Звезды над Занзибаром - Страница 2
– Салима!
Срывающийся голос учительницы где-то сзади был уже не сердито-строгим, а жалобным:
– Метле? Ралуб…
Оглянувшись, она увидела, что ее сводная сестра, длинноногая Метле, почти догоняет ее, а Ралуб, младший брат Метле, на своих коротеньких ножках не поспевает за ними. Однако он упорно продолжал топать по твердой голой земле, обжигавшей ступни, – солнце успело ее нагреть. По личику Салимы пробегали солнечные лучи, усиливая зажегшийся на нем триумф, – восхитительную смесь восторга от победы над учительницей и льющейся через край любви к ее верным сестре и брату, а вершиной этих чувств было осознание собственной неуязвимости.
Мы. Вместе. Она ничего не может нам сделать. Никто не может! Быстрый обмен взглядами – едва заметный взмах ресниц – и все трое, как по команде, разразились веселым смехом – каверза удалась! Смех пролетел по равнине и взмыл в голубое небо, оставив им крылья.
Серая самка павлина распушила перья и суетливо погнала впереди себя индюшат, защищая потомство от шумных детей.
Но Салима, Метле и Ралуб привычно неслись мимо птиц – к баням в дальнем конце дворца Бейт-Иль-Мтони. Они мчались к апельсиновым деревьям, плотным кольцом окаймлявшим пепельно-розовые фасады под вальмовыми крышами.
Задыхаясь от бега и все же успевая вдыхать медово-сладкий запах белоснежных цветков, они петляли меж гладких стволов, пока не добрались до своего любимого дерева – очень старого, его нижние ветви сгибались под тяжестью золотых шаров и почти касались земли. Как и всегда, первой была Салима; поставив ногу в развилку ветвей, она ловко, как обезьянка, полезла вверх, в тень листвы, за ней не отставала Метле, то и дело протягивая руку Ралубу.
– За это нам точно попадет, – тяжело дыша, выдохнула Метле, вольготно умостившись на ветке.
– Не нам, – как обычно, упрямо возразил Ралуб. Он поерзал, удобнее пристраивая увесистую круглую попку и болтая босыми ногами из-под задранной до колен рубахи. – Только Салиме. Вот она-то получит взбучку за болтовню! А еще ей добавят за то, что убежала. А нас, в крайнем случае, накажут за то, что мы увязались за ней.
И он беспечно бросил вниз оранжевую кожуру первого апельсина. Надавив большим пальцем, он разделил сочащийся фрукт на части и быстро набил себе полный рот.
– Подумаешь, – подала со своей ветки голос Салима, скрестив на груди руки и сдувая челку с потного лба. – Она не посмеет! Иначе я все расскажу отцу!
– Отец требует, чтобы мы слушались и уважали учительниц, воспитательниц и всех слуг. – Слова Метле звучали так, будто она их читала по книге.
– Но ведь точно так же он требует справедливости – а это было просто нечестно с ее стороны, – не согласилась с ней Салима. – Если Азина меня о чем-то спрашивает, я что же, должна притвориться глухой или немой? И к тому же учительница знает, что я эту суру выучила. Она же четыре раза заставляла нас читать ее вслух и наизусть! И, несмотря на это, снова вызывать меня отвечать и еще грозить палкой – это же несправедливо! Она всегда настроена против меня! – Салима рассердилась, щеки ее раскраснелись, темные глаза гневно сверкали.
Школу, в которую она ходила вот уже год, Салима всей душой ненавидела. Часами терпеливо сидеть со скрещенными ногами, как будто ты вросла в эти белые циновки на полу, и молчать и слушать, а говорить только тогда, когда тебя спросят, – это причиняло ей, непоседе, мучения неизмеримо большие, чем самое строгое наказание. Несколько ударов бамбуковой палкой еще можно стерпеть, но то, что наступало потом, означало двойную пытку: неподвижно сидеть на пылающих ягодицах остаток уроков. И поскольку Салима никогда ничего не делала наполовину, она, ловя каждый счастливый момент, давала деру.
– Если отец узнает, что она не справляется с нами, он наверняка отошлет ее назад в Оман. – Тонкое лицо Метле стало озабоченным. – Тогда он ее вообще уволит, а как она будет зарабатывать на хлеб? А мы будем виноваты.
