Царьград. Гексалогия (СИ) - Страница 406
– Да ради бога!
– Жернов у меня во дворе лежит – в избу бы занести, да Сермяшке не справиться. Мал еще.
– Кто мал, жернов? Шучу! Пошли, занесу…
Алексей знал, зачем его звали. Жернов – ха! Едва занес, как почувствовал в темноте избы томное дыханье Василисы, ощутил ее жаркие губы, соленый вкус поцелуя, гибкое, истосковавшееся по любви тело…
А какая грудь, живот, лоно!
Эх, хорошего б тебе мужика. Василиса!
– Тсс!!! – расслабленно потянувшись, ведьма вдруг отпрянула. – Кажется, идет кто‑то… И – нагая – припала к оконцу, по‑летнему не заткнутому ни бычьим пузырем, ни соломой, открытому. Прислушалась…
– Нет, помстилось.
Поднявшись с широкой лавки, Алексей подошел ближе и, погладив женщину по спине, властно притянул к себе…
А потом в окошко заглянула луна, осветив скудное убранство обычной крестьянской избы – лавки, сундук, стол. На столе блеснули в лунном свете синие стеклянные бусы, брслетики… и еще что‑то круглое, цветное…
Алесей с любопытством протянул руку…
И вздрогнул!
На его ладони лежал круглый значок, обычный такой значок с булавочной застежкой и красно‑желтым логотипом группы «Ария»…
Глава 14Осень 1454 г. Окрестности МценскаСермяшка
Кто ты, – спросил я его, –
как в моем оказался ты доме?
Паллад
…с детства любимой Лешкиной группы.
«Ария»!
Откуда здесь взялся этот значок? Догадаться не трудно… Оттуда, оттуда… Кажется, та старушка из полузаброшенной деревни говорила что‑то о зле… о пришедшем зле. И те потеряшки – убитые стрелами мальчишки… убитые стрелами! Если вспомнить приметы, те самые, что висели на дверях сельской лавки – на одном была майка с групповым портретом «Арии»… значит, мог быть и значок, да что там «мог быть», наверняка – был. Вот этот. Прихваченный с собой в прошлое неизвестным злыднем… Господи! Значит, те шаги на болоте – никакое не эхо! Точно – кто‑то проследил, крался… Но – кто? Кому было нужно? Зачем?
А низачем! Обычный маньяк, если можно так выразиться. Убил пацанов, скрывался, прятался на Черном болоте, а затем был затянут в воронку времени. Может такое быть? Вполне! Тогда, увы, этому чертовому гнусу не повезло – наверняка его схватили татары, те самые, что прятались у болота. Туда и дорога… Татары… А один из пацанов‑то был убит стрелой! Хорошей такой татарской стрелой. Откуда она у маньяка? А черт его… Тогда появляется еще одна версия – кто‑то из шайки татар, тех самых, что велели Сермяшке зачем‑то следить за ним, Алексеем, случайно оказался в будущем… Ну да – ведь во время вызванной ведьмой Василисой грозы явно кто‑то кричал, кричал совсем рядом. И крик был мужской. Ну точно – татарин! Тогда все сходится – оказался невесть где, тут какие‑то непонятные подростки, наверняка – враги – убить их, и дело с концом! Потом прятаться, дожидаясь… его, Алексея дожидаясь!
Да, пожалуй, это ближе к истине. И сразу все становится на свои места, ну или почти все: и стрела убийцы, и проникновение, и татарский отряд – наверняка они не просто так ошивались у болота, поджидали своего или, может, искали…
И следили! Зачем? Надо выспросить у Сермяшки… И о татарах. И о значке.
И еще – поскорее добраться в Константинополь, ибо тот, его, Алексея, хрупок! Мир с Константинополем, не со Стамбулом, мир, в котором султан Мехмед не имеет почетной клички Фатих – Завоеватель – не имеет, и никогда не будет иметь! Зато это прозвище может поиметь другой… султан Селим… Селим Завоеватель, Селим Фатих… 1455 год, май… Захват Константинополя, страшная резня… Лишь только задержавшаяся на два года, ровно на два года.
Султан Селим! Выскочка, вознесшийся к власти на вершине мятежа янычар, давно и прочно недолюбливавших Мехмеда. Что о нем еще известно, об этом Селиме? Вспоминать, вспоминать! Эх, зря сжег тогда вырванные из учебника страницы! Ну да теперь уж поздно жалеть… Селим – не турок, ромей, родной брат какой‑то из жен султана. Не какой‑то, а красавицы Фирузы… из бывших гетер с Артополиона! Интересно, сейчас, вот в это время, она уже в гареме или еще гетера? Искать! Найти! Разузнать все о ней и ее брате! И не забывать о Романе Родинке. Этот лиходей знает о двух мирах! И пользуется воротами в пекарне… вернее, пользовался – теперь ворота закрыты. Навсегда ли? Узнать. Добраться домой и вплотную заняться всеми этими вопросами, а сейчас…
Обернувшись, Алексей погладил ведьму по плечу:
– Мне пора. Светает уже.
