Звезды чужой стороны - Страница 4

– Старший вашей группы. Его фамилия Комочин. Капитан Комочин. Кстати, он, так же как и вы, говорит по-венгерски.

– Вы ему не доверяете?

Полковник потянул себя за ухо двумя пальцами.

– Я так не сказал. Я сказал: он нас интересует.

Но мне этого было мало. Что же такое? Идти в тыл противника с человеком, про которого не знаю, друг он или враг?

– Значит, доверяете?

– Товарищ лейтенант, выслушайте меня внимательно и постарайтесь правильно понять. Я не хочу вас ориентировать ни в одну, ни в другую сторону. И знаете почему? Я боюсь тенденциозности.

– Как? – не понял я.

– У вас создастся предварительное мнение о капитане, и тогда уже вы не сможете быть объективным. А нам необходимы именно ваши свежие, непосредственные впечатления. Капитан Комочин очень нужный человек, но не полностью для меня ясен. А там, на той стороне, перед лицом опасности, он раскроется весь. От вас потребуется только внимание.

– А если пойдет радист без знания венгерского?

Полковник понял меня неправильно, усмехнулся:

– Что, задний ход?

– Нет, нет! – затряс я головой. – Просто я подумал, может, лучше не говорить ему про мой венгерский?

– Не говорить? – Полковник задумался. – А получится ли? Наверное, не так просто скрыть знание языка… И вот что еще: прошу о нашем разговоре никому не говорить. Майору Горюнову тоже. Его не касается – это личное мое поручение вам.

– Значит, нас будет двое? Я и капитан Комочин?

– Нет. Еще один…

Тонко проверещал зуммер полевого телефона, стоявшего на столе.

Полковник снял трубку.

– Тридцать первый. – Он выслушал, озабоченно сдвинул брови. – Конечно, заходи, раз ты уже здесь. – И, укладывая трубку на место, сказал мне торопливо: – Сейчас зайдет майор Горюнов, я вас представлю. Немножко неловко, что у меня в кабинете, но ничего…

Майор Горюнов не вошел – вкатился. Без головного убора он был еще меньше и круглее.

– Иван Тимофеевич, – начал он прямо с порога, – из-за тебя все дело стало…

– Погоди ругаться. Вот, познакомься лучше, – полковник положил руку мне на плечо, – я подыскал радиста для твоей группы. Лейтенант Мусатов. Отличный парень. Партизан, подрывник.

Горюнов рывком повернулся ко мне, прищурился:

– А как по радиочасти?

Я встал:

– Только что из училища.

– Двадцать две группы, – добавил «мой» полковник.

– Вот это мне нравится! – Горюнов пытливо посмотрел мне в глаза. – Значит, пойдете?..

Майор Горюнов отвел меня в дом через дорогу, чуть наискосок.

Он начал с обстановки на фронте. Подвел меня к большой карте, висевшей у него в комнате, взял указку, как школьный учитель географии, и пошел сыпать номерами и названиями противостоящих немецких и венгерских частей. Потом ткнул указкой в зеленое пятнышко километрах в сорока от линии фронта:

– Вам вот сюда.

И стал излагать задание группы, в состав которой мне предстояло войти. Говорил он точно, четко, кратко, без лишних слов. Чувствовалось, что все им продумано до мельчайших подробностей.

Прежде всего он рассказал мне о недавних событиях в венгерской столице. Правитель страны адмирал Миклош Хорти, пытаясь в последний момент выскочить сухим из воды, объявил по радио о выходе Венгрии из войны. Однако немцы, наученные «изменой» других своих союзников, не дали старой лисе себя околпачить. Опираясь на свои эсэсовские войска в Будапеште, они арестовали Хорти и вывезли в Германию, а вместо него поставили вождя венгерских фашистов-зеленорубашечников Ференца Салаши, по-собачьи преданного фюреру.

Но никакие меры не могли остановить начавшееся разложение армии. Ежедневно сотни венгров бросали оружие и перебегали на нашу сторону, иногда даже целыми подразделениями.

А на днях тайные связи с нашей армией завязал командир одного из венгерских полков. Полк стоит сейчас в тылу, на отдыхе и пополнении. Условлено, что туда, в полк, будет переброшен наш представитель с радистом. Он установит по рации связь с советским командованием и, когда полк выйдет на передовую, организует безопасный необстреливаемый «коридор» для перехода на сторону Советской Армии.

