Звезды чужой стороны - Страница 59

– Где мадам Денеш?

– Поставил на откорм. – Он громко рассмеялся. – Ее и поросеночка тоже. Пусть поправляются на деревенских хлебах… Знаете что, лейти, давайте по этому поводу выпьем. Зайдите ко мне, окажите честь.

Так он пьян!

– Спасибо, не хочется.

Я прошел к себе. Мучили мысли о капитане Комочине и его людях. Что у них? Отбились ли?

Но адвокат не оставил меня в покое. Через несколько минут раздался стук, дверь распахнулась. Денеш внес маленький низкий столик, стоявший у него в кабинете, пристроил его возле дивана. Затем поднял вверх тонкий желтый палец – внимание!», вышел и тотчас же вернулся с двумя гранеными стаканчиками и бутылкой вина в руках.

– Вот! – Он поставил на стол бутылку с длинным узким горлышком. – Вы не хотели идти ко мне – я пришел к вам… Это не просто вино, лейти. Это токайская эссенция – из сока, который накапливается в чане без всякого давления, только под тяжестью ягод.

Он разлил по стаканчикам темно-оранжевое вино.

– Прозит! (На здоровье! (лат.)

– Можно подумать, у вас сегодня праздник, – сказал я, из вежливости пригубляя вино.

– Именно так. – Он залпом опрокинул стаканчик. – Отличная штука, не правда ли?.. Наконец-то я их отправил! Вы себе представить не можете, как они мне оба надоели. В особенности, эта женщина.

– Мадам Денеш? – удивился я.

Адвокат рассмеялся. Он сегодня смеялся чаще и громче, чем обычно, вероятно, под воздействием алкоголя.

– «Ин вино веритас». Знаете это выражение?

– «В вине истина», – перевел я.

Он покачал головой:

– Очень распространенное заблуждение.

– Я перевел неверно?

– Это буквальный перевод. А по смыслу нужно переводить так: «Выпивший выбалтывает правду»… Вот я сегодня буду болтать, а вы мотать себе на ус… Прозит!

Он снова выпил и сильно закашлялся, схватившись за грудь.

– Поперхнулись?

Он, все еще кашляя, отрицательно покачал головой. Вытащил белоснежный платок, приложил ко рту.

– Вот. – Он показал платок. На нем горело большое ярко-красное пятно. – Привет с того света. «Мементо мори» – «Помни о смерти».

Он налил себе опять.

– Вы много пьете.

– Только сегодня.

Настроение у него упало. Лицо потухло, он больше не смеялся. Откинулся на спинку кресла, взялся за гнутые ручки.

– Вот, лейти! Человек – царь природы, венец творения! А умрешь, сдохнешь – даже на крюк не повесят в мясной лавке. Зароют, как падаль… Да… Вот я сижу уже, наверное, три часа с этим другом. – Он ласково провел пальцами по узкому горлышку бутылки. – Сижу, подвожу итоги. Что я сделал в жизни? Ну, спас от каторги десяток честных людей и несколько десятков негодяев. Ну, родил мальчишку, и то я не очень уверен, что имею к этому отношение… И все? Скажите, лейти, и все? Скажите, у других тоже так? Или только у меня?

Мне вдруг послышались торопливые шаги на лестнице.

От Комочина? Я встал, вышел в переднюю. Денеш проводил меня глазами.

– Ждете? – спросил он. – Ее?

– Нет. – Я прислушался у двери, вернулся обратно. – Никого, мне просто показалось.

– И вот это тоже. Любовь, любовь… – Он мрачно усмехнулся. – «Люблю тебя!», «Твоя на всю жизнь!» Венчание, кольцо на пальце. А потом на шее. И десятки лет с тобой рядом чужой человек… А ей пойдет траур. Она любит черное. Черное скрадывает полноту. Прозит!

На сей раз он пил медленно, почти не разжимая губ.

– Вы сегодня все видите в мрачном свете. – Мне надо было что-то сказать, не мог же я все время молчать.

– А вы нет? – быстро спросил он. – Как вам удается? Поделитесь, пожалуйста, секретом… Хотя что я! Это не секрет. Это просто молодость. Да, молодость… Прожита жизнь, прожита.

Он сцепил худые руки и поднес их ко рту, покусывая кожу на пальцах.

– А вы знаете, лейти, у нас в Венгрии будет коммунизм, – сказал он неожиданно. – Да, да, не трясите головой!.. Собственно, мне все равно – какая разница, при какой власти гнить в земле? И все-таки интересно: что это такое? Как вы думаете? Что это такое?