– Так ей и надо! – Салима рассердилась и начала гневно болтать ногами. – Она такая подлая! Да еще задирает нос, потому что приехала из Омана и в ней течет чистая арабская кровь. – Она громко засопела и так сильно пнула дерево, что один апельсин сорвался и с сочным шмяком разбился о землю.
Ралуб крутил головой, переводя взгляд с Салимы на Метле. Он грустно проследил за падающим апельсином, облизал липкие пальцы и лениво потянулся за следующим.
– У тебя заболит живот, – предупредила Метле, но он лишь пожал плечами, очистил плод и засунул в рот еще одну истекающую соком порцию. Потом он попытался что-то сказать, но сестра опередила его.
– Т-сс, – она сделала большие глаза. – Кто-то идет сюда.
Все трое навострили уши. Ралуб на какой-то миг перестал жевать. От здания бань доносились довольное шлепанье по воде, смех и болтовня, хихиканье и подозрительное бормотанье, как будто читали молитвы, доносились обрывки глухих ударов барабана и тоненькое звяканье колокольчиков тамбурина, в которое вплеталось многоголосье женского хора. Обрывки фраз и мелодика языков суахили, нубийского, абиссинского, турецкого, персидского, арабского и черкесского – всех языков, на каких говорили здесь, во дворце, и на всем острове. Такое же многообразие оттенков кожи отличало и лица людей – здесь были цвета сливок и карамели, золотистые и оливковые, корицы и кофе, все оттенки черного – включая эбеновое дерево. Однако в присутствии султана дозволялось говорить лишь на арабском – этого требовали непререкаемые традиции его предков.
Угрозы и брань учительницы были выброшены из головы – так же, как и упрямые кудри личного слуги султана, которому отец поручил найти своих непослушных чад и дать им заслуженный нагоняй.
– Да нет тут никого! – объявил Ралуб и громко выплюнул апельсиновое зернышко, затем еще одно.
– Эй, вы, там! – прозвучал низкий мужской голос прямо под ними.
Беглецы испуганно переглянулись и сжались в комочки, стараясь стать незаметнее. Послышалось шуршанье и треск – сильные руки ухватились за ветви и раздвинули их. Сначала показался шафрановый тюрбан, затем плоское лицо совсем молодого человека крупного телосложения, оспинки на его щеках были покрыты пушком недавно появившейся бороды. Белоснежная улыбка оттеняла орехового цвета кожу.
– A я уж было решил, что за ночь колобусы[4] научились болтать. Но теперь вижу, это всего лишь дети султана, которые прогуливают занятия!
– Меджи-и-и-д! – радостно взвизгнула Салима, но не смогла достаточно ловко спрыгнуть с ветки, она даже не услышала вопля Ралуба, которого нечаянно толкнула плечом, сама же мешком свалилась в широко расставленные руки старшего сводного брата и обхватила его изо всех сил.
Картинно охнув, Меджид поставил ее на землю:
– Да ты тяжелая, как слон! Могу поклясться, за последнюю неделю ты еще больше подросла.
Салима раскраснелась от гордости и тут же распрямилась, а Меджид – после героического прыжка и сомнительного приземления Ралуба – уже помогал спуститься Метле.
– За последнюю неделю еще кое-что произошло – посмотри! – завопила Салима и широко раскрыла рот, демонстрируя зияющую в верхнем ряду зубов дырку, придающую ей вид чрезвычайно дерзкий. Меджид восхищенно воздал должное этой утрате своей маленькой боевой сестрицы.
– И было совсем не больно, – сообщила она; сияя от радости, запрокинула голову, раскрыв рот еще шире, и кончиком пальца стала раскачивать другой зуб, который тут же и выпал.
– Унгга гоммтффон! Еще один!
– Это событие следует отпраздновать, – с подобающей случаю серьезностью объявил Меджид. – И лучше всего поездкой на море.
Салима испустила торжествующий вопль и запрыгала в дикарской пляске. Она так давно не была на море! По меньшей мере, несколько дней, притом что море у них, можно сказать, за порогом! А последний раз, когда она была там вместе с Меджидом, даже не вспомнить!
– На мо-о-оре, на мо-о-оре, – прыгала она вокруг Метле, чтобы та вместе с ней возликовала. Но Метле была занята тем, что деловито срывала апельсины с нижних веток и складывала в подол верхней рубахи.