Безжалостный распутник - Страница 5

Спустя какое-то время граф Роттингем отправился в своем экипаже с Керзон-стрит на Берклисквер, после чего повернул в сторону Пикадилли.

Репетиция в оперном театре Ковент-Гарден была в самом разгаре.

Пройдя за кулисы, граф поднялся по спиральной железной лестнице в небольшую гримерную. Мишель Латур удалось из простой танцовщицы кордебалета стать исполнительницей небольшой роли. Благодаря этому она удостоилась отдельной уборной.

Комната, уставленная корзинами цветов, вазами и букетами, была пуста.

Граф прождал почти пять минут, прежде чем со стороны лестницы донеслись шаги, и в комнату влетела Мишель. Увидев графа, она раскинула руки и грациозно, как птица в полете, приблизилась к нему.

– Mon cher[8], почему вы не сказали мне, что придете? – спросила она с легким акцентом, придававшим ее речи пикантность и шарм.

– Я не был уверен, что окажусь здесь, – ответил граф, – но я пришел, чтобы сказать вам, Мишель, что прямо сейчас уезжаю из Лондона.

– Сегодня?

– Да.

– Tiens![9] Тогда мы не сможем поужинать вместе. C’est triste[10], я очень огорчена.

– Я скоро вернусь, – пообещал граф.

– Я буду скучать, буду скучать по вас! Очень! – воскликнула Мишель. – Я… как это правильно сказать… буду считать часы до вашего приезда.

– Я вернусь в Лондон в четверг вечером, – сказал граф. – Принц Уэльский обещал быть на представлении.

– Принц Уэльский, это прекрасно, c’est merveilleux![11] Все будут счастливы его видеть.

– Это так много значит для вас? – спросил граф.

Мишель пожала белыми плечами.

– Pas du tout![12] Для меня главное, чтобы там были вы.

– Вы очень любезны, – сказал граф, – но я боюсь, Мишель, что, как и все представительницы прекрасного пола, вы крайне тщеславны! Граф для вас – это всего лишь два перышка на вашей очаровательной шляпке, а принц Уэльский – целый плюмаж!

Мишель рассмеялась, высвобождаясь из его объятий.

– Вы прекрасно выглядите, mon cher, восхитительно, très chic[13]. Это правда, что вы уезжает за город один?

– Уверяю вас, что еду в полном одиночестве, – ответил Роттингем.

– Когда вы приедете, когда вы увидите снова тот château[14], в котором вы жили в детстве, вы будете там принимать гостей. Une jolie femme, n’est-ce pas?[15]

– Нет, никаких хорошеньких женщин там не будет, – ответил граф. – Я встречусь там с арендаторами и управляющим фермой, дровосеками и плотниками. Я буду заниматься ремонтом и перестройкой дома, а не любовью.

– Voilà![16] Я не буду ревновать, – отозвалась Мишель, – но мне будет одиноко в том charmante petite résidence[17], который вы мне подарили. Мне он очень нравится, я люблю его, но без вас он пуст!

– Я польщен, – ответил граф. – Я всегда с удовольствием делаю вам подарки, Мишель, и, когда вернусь, мы с вами непременно посмотрим браслет, который я вам обещал. Он прекрасно подойдет к серьгам, которые так восхитительно смотрятся в ваших очаровательных ушках.

– Вы подарите мне браслет с бриллиантами, который я видела в магазине на Бонд-стрит?

– Мы поговорим об этом в четверг, – пообещал Роттингем, – теперь мне пора идти. Смотрите, ведите себя хорошо. – С этими словами он приподнял ее подбородок. – И помните, Мишель, мне крайне отвратительны все те, кто будет согревать вашу постель в мое отсутствие.

– Неужели вы думаете, что у меня может быть другой любовник, когда вы так добры и щедры ко мне? – спросила Мишель. – Hélas![18] Как вы можете так думать обо мне? Неужели вы считаете меня столь низменным существом?

– Мне кажется, вы протестуете слишком красноречиво, – саркастически заметил граф. – Но я бы порекомендовал вашему кавалеру быть более осмотрительным при последующих визитах к вам и не оставлять у вас своих перчаток. Подобная забывчивость может быть истолкована самым превратным образом.

Произнося эту фразу, он выразительно посмотрел на столик, где лежала пара мужских перчаток.

Мишель издала недовольное восклицание.

– Cet homme est fou![19] – быстро проговорила она, как будто пытаясь прикрыть свой промах. – Non, non[20], они принадлежат не моему другу! Моя костюмерша подобрала их в коридоре. Какой-то джентльмен потерял их, когда навещал одну из наших девушек.

Граф улыбнулся холодной улыбкой.

– Вы прекрасно умеете лгать, – сказал он, и, прежде чем она успела ответить, вышел из гримерной, оставив Мишель в одиночестве.

Она дождалась, когда его шаги затихли в коридоре, и лишь после этого вскочила на ноги.

– Quel imbécile! Salaud![21] – вскричала она, после чего еще несколько раз повторила эти слова.

Сверкнув глазами, она схватила перчатки с туалетного столика и, бросив их на пол, принялась в сердцах топтать.

Все еще улыбаясь, хотя на самом деле ему было не до того, граф сел в фаэтон и взял из рук кучера вожжи.

В его глазах появилось жестокое выражение.

Граф не питал иллюзий относительно морали “продажных кокеток”, как он их называл и которым оказывал знаки внимания, но вместе с тем ему претила ложь и он не желал быть обманутым.

Роттингем не был до конца уверен в том, что Мишель ему изменяет, про любовника он сказал наугад, однако ее реакция подсказала ему, что он был прав, когда усомнился в ее верности.

Это вызвало у него раздражение, тем более что он не обольщался на счет Мишель, прекрасно зная, что лишь алчность и желание получать все новые и новые подарки, заставляли актрису дарить ему свои ласки.

Граф хорошо представлял себе, кем может быть возлюбленный Мишель. Ему было известно, что некий богатый и влиятельный джентльмен заинтересовался мадемуазель Латур еще до того, как в ее жизни появился он сам. Мишель бесстыдно смеялась над своим далеко не юным обожателем, но ведь он был так богат и щедр! И, не силах удержаться, продолжала принимать от него подарки…

Граф принял решение: отныне Мишель его больше не интересует. Он отправит ей обычный прощальный подарок, а его секретарь позаботится о том, чтобы она поскорее освободила дом, который граф предоставил в ее пользование.

Среди девушек кордебалета была одна рыжеволосая танцовщица, симпатичная и жизнерадостная, на которую граф давно обратил внимание. Он решил, что познакомится с ней, как только вернется в Лондон. Мишель же отныне перестала занимать мысли Роттингема, как будто никогда и не существовала.

Узкие улицы, по которым граф ехал в своем экипаже, управляя им с завидной сноровкой, были полны карет и прочих средств передвижения.

Женщины в потрепанных платках и соломенных шляпках, нищие с лицами, изрытыми оспой, быстроглазые карманники и молодые люди в высоких бобровых шапках плотными толпами заполняли грязные тротуары.

Граф выехал к роскошным улицам и площадям Мейфэра.

Здесь бесчисленные слуги в шляпах с кокардами и с покрасневшими от холода носами сидели на облучках карет, украшенных гербами их хозяев, или же, опираясь на трости с серебряными набалдашниками, стояли на шатких подножках. За ливрейными лакеями неизбежно увязывались босоногие уличные мальчишки, которые следовали за ними, куда бы те ни отправились. Они бежали рядом с каретами или позади них, рискуя получить удар бичом или удостоиться бранных слов.