Царьград. Гексалогия (СИ) - Страница 417
Столица османского вилайета Караман Анкара встретила путников жарким восточным ветром, зеленью садов и тонкими стрелами минаретов. Дело было к обеду, и муэдзины созывали правоверных к намазу:
– Ла иллаху Алла‑а‑а‑а‑а…
Именно сюда, в Анкару, и перебрался совсем недавно несостоявшийся завоеватель Константинополя султан Мехмед Неудачник – именно так его все чаще и прозывали, за глаза, разумеется. Бывшая османская столица – Адрианополь‑Эдирне – показалась султану слишком уж ненадежной. Слишком уж много было в ней янычар, да и до конца не покоренные румийцы все чаще поднимали головы, глядя на так и не сдавшийся Константинополь. Особенно плохи стали дела после взрыва двух крепостей на Босфоре, выстроенных как раз напротив румийской столицы. Когда – один за другим – прогремели взрывы, султан долго не мог прийти в себя, и необузданная ярость его многим вышла боком. Все уцелевшие из крепостных гарнизонов были немедленно преданы жестокой казни, исключением на этот раз не стали даже пушкари‑артиллеристы, к коим султан, по традиции, долгое время благоволил. Пушкари… Нет, в основной своей массе это не были турки: французы, англичане, немцы, чехи, венецианцы – кого только не было, султан платил щедро. Правда, и пробраться к османам стало теперь не так‑то легко – пушкарей перехватывали сербские юнаки и ромейские пограничники – акриты. Но все равно пробирались – охота пуще неволи.
Вот и сейчас – ехали.
– Кто такие? – на подходе к городу стояла небольшая крепость с зубчатыми башнями, сложенная из серых камней. Нечто вроде отдельно стоящих ворот, собственно через эту крепость и проходила дорога.
– Я – Андрей, Бурмаков сын, пушкарь, – по‑русски отвечал сидевший на медлительном муле светлобородый мужик с приветливым лицом и свернутым набок носом. – А это мой помощник, Алексий, – он кивнул на спешившегося Алексея, который и перевел слова пушкаря стражникам.
– А, пушкари, – турок одобрительно кивнул. – С вас приказано брать за проезд только две акче… но если дадите три, я вам могу порекомендовать у кого остановиться. Не пожалеете!
– Чего он там болтает? – небрежно спросил Бурмаков.
Протопроедр добросовестно перевел, потом обернулся к турку:
– Да, мы заплатим три.
– Вот и славно!
Маленькие серебряные монетки с приятным звоном перекочевали в широкую ладонь стражника.
– У северных ворот, как проедете, повернете налево, к рынку, – отведя обоих «пушкарей» в сторонку, принялся объяснять стражник. – Там, рядом, постоялый двор, но вам не туда… пройдете еще квартал до старой ивы – увидите – спросите дом Фарраша Кеми, скажете, что от Ылнара. Ылнар – это я, – на всякий случай пояснил турок. – Ну, счастливого пути.
– Думаешь, стоит там останавливаться? – Андрей Бурмаков сын хмуро посмотрел на своего спутника.
Тот усмехнулся:
– Именно там и остановимся. Пока. А там видно будет.
– Что ж, – почему‑то вздохнул пушкарь. – Все лучше, чем на постоялом дворе, где тать на тате. Нет, ну котел‑то зачем им понадобился? Он же медный!
– Небось, подумали, что золотой! – протопроедр хмыкнул, вспомнив, как лихо у них увели котелок в караван‑сарае где‑то под Бурсой. Вот уж прощелыги, поистине – пальца в рот не клади!
Алексей увидал пушкаря в тюрьме родного ведомства. Как и всех прочих, Бурмакова сына перехватили на пути к Никомедии. Обычно с такими ренегатами, продававшими за турецкое золото Христову веру – именно так и утверждалось в официальных бумагах, – поступали довольно строго. Дело обычно заканчивалось каменоломнями или приковыванием к веслу на какой‑нибудь галере и на весьма значительный срок. Правда, бывали и исключения – если пойманный искренне раскаивался в содеянном (то есть в том, что еще не успел содеять) и всеми силами своей грешной души желал помочь империи в лице ее лучших представителей – сотрудников сыскного ведомства, беззаветно преданных своему делу. Именно так и говорилось в инструкциях.