На первый взгляд, задание не такое уж сложное, хотя и необычное.

– Самолетом туда, два, самое большее, три дня там и с полком обратно. Можете составить график, – пошутил майор.

Но у меня уже был кое-какой опыт по части подобных графиков. В Гомеле тоже было расписано по часам. Да и задание пустяковое. Подъехать вдвоем с Сашко в розвальнях к дому на окраине, взять пакет с медикаментами и отвезти в отряд.

«Приятная прогулка. К вечеру жду обратно», – сказал нам Петруша.

Сашко, мой украинский тезка балагур Сашко остался лежать там, на заснеженной окраине Гомеля с простреленной головой. А я снова увидел Петрушу, когда давным-давно стаял снег.

Майор Горюнов стал рассказывать о разных забавных случаях из жизни разведчиков. Я думал, он старается поднять мой боевой дух. Но потом посмотрел в его глаза, такие внимательные-внимательные, и понял: он говорит, а тем временем меня изучает.

И вдруг майор спросил:

– Он вам говорил о капитане Комочине?

Это было так неожиданно, что я попался. Сказать «да» нельзя было – полковник просил. Сказать «нет» язык не поворачивался – он сразу догадается, что вру. Я тогда сыграл в дурачка:

– Кто?

Но майор все понял.

– Ясно! Можешь не отвечать, – он вдруг перешел на «ты». – А хочешь знать, как я отношусь к капитану Комочину? Если бы меня послали в разведку… ну, я не знаю в какую… Такую, от которой зависела бы наша победа – вот какую!.. И выстроили бы передо мной всех разведчиков нашей армии. Да что там армии – всего фронта! Я бы ни секунды раздумывать не стал, взял бы Комочина… Что ты так смотришь? Не веришь? Думаешь, я для того, чтобы на твой моральный фактор подействовать?

– Что вы, товарищ майор!

Я просто поразился, что могут быть такие разные мнения об одном и том же человеке. Ведь если полковник Спирин решил проверять этого капитана, то, вероятно, тоже не от нечего делать.

– А третий? – спросил я. – Третий как?

– Третий?.. Третий, конечно, не Комочин.

Горюнов загадочно улыбался, и эта его улыбочка мне ох как не понравилась.

Времени было уже очень много, около трех. Майор Горюнов отпустил меня, приказав явиться к нему утром.

Фонарик помог мне добраться до дому относительно чистым, даже сапоги не пришлось мыть у колодца. Стукнул несколько раз в окно нашей комнаты. К моему удивлению, дверь открыл не Гусаров, а Марика.

– Тише, пожалуйста! – сказала она. – Сенья спит.

Мне показалось, Марика всхлипнула. В кухне горел свет. Я посмотрел ей в лицо. Так и есть: заплаканные глаза.

– Что случилось, Марика?

– Такое несчастье, такое несчастье, тавариш литинант. Сенья завтра утром уезжает. Вы не знаете: на фронт? Он ничего не говорит.

Эх ты, глупенькая девочка! Куда еще отсюда можно уехать, как не на фронт!

– Ерунда! Конечно, не на фронт… Что это вы печете?

– Погачи.

– Погачи?

– Ай-ай-ай, тавариш литинант, так хорошо говорите по-венгерски, а не знаете, что такое погачи. Их дают в дорогу. Матери – сыновьям, жены – мужьям, невесты – женихам. Очень удобно! Их можно есть, и они приносят счастье… Хотите попробовать, еще горячие.

Я сглотнул слюну.

– Нет, спасибо, я сыт.

Буду я есть Сенькины погачи!

Будущий казак дрыхнул на моей кровати – этого следовало ожидать. Но я не стал его будить. Мне так хотелось спать, что едва хватило сил стащить с ног сапоги…

Утром Сенька Гусаров растолкал меня. Скрипучая портупея поверх шинели придавала ему бравый вид. Воинственно оттопыривалась кобура. Я знал ее тайну – в кобуре Сенька держал полотенце и мыло; пистолет ему должны были выдать на месте. Кавалерийская, с разрезом, шинель, офицерский планшет, фуражка лихо сдвинута на затылок… Вот только широченные голенища сапог портили общую картину. Сенькины длинные ноги в защитных галифе торчали из них, как зеленые стебли из цветочных горшков.