Безжалостный распутник - Страница 6

Добравшись до семейного особняка Роттингемов, граф вышел из фаэтона и, пройдя мимо вереницы застывших в поклоне слуг, подошел к поджидавшему его дворецкому.

– Принесите мне вина в библиотеку, Мидстоун, – произнес он, – и распорядитесь, чтобы запрягли четверку свежих лошадей. Через полчаса я уеду.

– Ваш багаж, милорд, лакеи уже отправили заранее.

– Превосходно! – воскликнул граф, шагая через вестибюль в библиотеку. Это была длинная комната, окна которой выходили в сад, покрытый ковром цветов.

Лакей принес на серебряном подносе графин с вином и, поставив его на небольшой столик, налил бокал и подал его графу.

Сделав несколько глотков, тот сказал:

– Прошлым вечером я заметил, что один из слуг, кажется, Генри, был неаккуратно напудрен, а его чулки были недостаточно хорошо натянуты.

– Я сожалею, милорд, что не обратил должного внимания на внешний вид Генри до того, как он появился в гостиной, – извинился Мидстоун.

– Почему?

– Почему я не обратил на него внимания, милорд? – помедлил с ответом дворецкий. – Генри приступил к выполнению своих обязанностей чуть позже, чем следовало.

– Так увольте его!

– Уволить, милорд?

В голосе Мидстоуна прозвучала еле заметная нотка неудовольствия.

– Немедленно! Я плачу за идеальное выполнение обязанностей и рассчитываю незамедлительно их получать!

– Но, милорд!..

– Я сказал – немедленно.

– Слушаюсь, милорд.

Возникла пауза. Мидстоун воспользовался ею, чтобы снова наполнить графу бокал. Первым нарушил молчание тоже он.

– Я надеюсь, что в Кингс-Кип милорд найдет все в отличном состоянии. Теперь, когда поместье снова в ваших руках, милорд, там снова все будет так, как в старые времена.

– Наверное, многое изменилось с тех пор, когда я в последний раз посещал поместье, – сказал граф. – Надеюсь, вы помните, что, когда я покинул Англию, мне был двадцать один год.

– Я прекрасно это помню, милорд, ваш покойный отец в тот год был в стесненных обстоятельствах.

– Он всегда был в стесненных обстоятельствах, – с видимым раздражением уточнил граф.

– Действительно, милорд, времена были трудные, очень трудные.

– Вам хоть раз заплатили то, что были должны? – поинтересовался Роттингем.

– До тех пор, пока вы не выплатили мне компенсацию, когда вернулись, нет.

– Тогда почему же вы не ушли к кому-нибудь другому? – спросил граф. – Лет шесть-семь вы жили впроголодь, Мидстоун, пока мой отец существовал на те небольшие деньги, что выручал от продажи то одного, то другого. Зеркала, мебель, картины, и он ничего не платил в счет долгов, лишь раздавал пустые обещания. Так почему вы остались?

Дворецкий смутился.

– Я думаю, ваша светлость знает ответ, – наконец вымолвил он. – Мы – если так можно выразиться – часть вашей семьи. Мой отец и мой дед служили вашему семейству. Было бы некрасиво с нашей стороны, если бы мы ушли от вас, когда дела пошли скверно.

– Но ведь это же несправедливо! – вспыхнул граф. – Вам не платили денег, вы, можно сказать, голодали! – Он неожиданно замолчал и испытующе посмотрел на дворецкого. – Да, я понимаю, – осторожно проговорил он, взяв себя в руки. – Знаете, Мидстоун, единственное, что я могу вам сказать, – я благодарю вас, благодарю за все. Мы пережили тяжелые времена, и теперь я позабочусь о том, чтобы они никогда больше не повторились.

– Вы тоже настрадались, милорд Анселин, – сказал Мидстоун, отбросив манеры и обратившись к Роттингему так, как он обращался к нему, когда тот был ребенком.

– Не будем об этом! – резко перебил его граф. – Ступайте, Мидстоун. Прежде чем я отправлюсь в поместье, я должен переодеться. Кто-нибудь из лакеев поможет мне?