Протопроедр тогда не зря шатался по тюрьмам – высматривал какого‑нибудь подходящего человечка, желательно бы купца или бродячего актера… А тут вдруг пушкарь! О такой удаче Алексей и помыслить не мог. Тем более – старый знакомец, тот самый, кого протопроедр не так уж и давно избавил от больших неприятностей в одном из Верховских княжеств. Алексей узнал его сразу… как и сам пушкарь. Нет, тот, конечно, поначалу не поверил своим глазам… А потом вдруг крикнул по‑русски:
– Эй, братушка!
Вот с того времени Андрей Бурмаков стал работать на протопроедра, точнее сказать – на секрет, за что пушкарю было обещано полное прощение и всяческое благорасположение официальных имперских лиц. Ну, разумеется, Бурмаков согласился, тем более что и семья его – жена и два сына‑подростка – тоже томились в узилище. Откуда были освобождены по личному указанию господина имперского советника Гротаса. Освобождены и помещены в неприметном домишке у старой стены Константина, под надзором верных людей. Их судьба теперь целиком зависела от удачи задуманного протопроедром и советником дела – и пушкарь о том хорошо знал, разъяснили.
– Да, если б не нужда, рази б я подался к нехристям?! – в пути пытался оправдываться Андрей. – Да ни в жисть!
Однако подался – что уж тут скажешь.
Мастер‑артиллерист за дело взялся рьяно – обучил Алексея разным премудростям: как пушки клепать, как рассчитывать, как порох‑зелье готовить, как стрелять – целиться… В общем – всему, что сам знал, таким образом и Алексей стал пушкарем хоть куда – хоть сейчас в мастерскую или на городские стены. Конечно, только теоретически – практики, само собой, не хватало.
Присоветанный стражником дом Фарраша Кеми оказался обычным двухэтажным жилищем с плоскою крышей и маленьким внутренним двориком. И дворик, и дом делились на три изолированных друг от друга части – в одной, не считая слуг, проживал сам хозяин и два его уже достаточно взрослых сына, в другой располагался хозяйский гарем из трех жен и пары молоденьких наложниц, ну а третья часть дома и дворик сдавалась в наем приезжим. Конечно, не дешево и не кому попало.
Пушкари – это, конечно, было самое то! Нужные, очень нужные султану люди, к тому ж они и не торговались, однако выговорили себе условие – столоваться здесь же и за уже уговоренную цену.
Фарраш Кеми – бывший сипах, коренастый с длинными седыми усами – колебался недолго: ударив по рукам, постояльцы расположились в предоставленных комнатах, Бурмаков на втором этаже, Алексей – на первом. Кроме комнат в их распоряжении оказалась и небольшая часть дворика – метра два на три – со старым раскидистым карагачем, усаженной какими‑то цветами клумбой и маленькой скамеечкой. Уютно, говорить нечего!
Развесив по стенам вытащенные из дорожных сундуков носильные вещи, пушкари уточнили у хозяина насчет ужина и, как и полагается, отправились во дворец, вернее, в специальную дворцовую контору, занимающуюся тыловым снабжением войска, в том числе – и разного рода мастерскими.
Начальник конторы – звался он Караджан‑эффенди – юркий, чрезвычайно смуглый человечек лет сорока пяти – можно сказать, принял пушкарей с распростертыми объятиями:
– Что вы говорите? Артиллеристы? Мастера? Делаете пушки? Отлично, отлично – нам такие нужны. Жалованье вам положим… м‑м‑м… немалое! Не бойтесь, не бойтесь, не обидим и не обманем. Но сначала проверим – что вы за умельцы? К нам ведь много кто приходит, знаете ли. И все почему‑то хотят денег – дай, дай! А умеют ли что? Вот, как вы… То покуда не ясно.
– Хорошо, проверяйте, – поклонившись, отозвался Алексей. – Скажите только, куда и в какое время нам явиться… и возможно ли будет сразу после проверки получить хотя бы часть жалованья?
Караджан‑эффенди часто‑часто закивал:
– Вот, об этом сейчас и поговорим.
Все устроилось как нельзя лучше – пушкари экзамен выдержали, и даже очень неплохо выдержали, как им под большим секретом сообщил вечером Караджан‑эффенди – сам султан удостоил их похвалы. Правда, пока еще не лично.
– То великая честь, господа! – хитро щурился начальник. – Но если вы еще примете ислам… Это далеко не каждому дозволяют, позвольте заметить! Далеко, далеко не каждому. Где вы поселились? Ах, у Фарраша… Знаю, знаю старого прощелыгу. Наверняка дерет с вас втридорога. Сколько вы ему платите? Ну! Что я говорил?