Альфа-1 (сборник) - Страница 12

Одна долгая секунда сменяла другую, но ничего не происходило.

Воздух словно чуть зажужжал. И в тот же миг Майра уловила неясное движение за оградой слева от себя.

Жужжание обрело ритм, как-то странно оборвалось — и внезапно все разом произошло.

Их оглушил звук. Резко, невыносимо повышаясь, он словно разорвал воздух, что-то будто катилось и кувыркалось в пространстве. Раздался скрежещущий воющий рев и…

Возник он.

Плотный, огромный — огромный человек в костюме чудовища: вместо головы тускло-бронзовый прозрачный шар, в нем — человеческое лицо, темный мазок раскрытого рта. Немыслимая поза — ноги выброшены вперед, торс откинут, руки в неподвижном судорожном взмахе. Хотя он, казалось, бешено устремлялся вперед, все оставалось окаменевшим, и только одна нога не то чуть-чуть опустилась, не то чуть-чуть вытянулась…

…И тут же он исчез, в грохоте грома, сразу и абсолютно, оставив только невероятный отпечаток на ретине сотни пар перенапряженных глаз. Воздух гудел, дрожал, и в нем поднималась волна пыли, смешанной с дымом.

— О-о! Господи! — воскликнула Майра, ухватившись за Сирила, но ее никто не услышал.

Вокруг раздавались рыдания и стоны.

— Он меня увидел! Он меня увидел! — кричала какая-то женщина.

Некоторые в ошеломлении швыряли конфетти в пустое облако пыли, но остальные вообще о них забыли. Дети ревели в голос.

— Он меня увидел! — истерически вопила женщина.

— Багрец! Господи, спаси нас и помилуй! — произнес нараспев глубокий бас.

Майра услышала, как Лейбен свирепо выругался, и снова посмотрела через ограду. Пыль уже оседала, и она увидела, что треножник с анализатором опрокинулся почти на середину участка. В него упирался бугорок золы, оставшейся от букета. Верхняя половина треножника словно испарилась. Или расплавилась? От нитей не осталось ничего.

— Какой-то идиот кинул в него цветы. Идемте. Выберемся отсюда.

— Треножник упал, и он об него споткнулся? — спросила Майра, проталкиваясь к выходу.

— А она все еще красная, эта его кислородная штука! — сказал у нее над головой Сирил. — Время милосердия еще не пришло, э, Лейбен?

— Ш-ш-ш! — Майра перехватила угрюмый взгляд пастыря покаян.

Они протолкались через турникет и вышли в залитый солнцем парк. Кругом слышались восклицания, люди переговаривались громко, возбужденно, но с видимым облегчением.

— Это было ужасно! — простонала Майра вполголоса. — Я как-то не верила, что он настоящий, живой человек. Но он же есть. Есть! Почему мы не можем ему помочь? Это мы сбили его с ног?

— Не знаю. Навряд ли, — буркнул ее дядя.

Они сели, обмахиваясь, возле стелы, еще укрытой простыней.

— Мы изменили прошлое? — Сирил засмеялся, с любовью глядя на свою женку. Но почему она надела такие странные серьги? Ах, да это те, которые он купил ей, когда они остановились возле индейского пуэбло!

— Но ведь альбертцы не так уж виноваты, — продолжала Майра, словно эта мысль ее преследовала. — Все этот букет! — Она вытерла мокрый лоб.

— Инструмент или суеверие? — усмехнулся Сирил. — Чья вина — любви или науки?

— Ш-ш-ш! — Майра нервно посмотрела по сторонам. — Да, пожалуй, цветы — это любовь… Мне немножко не по себе. Такая жара… Ах, спасибо! (Дяде Лейбену удалось подозвать торговца прохладительными напитками).

Голоса вокруг обрели нормальность, хор затянул веселую песню, у ограды парка выстроилась очередь желающих расписаться в книге для посетителей. В воротах показался мэр и в сопровождении небольшой свиты направился по аллее бугенвиллей к стеле.

— А что написано на камне у его ноги? — спросила Майра.

Сирил открыл брошюру на фотографии обломка песчаника, поставленного Карлом. Внизу был дан перевод: «Добро пожаловать домой, Джон!»

— А он успевает прочесть?

Мэр начал речь.

Гораздо позднее, когда толпа разошлась, в темном парке луна озарила одинокую стелу с надписью на языке этого места и этого времени:

«Здесь ежегодно появляется майор Джон Делгано, первый и единственный из людей, путешествовавший во времени.

Майор Делгано был отправлен в будущее за несколько часов до катастрофы Нулевого Дня. Все сведения о способе, каким его сместили во времени, утрачены и, возможно, безвозвратно. Согласно одной гипотезе, он по какой-то непредвиденной причине оказался гораздо дальше в будущем, чем предполагалось. По мнению некоторых аналитиков — на целых пятьдесят тысяч лет. Когда майор Делгано достиг этой неведомой точки, его, предположительно, отозвали назад или попытались вернуть по тому же пути и во времени и пространстве, по которому он был отправлен. Вероятно, его траектория начинается в точке, которую наша Солнечная система займет в будущем, и он движется по касательной к сложной спирали, описываемой нашей Землей вокруг Солнца.