– Я сам помогу вам, милорд. Если позволите, я позову молодого лакея, которого сейчас обучаю.

– Думаю, что он сочтет ваши уроки весьма поучительными, – ответил граф и, допив бокал, направился к лестнице. – По правде говоря, Мидстоун, – признался он, – я с волнением ожидаю встречи с Кингс-Кип. Не следует возвращаться в прошлое. Всегда существует вероятность того, что оно вас сильно разочарует.

– Кингс-Кип – совсем другое дело, милорд, – ответил дворецкий. – Прошло триста лет, а он все еще стоит. Я не думаю, что милорд будет разочарован.

– Я бы не стал биться об заклад на этот счет, – абсолютно серьезно, без тени иронии, проронил граф.

Граф проснулся рано и какое-то время размышлял о родном доме, лежа в огромной кровати под балдахином, на которой рождались и умирали бесчисленные поколения Роттингемов.

Через некоторое время он встал, прошел через всю комнату и, раздвинув муслиновые занавески, выглянул в окно, подставляя лицо апрельскому солнцу. Он приехал в Кингс-Кип накануне, когда день уже клонился к вечеру, и подумал, что, наверное, нигде в мире нет другого столь спокойного места, как это.

Клочья утреннего тумана все еще висели над серебристой водной гладью двух прудов, соединенных мостом. Дорога, служащая продолжением моста, вела дальше, в парк. Под огромными дубами простирался золотистый ковер нарциссов, нежных вестников наступившей весны.

Цветы спускались к самой воде, где срастались с болотной калужницей и полевыми ирисами, которые только что расцвели по всему парку. Их желтые головки дерзко выглядывали даже из зарослей кустарника, окаймлявших зеленые лужайки.

“Бархат, а не трава”, как сказал о них один представитель королевского семейства.

Первоначально Кингс-Кип был монастырем, но, после того как его основательно разграбили и почти полностью разрушили войска Генриха VIII, земля отошла к короне.

Сэр Томас Рот, придворный Елизаветы I, выкупил то, что осталось от монастыря, и построил дом, достойный его благородного звания, настоящий памятник своему баснословному богатству.

На фундаменте монастырской аркады первый Роттингем устроил два внутренних двора. Однако в самом доме не было ничего средневекового, и Кингс-Кип стал одним из красивейших, достойных всеобщего восхищения особняков в округе.

Дом стоял в лощине между двумя живописными, поросшими лесом холмами.

“Бриллиант в изумрудной оправе” – так поэтически назвал это поместье один из многочисленных королей, останавливавшихся здесь, а другой как-то раз завистливо произнес: “Этот дом слишком хорош для подданного!”

Свое нынешнее название дом получил, когда Карл II, еще будучи принцем, скрывался в одной из потайных комнат от войск Кромвеля и провел там три ночи. Покидая дом, он сказал сэру Джону Роту:

“Когда я стану королем, этот дом будет переименован в Королевский замок, Кингс-Кип[22], поскольку он действительно укрывал в своих стенах настоящего короля”.

Сэр Джон умер, когда началась Реставрация[23], однако его сын стал первым графом Роттингемом, а Кингс-Кип – любимым местом отдыха короля и его разгульных придворных, привозивших сюда своих любовниц.

Первый граф оказался не слишком талантливым поэтом, однако отличался красноречием и иногда сочинял короткие стишки. Однажды он вырезал ножом на двери спальни:

По всей видимости, этот граф первым отравил кровь Роттингемов бациллой мотовства.

Портреты первых хозяев поместья являли собой лики благообразных мужей самого серьезного вида, однако первый граф отчетливо напоминал своего нынешнего потомка.

Все последующие века в роду Роттингемов рождались мужчины, внешне походившие на красавцев пиратов, бороздивших моря и океаны в поисках золота и приключений. Как правило, они оставляли после себя легенды о победах над представительницами прекрасного пола и баснословном богатстве, обретенном за карточным столом.

“К несчастью, – подумал граф, – мой отец стал исключением из правил. К числу Роттингемов, которым везло в картах, он явно не относился”.