Звезды Эгера. Т. 2 - Страница 4

– Так что ж, пойдешь со мной?

Цыган, опешив, почесал затылок:

– Пошел бы, ей-богу, пошел бы…

– Так за чем же дело стало?

– Да вот эти чертовы турки! – И Шаркёзи уже обеими руками поскреб себе голову. – Чтоб они на обе ноги охромели!

– Ведь их еще нет там!

– Будут, собаки, будут! Где солдаты бегают взад и вперед, там воздух нездоровый.

– Шаркёзи, но ведь и я там буду. А пока ты со мной, никогда не бойся. Если же нас прижмут, так ведь из крепости есть мышиная лазейка до самого Мишкольца.

Гергей сказал это наобум – ведь обычно из каждой крепости есть потайные выходы, но как раз их-то и ищет в первую голову неприятель. А об Эгерской крепости Гергей знал только одно: капитан ее – Добо, второй капитан – Мекчеи, а это такие люди, ради которых он готов пойти хоть на край света.

Подействовало ли на цыгана упоминание о потайном ходе или обещание подарить коня и красные штаны, а может быть, цыган просто любил Гергея, – во всяком случае, он еще раз почесал в затылке и согласился.

– Ладно, господин лейтенант, пойду к вам в отряд. Даром и то бы пошел, но если вы соблаговолите подарить мне сапоги со шпорами, премного буду благодарен. Ничего, если и подошвы худые, лишь бы шпоры были.

Тут как раз подошел отряд, и солдаты, смеясь, слушали эту беседу. Пуще всего они развеселились, когда Гергей подставил ладонь и они с цыганом ударили по рукам.

– Ну, – сказал Гергей, пошарив в кармане, – вот тебе в задаток динар. До Эгера доедешь на моем запасном коне, а там как первый конь окривеет, мы его сразу же отдадим тебе. И сапоги получишь, но только когда турок прогоним.

Цыган весело вскочил на лошадь и забарабанил по ее бокам голыми пятками.

Из табора понеслись крики – цыгане желали ему счастья. Шаркёзи крикнул в ответ что-то по-цыгански, потом сдвинул шапку набекрень и, выпятив грудь, гордо поехал рядом с Гергеем.

– Эх, и высоко же занес меня Дэвла!

Через несколько часов бактайская дорога круто пошла в гору, и средь лесистых холмов выросли огромные, крытые зеленой черепицей башни Эгерской крепости. На башнях – национальные флаги и красно-синие стяги города. Крепость опоясывали могучие белые стены.

Что за красавица крепость! Вокруг нее одетые в багрянец и золото виноградники и леса. А за нею поодаль синеет высокая гора, в шесть раз выше горы Геллерта.

Гергей снял шапку и обернулся к своему отряду:

– Ребята, смотрите туда! Сейчас и сам Господь с неба любуется крепостью!

И, пришпорив коня, он поскакал вперед.

Цыган размышлял мгновение: остаться ему во главе отряда или помчаться вслед за своим лейтенантом. Смекнув, что солдаты будут смеяться, если он вдруг поведет отряд, Шаркёзи хлопнул ладонью коня по крупу и принялся колотить его пятками.

– Вперед, гнедой, вперед!

Конь поскакал, высоко подкидывая цыгана, но Шаркёзи каждый раз ловко падал обратно в седло – видно, не зря он барышничал в подспорье к своему ремеслу кузнеца.

На дороге клубилась нагретая солнцем пыль, поднятая беженцами. Женщины, старики и дети ехали на возах или, подгоняя коров, плелись рядом с телегами, груженными всяким скарбом и живностью. Кое-где на возах даже хрюкали свиньи.

Турок свинину не ест, но кто знает, когда они сами вернутся домой! Рядом с одной телегой шла девочка в красных сапожках и несла клетку с синицей; какая-то женщина тащила за спиной в бадье целый куст цветущих роз. Уйма возов, уйма всякого скарба. Да, многие уже никогда не вернутся сюда. Особенно из числа тех, кто в долине пойдет к Пестрым воротам и оттуда свернет к Фелнемету. Батраки и вдовы останутся жить в Верхней Венгрии, где турецкий конь еще не ступал копытом. Бóльшая часть беженцев стремилась в Путнок и Кашшу.

Но Гергею было уже не до них. Через четверть часа он въехал в Бактайские ворота (западный проход в городской стене), изредка поглядывая на крепостные вышки, проскакал по рынку мимо архиепископской однобашенной церкви и поехал вверх, к воротам крепости.

