Близкий друг - Страница 1

Перебирая записки доктора Гесселиуса, я нашел около двухсот тридцати рассказов, более или менее родственных тому, что был опубликован под заглавием «Зеленый чай». Я выбрал один из них, названный «Близкий друг».

По своему обыкновению, доктор Гесселиус сопроводил манускрипт несколькими листами почтовой бумаги, исписанными его мелким, четким, как печатный шрифт, почерком. Он комментирует этот случай так:

«В том, что касается добросовестности, трудно найти более подходящего рассказчика, чем достопочтенный ирландский священник, вручивший мне эту рукопись. Однако с медицинской точки зрения описание болезни мистера Бартона не вполне корректно. Отчет, составленный опытным врачом, находившимся рядом с пациентом и наблюдавшим развитие болезни с самых ранних стадий вплоть до трагического конца, предоставил бы мне куда больше материала для постановки точного диагноза. Желательно было бы ознакомиться с наследственными предрасположенностями мистера Бартона, а также с самыми ранними симптомами недомогания; тогда я сумел бы более точно определить причины возникновения болезни.

В общих чертах все подобные случаи можно разделить на три крупные категории. Классификация эта основывается на коренном различии между субъективным и объективным. Среди людей, чьи органы чувств подвержены сверхъестественным впечатлениям, встречаются обычные духовидцы — галлюцинации их проистекают от заболеваний мозга и нервов. Другие в самом деле одержимы так называемыми потусторонними субстанциями, чуждыми их природе. Жалобы третьих имеют смешанное происхождение. У этих страдальцев открыты внутренние органы чувств: однако открываются они только под воздействием болезни. Такого больного можно сравнить с человеком, лишенным верхнего слоя кожи, когда обнажаются поверхности, для которых, вследствие их чрезвычайной чувствительности, природа предусмотрела естественную защиту. Потеря этого защитного слоя сопровождается приобретенным повышением восприимчивости к воздействиям, против которых нас вооружила природа. В то же время цир куляция мозговой жидкости, отвечающей за функционирование и чувственные впечатления мозга и связанных с ним нервов, подвержена периодическим вибрационным возмущениям, характер которых я продемонстрировал в манускрипте под номером А-17. Вибрационные возмущения, как я доказал, коренным образом отличаются от застойных возмущений, описанных в манускрипте А-19. В избыточной степени такие возмущения непременно сопровождаются галлюцинациями.

Если бы я видел мистера Бартона собственными глазами и смог уяснить для себя некоторые особенности его болезни, я без затруднений сумел бы отнести его видения к определенному классу. Пока что же мой диагноз поневоле носит лишь предположительный характер».

К этим комментариям доктор Гесселиус присовокупил множество подробностей, интересных разве что высокообразованному медику.

Все, что известно нам об этом случае, приводится ниже в изложении преподобного Томаса Герберта.

В ранней молодости я водил близкое знакомство с героями этой удивительной повести. События тех дней потрясли меня до глубины души и надолго остались в памяти. Попытаюсь же воспроизвести эту историю во всех подробностях, соединяя, разумеется, в единое целое сведения, полученные из разных источников. Надеюсь, повествование поможет рассеять тьму, окутывающую развитие и окончание тех таинственных событий.

Году приблизительно в 1794 в Дублине поселился младший брат некоего баронета — назову его сэром Джеймсом Бартоном. Во время американской войны он служил в королевском военно-морском флоте в офицерском звании, имея под своим командованием крупный фрегат. На вид капитану Бартону было года сорок два или сорок три. При желании он мог быть умным и приятным собеседником, однако чаще всего хранил замкнутость и временами пребывал в дурном настроении.

В обществе, однако, он выказал себя воспитанным светским человеком и настоящим джентльменом. Ему чужда была шумная бесцеремонность, нередко отличающая морских волков; напротив, манеры его отличались изысканностью и непринужденностью. Человек среднего роста, он обладал крепким телосложением. Лицо его, изборожденное глубокими морщинами, хранило серьезное, немного грустное выражение. Будучи, как я уже сказал, идеально воспитанным, происходя из хорошей семьи и не нуждаясь в средствах, он был охотно допущен в лучшее общество Дублина даже без рекомендательных писем.

