Бордель на Розенштрассе - Страница 36
Обед для нас четверых, за неимением другого, состоит из морфина, кокаина и опиума. Это лучше, чем пища, которую подают нам внизу, и благодаря Кларе запасов наркотиков пока достаточно. Когда мы хотим согреться, то пьем старый коньяк. Спускаясь по лестнице в гостиную, мы видим на лестнице Вилке, которого туда вытащила служанка. «А я думал, пожар, — говорит он нам. — Только что стреляли, верно? А я задремал». Его крупное простодушное лицо опухло от сна. Язык у него заплетается. Из-под красного с белым халата торчат голые ноги. «Что нужно делать, мой птенчик?» — спрашивает он у фрау Шметтерлинг. «Все уже кончилось, — говорит она. — Мне жаль, что вас разбудили. «Месье» не удавалось справиться с котлом».
«Хотите, я пойду присмотрю?» — предлагает Вилке. «Уже все в порядке, — отвечает она. — Идите спать». Она целует его в щеку, и он послушно уходит. Я представляю, насколько он верен ей, как и «месье». Оба они довольно любопытная парочка мальчишек. «Я думал, что в город вошли болгары, — говорит он словно про себя, — вот они и начали стрельбу».
«А может быть, Шагани прав?» — обращаюсь я к капитану Менкену. Он непроницаем. Взгляд его скрывают темные стекла очков. «Маловероятно! — восклицает он. — Такой человек, как он? Нет, Хольцхаммеру не хватит одного дня, чтобы захватить город. Все это чепуха. Он ведь пьян в стельку». Лицо мое покрыто потом и сажей. Я поднимаюсь к Кларе, чтобы помыться. Слуга наливает мне воду в таз. Мы задыхаемся от жары. «Не прикасайтесь к трубам, — предупреждает меня Клара. — Я уже о них обожглась». Она показывает красные отметины на спине и на руке. Она приготовила на зеркале два рядка кокаина. «Используйте один», — говорит она мне. «Это перебьет аппетит перед обедом», — возражаю я. «Тогда используйте оба», — громко хохочет она. На ней нижнее белье с английской вышивкой. Ее белое тело, крепкие груди с крупными сосками покрыты испариной. Она брызгает на себя одеколоном из пульверизатора. «Уф! Этот Шагани чокнутый. Я всегда это говорила. Он ненавидит людей. Он бы всех тут нас сжег».
«Вилке полагает, что болгары уже здесь».
«Не он один так думает. Мы все живем на нервах, дорогой Рикки».
Помывшись, я навещаю других своих дам. Они предпочитают оставаться наедине друг с другом до середины дня, а потом им нравится принимать меня. Такой порядок устраивает и Клару. Она пользуется моим отсутствием, чтобы вздремнуть. Алиса и Диана целуют меня. Можно подумать, что происходит встреча брата и сестер. Сестер-близнецов. «О! По-прежнему эти пушки, — сетует леди Кромах. — Я не могу больше. Вы понимаете?»
«Не нужно волноваться».
«Ну почему мужчины всегда так отвечают женщинам и детям?» — Диана качает головой и ведет меня в комнату.
«Может быть, лучше поговорить о нас самих?»
«Наверное, это действительно будет лучше, дорогой (Диана снова целует меня). Иногда в каждом из нас просыпается ребенок, и мы принимаемся хныкать и требуем, чтобы нас утешили».
Алиса тоже входит в комнату. Она скрестила руки на груди. Мы с Дианой ложимся на кровать, а она остается стоять. «Нам нужно уходить отсюда», — заявляет она. Наша Алиса пытается привлечь к себе внимание. Она несколько округлилась и стала от этого, как мне кажется, более женственной и еще красивее. Цвет ее кожи напоминает мне лежащие на дне океана розовые жемчужины, которые омывают волны. Ставни, укрепленные досками, закрывают стекла, и сквозь щели пробивается скудный желтоватый свет. Алиса опирается о подоконник. В борделе мы живем постоянно при искусственном освещении. Газа больше нет, а наши запасы керосина и свечей быстро уменьшаются. На Алисе серый шелковый халат Клары, на лице — остатки грима с прошлой ночи: мы превращали ее в куклу, в Коппелию. «Это становится ужасным».
«Мы совершенно ничего не можем предпринять, дорогая моя (Диана гладит мою руку). Куда мы можем пойти?» — Она смотрит на меня.
«Они стреляют по гражданским, — говорю я Алисе. — Недалеко от дворца Мирова были беспорядки. Мы с Кларой чуть было не попались, но ничего страшного не произошло».