Стена здесь была ярко-белая, новая – казалось, от нее еще пахло известкой.

Мост был спущен. Гергей птицей влетел в крепость, разыскивая глазами капитана.

На рыночной площади крепости стояло несколько сотен солдат, а перед ними – высокий, худощавый и статный человек в лиловом бархатном ментике. У пояса у него была сабля с широким клинком, на ногах высокие красные сапоги, в руке он держал красную бархатную шапку с орлиным пером. Гергей узнал в нем Добо. Рядом с ним вытянулся загорелый белокурый оруженосец, сжимая в руке древки двух знамен: национального и красно-синего знамени Эгера. По другую сторону Добо стоял широкоплечий старик священник – отец Балинт – в белом стихаре и с серебряным распятием в руке. Седовласый, с длинной бородой, он был похож на библейского пророка.

В крепости как раз приводили солдат к присяге. Добо произнес заключительные слова своей речи, потом, надев шапку, повернулся и посмотрел на прискакавшего всадника.

Гергей спрыгнул с коня и, блестя глазами, отдал салют саблей.

– Господин капитан, честь имею доложить, что я прибыл.

Добо смотрел на него во все глаза. Пригладив свою круглую седеющую бороду и длинные развевающиеся усы, он окинул его изумленным взглядом.

– Не узнаете меня, господин капитан? Восемь лет не видались. Я самый преданный солдат вашей милости: Гергей Борнемисса.

– Гергей, сын мой! – воскликнул Добо, раскрыв объятия. – Так я и знал, что ты меня не покинешь!

Глаза его светились радостью. Он обнял и расцеловал Гергея.

– Ты что ж, один приехал?

В тот же миг на гарцующем жеребце выехал на площадь Шаркёзи. Конь подкидывал босого, оборванного цыгана на полсажени.

Солдаты засмеялись.

Улыбнулся и Добо:

– Это все твое войско?

Гергей рассмеялся:

– Нет, это только мой оружейник. Надеюсь, я правильно поступил, что привез его сюда?

– Здесь, сын мой, каждый человек на вес золота.

Цыган бросился целовать капитану руку – Добо отдернул ее.

Да разве Шаркёзи уймешь! Он поцеловал капитану голенища сапог.

– Так сколько же вас прибыло? – беспокойно расспрашивал Добо.

– Немного, – смущенно ответил Гергей. – Мне дали всего лишь двести пятьдесят солдат.

У Добо заблестели глаза:

– Двести пятьдесят? Сын мой, если бы ко мне отовсюду присылали по двести солдат, я встретил бы турка на Макларском поле.

– Так что ж, разве не придет подмога?

Добо ничего не ответил, только махнул рукой; потом, обернувшись к стоявшим вокруг него офицерам, представил им Гергея. Из королевских войск прибыл уже Золтаи, с которым Гергей познакомился одиннадцать лет назад в Буде. Он и сейчас был такой же белокурый, стройный и веселый. Даже бороду не отрастил – стало быть, еще не женился. Был тут и другой офицер из королевских войск – Гашпар Петё, маленький человечек с колючими, навощенными усами; его именовали «ваша светлость». Возле Петё стоял голубоглазый парень с лихим чубом. Он тоже крепко пожал руку Гергею и представился:

– Янош Фюгеди, офицер капитула[5].

Гергей взглянул на него:

– Что-то, братец, мне твое лицо больно знакомо!

Фюгеди улыбнулся:

– А я не припомню…

– Не ты ли угостил меня в Эрдее жареным воловьим ухом?

– Воловьим ухом?

– Ну да. На заднем дворе королевского замка, в тот вечер, когда должна была состояться свадьба Фюрьеша.

– Может быть. Я и правда угощал там пажей всякой всячиной.

– Надеюсь отблагодарить тебя.

– Как так?

– Преподнесу тебе ухо турецкого паши. – Гергей повернулся к Гашпару Петё: – А ты чего унылый такой?

Петё пожал плечами:

– У меня двадцать ратников удрало по дороге. Ну пусть они только попадутся мне на глаза!..

– А ты никогда таких солдат не жалей, – сказал Добо, махнув рукой. – Ворота у нас открыты. Кто дрожит за свою шкуру – пусть убирается на все четыре стороны. Мне для защиты этих стен ящерицы не нужны.