Бремя стагнатора - Страница 44

Но ведь была еще и Илама…

Наверное, если бы Свена спросили, он бы не смог рассказать, чем же она так отличается от своих соплеменников. Долго бы мялся, пытаясь объяснить необъяснимое, с трудом подбирал слова, не факт, что смог бы. В общем, выставил бы себя на посмешище. Командир и так уже над ним насмехается, запал, мол, на девчонку с Веселой улицы.

«Ну, и запал! А что здесь такого?» – Свен-Саргамо улыбнулся. Протянул девушке руку, помог вылезти из импровизированной ванны. Когда она перекинула ногу через край и сделала первый осторожный шажок, он неожиданно дернул ее на себя.

Илама взвизгнула, потеряла равновесие и упала прямо в его объятия.

– Не бойся, – сказал он. – Я тебя спасу.

– Спасешь? – игриво переспросила она. – От скуки и любовных томлений?

– От всего.

«И в первую очередь от тебя самой, – добавил Свен мысленно. – Еще два-три года и ты погрязнешь во всем этом. Станешь обычной моряцкой подстилкой, полностью испоганишь свое тело, к тридцати будешь выглядеть на все семьдесят. Выйдешь на „пенсию“, с трудом накопленные гроши вложишь в доходный дом и станешь вроде вон толстой Бреды, хозяйкой постоялого двора. Или „мамашей“ веселого заведения. Нет, я тебя здесь не оставлю. Когда все это закончится, попробую уговорить командира вывезти тебя отсюда. Он, конечно, согласится, не сразу, но согласится. Должен же понимать… Игорь лишь разыгрывает перед нами умудренного жизнью циника. Правда, не без успеха, многие верят, да и я верил до недавнего времени. Но после того разговора, на корвете… я понял – ему во сто крат тяжелее, чем нам. Мы – Ли, Мирик, Дюваль и я – видим только часть картины, только то, что происходит вокруг. Командир видит все сразу и с разных планов. И отвечает за все тоже он. Нет, он не откажет…»

Конечно, Свен понимал, что зря тешит себя надеждами, выдавая желаемое за действительное. Командир вряд ли разрешит доставить в колонию местную девушку. Даже думать не хочется, к каким последствиям это может привести. Начиная от глупого любопытства, когда все свободные от работы соседи будут приходить пялиться на «дикарку», и заканчивая очень неприятными выводами для всей ТС. Мол, чем это вы там занимаетесь? На наши кровные средства себе из-за океана баб вывозите? Земные не дают, что ли?

Потому он и вел себя с Иламой так странно. В те немногие минуты, когда он мог позволить себе расслабиться и забыть обо всем, Свен просто был собой. Ему хотелось исполнять ее желания, оберегать и защищать, дать ей почувствовать себя женщиной, а не товаром. Но потом приходилось возвращаться в обыденный мир, жесткий и неприглядный, и он сознавал, что своим поведением может научить ее доверять людям и верить в сказки, а значит – сделать беззащитной перед мерзостью той жизни, к которой она привыкла. Тогда Илама просто погибнет, как улитка, внезапно лишенная нерушимого панциря.

И Свен специально показывал, что девушка ему не интересна, не обращал на нее внимания, грубо обрывал робкие попытки выяснить, что случилось, а в первый раз даже продал Иламу Рибауну, чего до сих пор не мог себе простить. Он видел, что ее ранило такое поведение, но все равно гнул свою линию. Зато, если он все-таки не сможет вытащить ее, она останется своей в этом мире. И через какое-то время, когда сотрутся воспоминания о высоком северянине с мертвыми глазами, все станет как прежде.

– Спасу, – повторил он и добавил по-шведски: – Клянусь, я все для этого сделаю.

Девушка даже и не старалась делать вид, будто поняла, что он сказал. Наверняка, на своем скамиррском языке. Мужчины бывают такими таинственными!

– Пойдем, спасатель! – Илама потащила его к кровати. На этот раз он не сопротивлялся.

Но им не удалось насладиться друг другом. Не прошло и одной стражи, как в дверь осторожно поскребся прислужник:

– Господин Саргамо, к вам гости!

Аристократ с сожалением оторвался от губ Иламы, провел рукой по груди.

– Отложим ненадолго, хорошо? Надо поговорить с Рибауном.

