Бордель на Розенштрассе - Страница 18

Разговор вертится по-прежнему вокруг войны, и граф Стефаник заметно выходит из себя. Мне кажется, что у него вот-вот отскочат пуговицы от жилета. «Четыре из этих новых пушек Круппа могли бы разрушить Майренбург за один день», — говорит он, почти испытывая от этого мстительное наслаждение. Мы ищем в гостиной военного, который мог бы подтвердить или опровергнуть это заявление. Но среди гостей такового нет. Фрау Шметтерлинг не любит военных. Она считает, что они отравляют атмосферу, что речь их слишком груба, а их болтовня смущает остальных гостей. Но вот господин Лангеншайдт, депутат, считает, что может высказаться от имени армии. Как-никак его сын — капитан, верный принцу, и, слава Богу, именно он, господин Лангеншайдт, снабжает гарнизон скотом и продовольствием. «Хольцхаммер не располагает немецкой артиллерией, — утверждает он. — У него есть только французские и австрийские пушки плохого качества».

«Как бы то ни было, — заявляет Клара, которая снова оказывается рядом со мной и осторожно проводит по моему запястью ногтем большого пальца, — это не должно помешать вашему подъему на шаре, граф».

Стефаник, кажется, не согласен.

«Наверное, можно воспользоваться белым флагом, — говорит Лангеншайдт, чье хилое тело задрожало с ног до головы. — Размахивайте белым флагом!» Шуммель возражает. Он считает, что, поднявшись над Майренбургом с белым флагом, Стефаник наведет Хольцхаммера на мысль, что весь город решил сдаться, а это вовсе так не будет. И действительно, тогда ситуация может стать крайне сложной.

Воздухоплаватель вздыхает. «Мой воздушный шар останется там, где он спрятан сейчас». Он делает знак Лотте и Гиацинте, двум великолепным блондинкам, затем коротко прощается с присутствующими и увлекает девушек к лестнице. С буфета, стоящего у окна, я беру бокал красного вина. Как обычно, окна занавешены плотными драпировками из красного бархата, которые переливаются, как лепестки роз. Мои ноздри щекочут разнообразные ароматы: пачулей, горящих поленьев в камине, сыра и холодного мяса. Я чувствую себя довольно ослабшим и не тороплюсь вернуться к обеим своим дамам. Ко мне подходит Клара, чтобы взять с буфета еще один персик. «Это уже третий. Ну я и обжора, правда?» Я спрашиваю, почему она меня так преследует. Сегодня вечером я не испытываю ни малейшего желания пойти ей навстречу. Она властно смотрит на меня. А может быть, она возжелала Алекс, прослышав о ней от Терезы? «Мне так нравится граф Стефаник, — говорит она мне. — А вам нет? Он твердо верит в эти механизированные полеты. Он называет это «быть тяжелее воздуха». А что это означает?»

«Эти устройства обоснованы теоретически и, вероятно, неосуществимы. Речь идет о том, чтобы летать как птица, которая тяжелее воздуха, а не как дирижабль, который наполнен газом, который легче воздуха».

«Как? — восклицает она, смеясь, чтобы доставить мне удовольствие и польстить. — Так что же, мы все станем ангелами?»

«У некоторых из нас уже сейчас есть такая возможность», — говорю я без вдохновения, не стараясь ни убедить, ни любезничать, бросая нетерпеливые взгляды на дверь, которая вдруг открылась, пропуская женщину. Это княгиня Полякова, на этот раз она без сына. Она меня, конечно, уже заметила. У нее могут возникнуть подозрения, если я повторю свою вчерашнюю выдумку. Я улыбаюсь ей и спешу поздороваться.

