?
Тридцать два. Почему вы спрашиваете?
(Снимает пальто, шляпу, трясет волосами. Она блондинка — с помощью перекиси водорода.) Я никогда ничего подобного не видела. Там на улице такое страшное движенье, автомобиль на автомобиле, полицейский ручками всякие фигуры выделывает, пешеходы жмутся, ждут, чтобы он задержал движенье, — а ваш муж, как ни в чем не бывало, взял да и прошел! Напрямик. Автомобили рычат на него, полицейский застыл от удивленья в позе Нижинского, — а он: ноль вниманья. Напрямик. Ведь он на вид такой тихий… Тут что, ажур будет или кружевце?
Кружевце.
Я так рада, сегодня съемки не было. И мне Мозер ужасно надоел. Так пристает, так пристает! Другая, конечно, воспользовалась бы этим, чтобы сделать карьеру. Но я не могу. Я не знаю, поймете ли вы меня, милая: для меня искусство — это выше всего. Искусство — святое. Вот такая, как Пиа Мора, которая из рук в руки переходит, может там с Мозером на автомобиле кататься. А я не могу. Меня ничего в жизни не интересует, кроме искусства. Ничего. Но как я устаю! У меня самая ответственная роль, весь фильм держится на мне. Представляю, какое мне будет наслажденье все это потом увидеть на экране. Господи, да что с вами, миленькая, что такое? Ольга Павловна! Что вы плачете, что случилось, Ольга Павловна?
Не обращайте вниманья… Это ничего… Это сейчас пройдет… (Она плачет, вытирая глаза пальцами, по-детски.)
Да в чем дело? Какие-нибудь неприятности? Скажите же, миленькая.
Дайте мне платочек.
Он не совсем чистый. Я вам дам другой.
Ничего, ничего… Ну вот, прошло… Я просто дурно спала.
Хотите, я сбегаю за какими-нибудь каплями?.. Ах, подождите, у меня тут есть валерьянка.
Не надо. Спасибо, Марианна Сергеевна. Правда, не надо. Все уже прошло.
Ах, вы опять плачете. Как это нехорошо. Вот. Выпейте. Медленно. Теперь сидите спокойно. О чем-нибудь поговорим.
О чем-нибудь поговорим. (Сморкается и смеется.)
Вот. Я вас давно хотела спросить. Чем, собственно говоря, занимается Алексей Матвеевич?
Я точно не знаю. (Смеется.) Ваш платочек совсем промок, смотрите. У него всякие коммерческие дела.
Вам, может быть, будет неприятно: вы как-никак с ним остались, кажется, в дружеских отношениях, но я все-таки хочу вас спросить… Он не большевик?
Вы очень не любите большевиков, Марианна Сергеевна?
Я их презираю. Искусство выше политики… Но они унижают искусство, они жгут чудные русские усадьбы. Ольга Павловна, неужели ваш муж?..
Меня его личная жизнь не касается. Я ничего не хочу знать.
(Живо.) И он вам вообще ничего — ничего — не говорит?
Ничего.
А-а. (Короткая пауза.) А у меня есть очень сильные подозрения. Представьте себе, Ошивенский рассказывает, что он третьего дня видел Алексея Матвеевича сидящим в кафе с известным чекистом из полпредства. Они очень дружески беседовали. Ошивенский и Евгения Васильевна страшно возмущены.
Они как раз собирались ко мне сегодня. Мне эта дама не особенно нравится, не знаю, зачем она ко мне ходит. А он — славный старик, и очень его жалко.
Но все-таки это ужасно, если это правда.
У вас, кажется, в вашей фильме показывают большевиков?
Ах, это замечательный фильм! Сейчас еще, конечно, трудно говорить о фабуле, так как, знаете, снимают по кусочкам. Я точно знаю только свою собственную роль. Но сюжет, в общем, из русской революции. Ну и, конечно, с этим сплетается любовная интрига. Очень, кажется, захватывающе, шпанненд.[3] Героя играет Харри Джой. Он — душка.
Стук в дверь. Входит Кузнецов.
Ты, Оля, все еще в этой комнате…
Ах, Алексей Матвеевич, мне только приятно —
Как ты скоро вернулся!
Да. (К Марианне.) А вы, матушка, должны меня научить танцевать.
Можно? Хотите сейчас?
(Оживилась, лицо ясное.) Что с тобой, Алеша? Ты так весел!
Я сейчас попрошу у хозяйки граммофон. (Выбегает.)
Оля, дело вышло. Я получаю даже больше, чем ожидал. Через десять дней я поеду обратно.