Мистер Бартон не страдал чрезмерной расточительностью. Он занимал квартиру на одной из улиц в южной части города, считавшейся в те времена фешенебельной, имел в услужении всего одного слугу и одну лошадь и, числясь записным вольнодумцем, вел жизнь размеренную и добропорядочную. Он не играл, не пил, не имел других опасных пристрастий. Жил он уединенно, не заводил близких знакомств, а в свете появлялся лишь для того, чтобы развеяться немного в шумной суете: возможность обменяться мыслями с завсегдатаями салонов, казалось, не имела для него никакого значения.

В скором времени Бартона сочли человеком рачительным, благоразумным, но необщительным, из тех, кто вопреки всем уловкам и проискам хранит безбрачие, доживает в достатке до преклонного возраста, а после смерти оставляет все деньги благотворительной больнице.

Вскоре, однако, стало ясно, что окружающие составили себе совершенно неверное представление о планах мистера Бартона. Как раз в те дни вдовствующая леди Рочдейл представила большому свету свою племянницу — назову ее мисс Монтегю. Хорошенькая, прекрасно воспитанная мисс Монтегю, отличающаяся к тому же природным умом и веселостью, вскоре была признана первой красавицей дублинского общества.

Всеобщий восторг и преклонение, конечно, льстят тщеславию, но тем не менее, отнюдь не всегда за ними следует скорое замужество. К несчастью, вскоре обнаружилось, что сия девица на выданье не имеет за душой иного приданого, кроме личного обаяния. Поэтому нетрудно поверить, что капитан Бартон, заявив о себе в качестве официального поклонника безденежной мисс Монтегю, произвел в свете немалый фурор.

Сватовство его, как и следовало ожидать, имело успех, и вскоре леди Рочдейл поведала по секрету всем своим ста пятидесяти близким подругам, что капитан Бартон, разумеется, с ее позволения, предложил руку и сердце ее племяннице, мисс Монтегю, а она согласилась принять его предложение при одном условии: на брак ее должен благословить отец, который как раз возвращается домой из Индии и прибудет сюда, самое позднее, недели через две-три. Никто не сомневался в том, что согласие отца — дело решенное, следовательно, задержка носит чисто формальный характер. Все смотрели на капитана Бартона и мисс Монтегю как на жениха и невесту, и леди Рочдейл, строго соблюдая старосветские правила приличия, без которых охотно обошлась бы ее племянница, категорически запретила девушке до приезда отца участвовать в городских развлечениях.

Капитан Бартон стал частым гостем в доме леди Рочдейл и пользовался всеми привилегиями близкого друга семьи, какими обычно наделяется после обручения удачливый поклонник. Таково было положение дел в дни, когда впервые дали знать о себе таинственные силы, омрачившие вскоре жизнь наших героев.

Леди Рочдейл занимала уютный особняк в северной части Дублина, а капитан Бартон, как мы уже говорили, обитал на южной окраине города. Расстояние между этими домами было весьма значительным, а капитан Бартон имел привычку после вечеров, проведенных в гостях у пожилой дамы и ее очаровательной воспитанницы, возвращаться домой пешком, без провожатых.

Кратчайший маршрут его ночных прогулок на довольно большом протяжении пролегал по недавно проложенным улицам, где были обозначены лишь фундаменты возводимых домов.

Однажды вечером, вскоре после обручения с мисс Монтегю, он задержался в гостях позже обычного. Разговор зашел о свидетельствах откровения Божьего; капитан с бессердечным скептицизмом отпетого язычника опровергал их достоверность. Свободомыслие, или «французские принципы», как мы ныне называем их, завоевало в те времена немало почитателей в высшем свете, особенно среди тех его представителей, которые не чужды были идеям вигов, поэтому и пожилая дама, и ее юная воспитанница не настолько закоснели в пуританстве, чтобы считать взгляды мистера Бартона серьезным препятствием к предполагаемому браку.