«Как только Клара смеет выходить с тобой в такое опасное время в город? — восклицает Алиса. — Клара сумасшедшая! Кончится тем, что тебя убьют. Клара приходит в восторг от опасности. Ей нравится близость смерти. Уж такая она. Ты не должен позволять ей втягивать тебя в эти затеи».
«Мы просто гуляли», — отвечаю я спокойно, вопросительно глядя на Диану. Леди Диана встает и идет в соседнюю комнату за картами. Алиса вытягивает губы трубочкой: выражение, когда она хочет заставить поверить в то, что она разгадала какой-то секрет, когда сомневается в чем-то или не принимает объяснение. «Не делай так, — говорю я ей. — Ты становишься уродливой». Не знаю, что бы я сделал, только бы отучить ее от этой гримасы. «Если ты боишься, скажи ей об этом сама. Но не пытайся переложить свои страхи на кого-нибудь другого. Клара этого не заслужила». Однако впервые она, кажется, остается совершенно непоколебимой. Она не приемлет сегодня диалог. Ее сопротивление я ощущаю просто физически. «Это несправедливо», — добавляю я. Но чувствую, как уже теряю ее. Она требует от меня то, чего у меня нет. Я даже не знаю точно, чего она хочет. Я бы дал ей это, если бы было возможно. Я предпочитаю молчать. Возможно, она просто вытянула из меня все, что можно было вытянуть. Она холодна как лед. «Ты изменился, — замечает она. (У меня такое впечатление, что я слышу голос судьи, выносящего мне приговор.) — Ты был таким веселым». Я приговорен, приговор уже вынесен, и все-таки я по-прежнему не знаю, в чем заключается мое преступление. Возвращается Диана. «Спустимся сегодня поужинать?» — спрашивает она. Она притворяется простодушной. Говорила ли она обо мне с Алисой? Осуждала ли она Клару?
«Почему бы и нет? — отзываюсь я. — Нам подадут отбивную из конины. Или, для разнообразия, рагу из Пуф-Пуфа». Моя шутка неудачна. «О, Боже мой! — вскрикивает Алиса, закрывая лицо руками, и плачет. Диана успокаивает ее. У меня мелькает мысль, что это как-то связано с моим «преступлением».
«Я очень огорчен».
«Вы ни в чем не виноваты. (Диана скорее кажется мрачной.) Вы бы лучше пошли к Кларе. Все это преувеличено. Мы должны оставаться вместе любой ценой». Алиса поднимает глаза. Можно подумать, что по ее накрашенному мокрому лицу проползли улитки. «Они вдвоем уже против нас. Разве вам не бросается это в глаза, Диана?» Леди Кромах натягивает халат. «Я пойду за Кларой. Оставайся здесь с Рикки». Едва она выходит, как Алиса шмыгает носом и прекращает плакать. Она бросает на меня гневный взгляд и, подойдя к столику, принимается стирать остатки грима и слез. Затем она одевается, вновь красится, но уже тщательно и со вкусом. «Нам нужно уйти отсюда, Рикки, — говорит она. — Ведь по-настоящему мы и не пытались это сделать. Иначе с нами произойдет то же самое, что с этими римлянами, ну, теми, в Помпее, которые еще занимались любовью, когда произошло извержение вулкана, и они оказались погребенными под пеплом. Пусть Клара и Диана идут на риск. Ты наверняка знаешь какой-нибудь способ…» Чем же вызвано это внезапное прощение?
Я тронут и польщен тем, что она предпочла объединиться только со мной. «Нам нужно добраться до Парижа, Рикки». Она начала поправлять прическу, быстро расчесывая волосы щеткой. Склонившись к зеркалу, она произносит: «Нет никакого смысла брать с собой Клару. У нее нет ни воспитания, ни образования. Впрочем, было бы удивительно ожидать чего-либо другого от проститутки, не правда ли?»
Меня злит то, что именно она так отзывается о Кларе, но защитить Клару означает вновь потерять свою Алису. А она уже сделала предупредительные «выстрелы».
«А Диана?» — спрашиваю я.
«Ей недостает воображения. Оно свойственно только нам с тобой, Рикки. Это то, что связывает людей друг с другом. Ты помнишь? (Она поворачивается ко мне, даря мне чарующую улыбку.) Души-близнецы».
Я смеюсь. Мне нетрудно догадаться, какими мотивами она руководствуется, я вижу насквозь все ее ухищрения, но я не могу противиться им. Она — моя муза, мое второе «я», мое творение. «Постараемся, по крайней мере, вести себя благопристойно». Я стараюсь хоть как-то сохранять достоинство. «Не стоит осуждать и выносить приговор ни той, ни другой только потому, что они нам надоели. Скажем лишь, что мы хотим вместе уехать в Париж».