– Не знаю.

Зачем он тащит меня в этот разговор? Он не так пьян, как кажется.

– Бросьте! Вы просто меня боитесь. Сейчас все всего боятся… И коммунизма тоже. Впрочем, здесь не столько боязнь, сколько самолюбие. Да, да, не удивляйтесь, именно самолюбие, нежелание признать, что тебя всю жизнь обманывали. Кому приятно признаться в этом? Даже самому себе… Вот, предположим, вас обманывает жена. Думаете, вы ее выгоните из дому? Ничего подобного! Если вы считаете себя умным человеком, то будете делать вид, что ничего не случилось. Она будет вам каждое утро приносить кофе и целовать в лоб, как покойника, накрашенными губами. И вы будете пить кофе, целовать ей руку и украдкой стирать со лба остатки краски. А если вы к тому же еще обладаете достаточным красноречием, – скажем, если вы адвокат, – вы даже сможете уговорить себя, что ничего не было, никакой измены. Самолюбие!.. И с коммунизмом то же самое. Если признать, что они правы, значить, вся моя прежняя жизнь летит к чертям. А если у меня осталась только прежняя жизнь? Если у меня нет ничего впереди?.. Еще стаканчик?

– Нет, спасибо.

– Ну и я не буду.

Он говорил каким-то полушутливым, полусерьезным тоном.

Весь разговор, в случае необходимости, легко можно было свести к шутке. И вместе с тем, я чувствовал, что он выкладывает мне сейчас самое сокровенное, о чем он не говорил еще ни с кем.

Почему? Потому что выпил? Или…

Я спросил, тоже полушутя:

– Не кажется ли вам, что вчерашние газеты полностью подтверждают вашу теорию?

– Сообщение о казни трех коммунистов? – сразу догадался он.

– Да. Так что – их тоже из самолюбия?

– Если хотите… Вообще у нас, венгров, странные нравы. Вспомните, как мы принимали католичество. Святого Геллерта, посланца самого папы, сунули в бочку с гвоздями и спустили с горы в Дунай! Неплохо? После этого можно было думать, что с католичеством все кончено. Православие, магометанство, буддизм, все, что угодно, только не католичество. И пожалуйста! Много ли еще в Европе таких ревностных католиков, как венгры? – Он скривил в усмешке губы. – Ведь если признать честно и откровенно, земля крестьянам, заводы рабочим – это привлекательная штука. Очень! Для них, конечно. Привлекательная и чертовски понятная. Что можно ей противопоставить, что? «Хамы сами не справятся»? Устарело, устарело! Вот самый простой ответ: «А Россия?» И все -возразить нечего, а, лейти? В самом деле, если они сюда, к нам, добрались, если они вот-вот доберутся до Берлина, то значит хамы прекрасно справляются сами. Вы над этим никогда не задумывались, а, лейти?

От необходимости ответить меня избавил телефонный звонок.

Комочин. Или Аги? Может быть, она вернулась из Будапешта.

Я пошел к телефону.

– Слушаю.

– Господин лейтенант, вам нужно немедленно в роту.

Я не узнал голоса.

– Кто это?

– Лейтенант Нема.

– Что-нибудь случилось?

– Да…

Я вернулся в комнату.

– Простите, господин Денеш, меня требуют на службу.

– Что ж! – он с сожалением развел руками. – Дело военное! Надеюсь, еще не русские?.. Мне было приятно посидеть с вами. Вы мне очень симпатичны, лейти, и если бы я мог что-нибудь сделать для вас…

– Благодарю. Я тоже очень сожалею, но мне действительно надо туда.

Он переспросил со странной улыбкой:

– Туда?

– Туда.

Я пошел к двери.

– Одну минуту, лейти. Не сердитесь, пожалуйста, но вы очень своеобразно выговариваете слово «туда». Это наречие «палоц», район Шалготарьяна. Не всякий заметит, конечно, но я когда-то специально изучал венгерские наречия… А ведь вы родом не оттуда. Ваш отец словак из Ясберени, вы говорили?

– Да, – пришлось подтвердить мне.

Как я мог упустить из виду! Дядя Фери действительно из Шалготарьяна, и это наложило отпечаток и на мое произношение – ведь я у него учился венгерскому языку.

– Но зато ваша уважаемая матушка – «палоц», – узкие бескровные губы Денеша все еще усмехались. – Несомненно «палоц». Ведь так?