Илама нехотя завернулась в покрывало и сморщила носик.

– Опять этот прокисший кожевенник!

– Не бойся, – Саргамо чуть улыбнулся. – Он к тебе и близко не пойдет. Посажу его за стол, запах тебя не побеспокоит. Лежи здесь, изображай нетерпение. Пусть побыстрее уйдет.

– Это не сложно. Мне и изображать ничего не нужно.

Она потянулась, да так выразительно, что он захотел послать в неведомую даль всех кожевников мира, закрыть дверь на засов и провести с Иламой в постели пару дней. Саргамо зажмурился, стараясь избавиться от наваждения.

С трудом, но удалось.

– Так? – невинно спросила Илама.

– Нет, так, пожалуй, не стоит. Просто смотри на него, гримаску сострой, пусть поймет, что не нравится тебе и вообще – не вовремя.

– Ладно. Если ты просишь…

– Если ты хочешь, чтобы он побыстрее ушел… – в тон ей ответил Саргамо и легонько щелкнул по носу.

В этот раз Рибаун попросил о встрече сам. Он делал так и раньше, когда у него было, что предложить, или когда он хотел повысить цену. По рекомендации аналитического отдела Тайная Служба неизменно соглашалась – более ценного агента у нее в гильдии не было. В обоих смыслах.

Но Свен в глубине души не соглашался с аналитиками. Иногда следовало бы ставить кожевенника на место, а то скоро хватит через край. Пусть поймет, что не так уж и важен. Что не вся информация, которой он приторговывает, имеет одинаковую ценность. И если он и в дальнейшем будет доставлять малополезные сведения или вербовать ненужных людей, придется подумать о смене агента. А то, чего боятся аналитики, не случится – Рибаун доносить не пойдет. Не такой дурак. Сам завяз по уши. В Гвардии первым делом бросят в Последнюю Башню его самого. А она потому так и называется, что выхода из нее нет. Никому.

Своей идеей Хеглунд ни с кем делиться не стал, зная, что командир моментально запретит любую самодеятельность.

Жаль.

Саргамо сел за стол за мгновение до того, как за дверью послышались шаги. Постучавшись, Рибаун осторожно заглянул внутрь.

– Проходи, садись, – немного ленивым, барственным жестом приветствовал его аристократ.

Кожевенник вошел в комнату, осмотрелся. Глаза его то и дело возвращались к распростертой на кровати Иламе. Под невесомым покрывалом угадывались многочисленные приятные округлости.

Девушка ответила равнодушным взглядом: кто такой, не помню, через меня вас таких тысячи прошло.

Рибаун нахмурился: «Что эта шлюха опять здесь делает? Аристократик снова хочет предложить ее в уплату? Нет уж, хватит! Ее острый язычок уже доставил ему немало неприятных минут. Чересчур говорлива для портовой девки».

Кин Саргамо кивнул на стол:

– Пей, ешь, рассказывай… У меня сегодня не так много времени, – и он кивком указал на девушку.

«Та-ак, похоже, красотка совсем его окрутила…»

Кроме Свена, которого он считал солмаонским агентом, Рибаун не первое лето передавал сведения и чжаньцам. Когда платили. Работал в две смены – и нашим и вашим. Ежедневная угроза провала щекотала ему нервы, возбуждала, как хорошее вино, но одновременно очень сильно мешала жить так, как хочется. Он уже ничего не мог делать в своей мастерской: постоянно дрожащие руки – плохой инструмент при выделке кож. Хорошо, помощники кое-как справлялись, хватало, чтобы поддерживать мастерскую на плаву. В каждом новом клиенте Рибаун сначала видел подосланного агента Гвардии Ложи и только потом – заказчика. Каждый вечер, возвращаясь домой, он до полусмерти боялся, что там его уже ждут. Что стоит открыть дверь, как железные пальцы вывернут руки, а железный голос скажет:

– Во имя и по распоряжению Ложи вы арестованы!

Земной психиатр в диагнозе сомневался бы недолго: ярко выраженная мания преследования. Сам же Рибаун просто считал себя разумно осторожным человеком. Пуганой вороной. Или – если использовать дословный перевод – пуганным сарехом, маленьким домашним грызуном.

Кожевенник сел за стол, налил себе вина. Достал из-за пазухи несколько свитков, бросил на стол, жестом пригласил Саргамо посмотреть: