Без пощады - Страница 7

Молодой человек теперь уже всецело находился во власти своего более опытного и искусного противника. Тот по праву мог бы лишить его жизни, тем более, что ему было брошено в лицо обвинение в подлости и трусости, и эти оскорбления должны были глубоко задеть его самолюбие и вызвать в нем жажду мщения. Между тем юноша нисколько не испугался участи, казавшейся ему неминуемой, и не старался уклониться от последнего решительного удара. Напротив, не меняя своего положения, он подставлял грудь противнику и кричал:

— Вы победили меня! Добивайте же!

— Добить вас?.. — с легким, почти добродушным смехом повторил старший. — Лишить вас вашей молодой, едва расцветшей жизни? Вот этого-то я все время и избегал, хотя, уверяю вас, мне потребовалось огромное терпение. Обыкновенного противника я обезоружил бы одним ударом, как не раз и делал, но с вами мне это было очень трудно: я вовсе не хотел уложить вас; это не входило в мои намерения. Но вот теперь, когда игра окончена и никому из нас не пришлось убить друг друга, могу я предложить вам сдаться?

— Вы вправе требовать этого, — поспешил ответить молодой человек. — Но я, пожалуй, могу просить и пощады, — добавил он с внезапным порывом раскаяния в своей необдуманной горячности, побежденный не только шпагой противника, но и его великодушием.

Слуги обоих противников с живейшим вниманием следили за поединком своих господ и, чувствуя потребность как можно убедительнее выразить свою преданность им, готовы были сами наброситься друг на друга с оружием в руках, как будто этим могли помочь своим хозяевам. Они так же во всем отличались друг от друга, как и их господа. Слуга старшего был рослый, плечистый, сильный и ловкий малый средних лет. Слуга же молодого был, наоборот, худенький, хиленький, напыщенный и тоже совсем еще молодой городской лакей. Видя, что дело оканчивается лучше, чем можно было предполагать, слуги успокоились и, как ни в чем не бывало, обменялись дружескими взглядами.

— Губерт, — обратился старший из молодых людей к своему слуге, — сойди с лошади, подними оружие этого молодого господина и отдай ему. Он вполне заслуживает чести носить свое оружие… Теперь, милостивый государь, — вновь обратился он к своему противнику, — позвольте и мне принести вам свои извинения. Сознаю, что именно я дал повод к возникшему между нами недоразумению. Я должен был пояснить свои слова и, сам не знаю почему, не сделал этого. Может быть, мне сразу помешал ваш вызывающий тон. Но дело в том, что я, обвиняя нереспубликанцев в отсутствии у них умной головы или доброго сердца, имел в виду людей зрелых, достаточно разбирающихся в житейских делах, вроде меня самого. Что же касается людей вашего возраста, то ведь и я в ваши годы твердо верил в разные «божественные» права. Быть может, вы хотите узнать мое имя? Оно подтвердит вам, что я говорю правду.

— О, я очень рад буду узнать ваше имя, — со свойственной ему живостью подхватилюноша. — Назовите себя, мой великодушный противник.

— Приятно слышать такой лестный отзыв с вашей стороны, — с поклоном ответил старший из спутников и представился:

— Сэр Ричард Уольвейн.

— Не родственник ли вы Скюдаморам?

— Да, только дальний, и уже давно не виделся ни с кем из них. Я только на днях вернулся из Нидерландов, где практиковался в боях и значительно укрепил руку. Без этого я, наверное, оказался бы против вас в проигрыше, — со своей приятной улыбкой добавил он.

Молодой человек с невольным смущением принял новый великодушный намек сэра Ричарда и сказал, что хорошо знаком с Скюдаморами, в особенности, с лордом Скюдамором из замка Леси, с некоторой гордостью пояснив:

— Я с ним часто встречался во дворце.

— В каком? — полюбопытствовал сэр Ричард.

— Конечно, в Вестминстерском.

— Значит, вы тоже принадлежите к этому дворцу? Впрочем, на это указывает и ваша внешность. Вы состоите в штате короля или королевы?

— Да, я действительно недавно еще состоял при дворе в должности докладчика о прибывающих ко двору лицах. Прослужил я несколько месяцев, — пояснил юноша.

— А теперь?.. Простите мне мое невольное любопытство, — извинился сэр Ричард.

— Пожалуйста, не стесняйтесь, дорогой сэр, — сердечно проговорил молодой человек. — Раз вы были так любезны, что сообщили мне кое-какие подробности о себе, то и я не должен скрывать их от вас. В настоящее время я оставил придворную службу и еду домой к отцу в Монмаутсшир.

— Так ваш отец…

— Мой отец — сэр Уильям Тревор.

— А! Теперь мне понятно, почему вы так вскипели, когда узнали, что я стою за парламент… Сын сэра Уильяма Тревора, конечно, не мог отнестись к этому иначе… Но не будем больше касаться скользких политических тем. Если я не ошибаюсь, поместье вашего отца находится близ Эбергевенни?

— Совершенно верно.

— Это в двадцати семи милях отсюда. Неужели вы надеетесь добраться туда ночью?

— Нет, я намерен остановиться переночевать в Монмаутсе.

— Да и туда вы едва ли попадете засветло. Ваша лошадь кажется довольно утомленной.

— Это неудивительно. Я еду на ней без отдыха с раннего утра.

— Это делает честь и вам и ей. Это же, вероятно, послужило и лишней причиной моей слишком легкой победы над таким мужественным противником, — шутил сэр Ричард и, встретив по-детски смущенную улыбку юноши, продолжал:

— А знаете ли, ведь до Монмаутса тоже не близко, миль около десяти. Жаль лошадки, которую вы совсем замучите на этих горных дорогах. Почему бы вам не дать ей поскорее отдых, который она так добросовестно заслужила?

— Я уж думал об этом. Хотел остановиться в Кольфорде, но…

— О, я не советовал бы вам не только ночевать в Кольфорде, но даже и останавливаться там.

— Почему?

— А потому, что население Кольфорда страшно настроено против короля, как, впрочем, почти во всей этой области. Это очень понятно после того, что здесь стал делать сэр Джон Уинтор, получивший от короля монополию на пользование здешними лесами и рудниками. Король не имел права жаловать этой монополии. Народ очень возбужден, и появиться в наряде придворного кавалера на улицах Кольфорда — просто опасно.