Он появляется здесь ежегодно в тот момент, когда его путь пересекает орбиту нашей планеты, и, видимо, в эти моменты он способен соприкасаться с ее поверхностью. Поскольку никаких следов его продвижения в будущее обнаружено не было, напрашивается вывод, что возвращается он иным способом, чем забрасывался. Он жив в нашем настоящем. Наше прошлое — его будущее, а наше будущее — его прошлое. Момент его появления постепенно смещается по солнечному времени таким образом, что должен совпасть с моментом 1153,6 — 2 мая 1989 года по старому стилю, иными словами — с Нулевым Днем.

Взрыв, которым сопровождалось его возвращение в его собственное время и место, мог произойти, когда какие-то элементы прошлых мгновений его пути перенеслись вместе с ним в свое предыдущее существование. Несомненно, именно этот взрыв ускорил всемирную катастрофу, которая навсегда оборвала Век Опасной Науки».

Он падал, теряя власть над своим телом, проигрывая в борьбе с чудовищной инерцией, которую набрал, стараясь совладать со своими человеческими ногами, содрогаясь в нечеловеческой жесткости скафандра, а его подошвы накалялись, теряли опору из-за слишком слабого трения, пытались ее нащупать под вспышки, под это мучительное чередование света, тьмы, света, тьмы, которое он терпел так долго под ударами сгущающемся и разрежающегося воздуха о его скафандр, пока скользил через пространство, которое было временем, отчаянно тормозя, когда проблески Земли били в его подошвы — теперь только его ступни что-то могли: замедлить движение, удержаться на точном пути, ведь притяжение, его пеленг, слабело, теперь, когда он приближался к дому, оно размывалось, и было трудно удерживать центровку; он подумал, что становится более вероятным. Рана, которую он нанес времени, заживлялась сама собой. Вначале она была такой узкой и тесной — единственный луч света в смыкающемся туннеле, — и он ринулся за ним, как электрон, летящий к аноду, нацелившись точно по этому единственному, изысканно изменяющемуся вектору, выстрелив себя, как выдавленную косточку, в этот последний обрывок, в это отторгающее и отторгнутое нигде, в котором он, Джон Делгано, мог предположительно продолжить свое существование, в нору, ведущую домой; и он рвался по ней через время, через пространство, отчаянно работая ногами, когда под ними оказывалась реальная Земля этого ирреального времени, держа направление с уверенностью зверька, извилистой молнией ныряющего в спасительную норку, он, космическая мышь в межзвездности, в межвременности, устремляющаяся к своему гнезду вперегонки с неправильностью всего вокруг, смыкающейся вокруг правильности этого единственного пути, а все атомы его сердца, его крови, каждой его клетки кричали, домой! ДОМОЙ! пока он гнался за этой исчезающей отдушиной, и каждый шаг становился увереннее, сильнее, и он несся наперегонки с непобедимой инерцией по бегущим проблескам Земли, словно человек в бешеном потоке — с крутящимся в волнах бревном. Только звезды вокруг него оставались постоянными от вспышки к вспышке, когда он косился мимо своих ступней на миллион импульсов Южного Креста и Треугольника; один раз на высшей точке шага он рискнул на столетие поднять взгляд и увидел, что Большая и Малая Медведицы странно вытянулись в сторону от Полярной звезды, но ведь, сообразил он, Полярная звезда тут на полюс не указывает, и подумал, снова опуская взгляд на свои бегущие ступни: «Я иду домой к Полярной звезде! Домой!» Он утратил память о том, где был, какие существа — люди, инопланетяне или неведомое нечто — вдруг возникали перед ним в невозможный момент пребывания там, где он не мог быть; перестал видеть проблески миров вокруг: каждый проблеск — новый хаос тел, форм, стен, красок, ландшафтов; одни задерживались на протяжении вздоха, другие мгновенно менялись: лица, руки, ноги, предметы, бившие в нет, ночи, сквозь которые он проходил, темные или озаренные странными светильниками, под крышами и не под крышами, дни, вспыхивающие солнечным светом, бурями, пылью, снегом, бесчисленными интерьерами, импульс за импульсом снова в ночь; теперь он опять был на солнечном свету в каком-то помещении. «Я наконец-то уже близко, — думал он. — Ощущение изменяется…» Только надо замедлиться, проверить — этот камень у его ног остается тут уже некоторое время, и он хотел рискнуть, перевести взгляд, но не осмеливался; он слишком устал, и скользил, и терял власть над телом в старании одолеть беспощадную скорость, которая не давала ему замедлиться; и он ранен — что-то его ударило там, что-то они сделали, он не знал, что где-то там, в калейдоскопе лиц, рук, крючьев, палок, столетий кидающихся на него существ, а его кислород на исходе, но не важно, его должно хватить, ведь он идет домой! Домой! Если бы он только мог погасить эту инерцию, не сбиться с исчезающего пути, соскользнуть, скатиться, съехать на этой лавине домой, домой… и гортань его выкрикнула: ДОМОЙ! Позвала: Кейт! Кейт! Кричало его сердце, а легкие почти совсем отказывали, а ноги напрягались, напрягались и слабели, а ступни цеплялись и отрывались, удерживались и соскальзывали, а он клонился, молотил руками, пробивался, проталкивался в ураганном временном потоке через пространство, через время в конце самой длинной из самых длинных дорог — дороги Джона Делгано, идущего домой.