Ее сопровождает молодая худенькая особа, которую я не знаю. «Отправила в Вену, — уточняет она по поводу сына. — Я не могла подвергнуть его риску встречи с Хольцхаммером. Он чудовищно злопамятный. Вы не знакомы с Рикхардом фон Беком, Диана? Леди Кромах». Вот нас и представили. Леди Диана Кромах — писательница, она корреспондентка многих английских и французских газет. Она лесбиянка, живет в Париже. «Что привело вас в Майренбург, леди Кромах?» — спрашиваю я ее по-английски. «Я — профессиональный «стервятник», — отвечает она. — А здесь чувствуется запах крови и пороха, как вы понимаете. Война». Кажется, все сегодня настроены на светскую болтовню. В гостиной непривычно многолюдно. Кто-то заводит патефон, стоящий в углу. Звучит немецкая песня, исполненная тоски. Вся атмосфера в гостиной вдруг напоминает мне провинциальный свадебный обед. Короткие завитые волосы леди Кромах украшает жемчужная диадема. У нее овальное лицо, круглый подбородок, серо-зеленые глаза, довольно крупный нос, полные губы, уголки которых слегка опущены, отличаются чрезвычайной подвижностью для англичанки. Владения ее семьи находятся в Ирландии. Ростом она почти с меня, у нее хорошая, хотя и хрупкая фигура. Одета она в бежевое платье, украшенное кружевами. У нее нежный голос. В каждом ее замечании, каким бы банальным оно ни было, кажется, скрыта ирония. Интересно, поборола ли она свою глубоко светскую личность, выработав эту манеру, или она действительно обладала живым умом, который теперь ей приписывает княгиня? «Вы читали ее статьи в «Графике»? Какая проницательность! Она настоящий пророк. Вы просто Кассандра, моя дорогая». Княгиня совершенно покорена своей подругой. С одеждой леди Кромах резко контрастирует черное и такое обтягивающее платье княгини, что это вызывает у меня улыбку, и я замечаю, что у меня такое впечатление, словно я беседую с двумя королевами с шахматной доски. Это сравнение нравится княгине, и она принимается хохотать. «Но в нашей игре, дорогой Рикки, нет королей!» При этих словах леди Кромах улыбается, опуская глаза на веер. Ее плечи и несколько мужские манеры я нахожу чрезвычайно притягательными, поэтому уделяю ей больше внимания, чем ей бы хотелось. Хотя я тоже достаточно привлекателен, она не соблазнилась мной, хотя, по-моему, оценила усилия, которые я предпринимаю, чтобы вызвать ее симпатию, и вроде бы польщена ими. Княгиня Полякова, которую так просто не проведешь, уже начинает на меня сердиться. «А где же сейчас ваш маленький негр, Рикки?»

«Он отдыхает», — отзываюсь я. Это вызывает у леди Кромах любопытство, и теперь уже на моем лице мелькает едва уловимая улыбка. Княгиня, несомненно, поведала ей мою замысловатую историю, в которую она лишь теперь начинает верить. Так невинным образом выдуманная ложь укрепилась еще больше. Это забавляет меня, и мое настроение значительно улучшается. Я возбуждаю любопытство леди Кромах, она начинает с интересом смотреть на меня. Я протягиваю ей портсигар, но леди Кромах не курит, а княгиня Полякова предпочитает тонкие манильские сигаретки. Княгиня торопится представить Диану знакомым, которые явно не вызовут ее ревности в отличие от меня. А около меня снова оказывается Клара, которая кажется мне или слегка пьяной или нанюхавшейся кокаина; маленькую коробочку с ним она всегда носит с собой. Она меня обхаживает так впервые, и клянусь, я не могу сказать, что она находит в этот вечер во мне столь привлекательного. Ее обычно тянет к особам ранимым, чувствительным. Может быть, я кажусь ей таким, хотя чувствую себя так уверенно? По залу плывет вальс Штрауса. «Можно подумать, что сегодня пятница или суббота, а не среда», — замечает Клара. Ведет она себя непринужденно, но я начинаю подозревать, что она подвержена раздражительности и клаустрофобии. Постепенно ее ухаживания оказывают на меня нужный эффект. Я не намерен возвращаться к Александре, к ее иссеченным хлыстом ягодицам, нет, сейчас пока нет. «Сегодня у вас такой элегантный вид, Рикки, — говорит мне Клара. — Шепните лишь словечко фрау Шметтерлинг, и я могла бы чуть позже присоединиться к вам». Я смеюсь. «А-а, так, значит, вам хочется мою…» Я запинаюсь в нерешительности. С торжествующим видом она приоткрывает мне заветный уголок своей души. Наши взгляды встречаются, когда она поднимается со своего места. «Посмотрим, — говорю я, — думаю, что это можно уладить». Кажется, все мы играем сегодня в одну и ту же игру. Клара натянуто улыбается, прикусив нижнюю губу и опустив ресницы. Она растворяется в толпе. Я теперь один. Мое первое побуждение — тихонько удалиться отсюда, и я вежливо прощаюсь с княгиней Поляковой и леди Кромах. «Надеюсь, что мы еще увидимся», — целую я им руки. Княгиня несколько холодна со мной, но мне кажется, что леди Кромах незаметно касается моих пальцев. С легким сердцем под звуки вальса я быстро поднимаюсь по лестнице и подхожу к нашей комнате. С огорчением я обнаруживаю, что мои девочки уснули. Александра похрапывает, приоткрыв рот. Тереза во сне кажется немного чем-то озабоченной, что не мешает ее губам растянуться в простодушной улыбке. Александра открывает глаза, беспокойно и укоризненно смотрит на меня, на лице ее появляется такое выражение, которое я видел лишь у гораздо более старших женщин. «Я думала, что смогу присоединиться к тебе там, внизу, — говорит она. — Ты хорошо развлекся, да?» Она говорит приглушенно-ласковым голосом. «Мне так недоставало тебя». Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее. Тереза шевелится, бормочет что-то невнятное, но не просыпается. «Мне кажется, что пора уходить. Ты довольна?»