– Да, – шепотом отозвалась женщина. – Иди. Я рада, что ты вернулся.
– Счастья тебе, Василиса!
И подбросил на ладони значок:
– Я возьму? На время…
– Бери…
Крепко поцеловав молодую колдунью в губы, протопроедр быстро оделся и вышел вон из избы. У ворот оглянулся – накинув на плечи паволоку, Василиса вышла на крыльцо и смотрела ему вслед. Красивая молодая баба. Ведьма.
– Удачи! – еще раз пожелал Алексей. – И пусть сбудется все, что ты хочешь.
– И тебя да не оставят Перун и древние боги, – махнув рукой, негромко напутствовала Василиса. – Чую, их помощь тебе пригодится.
Молодой человек уже не слышал о древних богах, уже вышел за ворота, да быстро зашагал на околицу, на доносившийся приглушенный смех… Не дошел – навстречу ему выскочил из кустов пастушонок… тот самый, что и был нужен.
– Что, Сермяшка, твоя вещица? – без долгих разговоров Алексей показал парнишке значок с «Арией».
Хоть и светало уже, но видно было плоховато, однако пастушонок дернулся, как сразу понял протопроедр – узнал.
– Ну моя… – сказал с неохотою. – Ты, Алексий, быстрее спрашивай, мне еще коров выгонять… вона, день‑то хороший будет, вёдро, а на дальних лугах тра…
– Травы старой много, – спокойно закончил Алексей. – Так в каких травах ты эту вещицу нашел? И почему не спрашиваешь, откуда она у меня?
Сермяшка усмехнулся:
– Так мать, верно, дала. Она не любит непонятного.
– А это что, непонятно?
– Ну да! Люди какие‑то… буквицы…
– Так откуда это у тебя?
– Да басурмане, нехристи… – пастушок, видать, все ж таки решился рассказать – ну а куда ему деваться‑то? – Помнишь, я говорил, они за тобой следить заставляли? Обещали серебришка подбросить – не дали, а это я на их становище у Черного болота нашел. Там и лежало – видать, выронили впопыхах.
– Что же, они ускакали, татары‑то?
– Похоже, что так. Да и слава Богу! – мальчишка перекрестился.
– А место… ну, становище их, показать сможешь?
– Утром на старую поскотину подойди – покажу.
– Старая поскотина… э‑э‑э…
– Да там, у речки, увидишь.
Алексей улыбнулся:
– Договорились, лады.
Ничего интересного на месте становища татарской шайки не обнаружилось, если не считать старого прохудившегося сапога, видать, просто выброшенного, да точильного бруска – сабельку поточить, кинжал – этот, по всему, не выбросили, потеряли. Сермяшка, важно расхаживая кругами, пояснял: вон, к этому дереву лошадей привязывали… и вон к тому. Тут – где лапник накидан – спали. Кострища нигде не видать – огня не разводили, таились по‑звериному, нехристи!
При этих словах пастушонок презрительно сплюнул и кивнул на корневища старой сосны:
– Вон, кровь да перья – рябчика подстрелили, тут их много. Сожрали, верно, сырым!
Рябчика подстрелили… Подстрелили.
– Слышь, Сермяшка… А ты тут стрел случайно не находил?
– Не‑а, – парнишка помотал головой и неожиданно улыбнулся. – Уж эти нехристи стрел не оставят – все подберут!
– А на болоте? – не отставал Алексей. – Пошли, сходим – ты ж ведь короткую дорожку знаешь!
Сермяшка пожал плечами:
– Ну, сходим, коль хочешь. Поищем. Обожди только – нетеля привяжу, а то ведь, кочевряжина этакая, снова в овраг забьется, потом, поди, вызволи!
Солнце взошло уже, обманчиво яркое, однако уже почти не греющее. Да и то ладно – не дождь – с солнышком‑то все веселее. Растущие вокруг болота кустарники и деревья уже почти потеряли листву, и стояли теперь неприглядно голые, унылые, пустые, лишь красные кисти рябин выделялись на этом безрадостном фоне яркими сверкающими мазками, рябина да еще вот – солнце. Да – и голубое бездонное небо с белыми шапками облаков.