Звездный танец - Страница 4

– Я пришла извиниться. Мне не следовало кричать на вас за ленчем. Вы пытались мне помочь.

– Ничего, бывает. Воображаю, сколько в тебе накипело.

– Да, почти за пять лет. Я решила, что начну в Штатах вместо Канады.

Чтобы продринуться быстрее и дальше. И вот я снова в Торонто и думаю, что и здесь ничего не выйдет. Вы правы, мистер Армстед, я чертовски велика.

Амазонки не танцуют.

– Называй меня Чарли, как и раньше. Послушай, вот что я хотел спросить.

Последний жест, в конце «Рождения». Что это было? Я думал, ты кого-то подзываешь, Норри сказала, что это прощание; теперь же, прокрутив запись, я решил, что это похоже на стремление куда-то, жест вовне.

– Значит, у меня получилось.

– То есть?

– Мне казалось, что для рождения Галактики нужны все три значения.

Они так близки по духу, что глупо давать каждому отдельное движение.

– Мда-а…

Все хуже и хуже. Что, если бы у Эйнштейна была афазия?

– Ну почему ты не танцуешь отвратительно? Тогда это все превратилось бы в пародию. Но так это, – я показал на запись, – высокая трагедия.

– Ты не собираешься сказать мне, что я по-прежнему могу танцевать для себя?

– Нет. Для тебя это было бы хуже, чем не танцевать вообще.

– О Боже, ты хорошо понимаешь. Или меня настолько легко понять?

Я пожал плечами.

– О, Чарли, – вырвалось у нее, – что же мне делать?

– Лучше бы ты меня не спрашивала.

Мой голос прозвучал странно.

– Почему?

– Потому что я уже на две трети влюблен в тебя. А ты не влюблена в меня и никогда не будешь. И вот поэтому тебе не следует задавать мне. подобные вопросы.

Это немного встряхнуло ее, но она быстро пришла в себя. Взгляд ее смягчился, и она медленно покачала головой.

– Ты даже знаешь, почему я в тебя не влюблена, не так ли?

– И почему не будешь впредь.

Я ужасно боялся, что она скажет что-то вроде: «Извини, Чарли». Но она меня снова удивила, сказав:

– Я могу сосчитать на пальцах одной ноги количество взрослых мужчин, которых я встречала. Я благодарна тебе. Я подозреваю, что иронические трагедии ходят парами, верно?

– Иногда.

– Ну вот, теперь мне осталось только придумать, что сделать со своей жизнью. Подходящее занятие, чтобы убить уик-энд.

– Ты будешь продолжать занятия?

– Почему бы и нет? Учиться никогда не вредно. Норри учит меня всяким штукам.

Вдруг меня осенило. Человек – животное рациональное, не так ли? Верно?

– А что, если у меня есть идея получше?

– Если у тебя есть любая другая идея, она наверняка лучше. Говори.

– Тебе обязательно нужны зрители? Я хочу сказать, они непременно должны быть живыми?

– Что ты имеешь в виду?

– Может быть, есть обходной путь. Посмотри, сейчас телевидение вовсю работает с видеофильмами. Сейчас уже у каждого есть все старые фильмы и программы Эрни Ковача и все, что он хотел. А телевидение ищет чего-то новенького. Чего-нибудь экзотического, слишком необычного для сети или местных каналов, чего-нибудь…

– Независимые видеокомпании, ты об этом говоришь?

– Верно. ТДТ собирается выйти на рынок, а «Грэхем компани» уже вышла.

– Ну и?

– А что, если мы попробуем действовать на свой страх и риск? Ты и я? Ты танцуешь, а я снимаю: прямое деловое сотрудничество. У меня есть неко– торые связи. Я могу тебе прямо сейчас назвать десяток исполнителей в музыкальном бизнесе, которые никогда не ездят на гастроли – только запи– сываются в студии. Почему бы тебе не обойти структуры танцевальных компаний и не попытать счастья прямо у публики? Возможно…

Ее лицо засияло как тыквенный фонарь в Хэллоуин.

– Чарли, ты считаешь, это сработает? Ты действительно думаешь, что это верное дело?

– Не вернее, чем прошлогодний снег. Я пересек комнату, открыл холодильник, вынул снежок, который держу там летом, и бросил в нее. Она машинально поймала его и, когда поняла, что это такое, расхохоталась.

– У меня достаточно веры в эту идею, чтобы бросить работу на ТДТ и отдать этому свое время. Я вкладываю время, пленки, оборудование и сбе– режения. Плачу свою долю.

Она попыталась быть серьезной, но снежок заморозил ей пальцы, и она снова рассмеялась.

– Снежок в июле. Ты сумасшедший. Возьми меня в дело. У меня есть немного денег. И… и я думаю, что выбирать мне особенно не из чего, так ведь?

– Думаю, что так.

Последующие три года были одними из самых волнующих в моей жизни, в жизни нас обоих. Я наблюдали записывал, а Шера тем временем пре– вращалась из потенциально великой танцовщицы в нечто действительно внушавшее благоговение. Я не уверен, что сумею объяснить то, что она делала.

Она превратилась в танцевальную аналогию джазового музыканта.

Для Шеры танец был самовыражением, чистым и простым – в первую очередь, в последнюю очередь и всегда. Как только она освободилась от по– пытки соответствовать миру танцевальных компаний, она стала относиться к самой хореографии как к препятствию для самовыражения, как к заранее запрограммированной канве, безжалостной, как сценарий, и такой же ограничивающей. Поэтому она отказалась от нее.

Джазмен может играть «Ночь в Тунисе» дюжину вечеров подряд, и каждый раз это будет что-то новое, так как он интерпретирует мелодию иначе в зависимости от настроения в данный момент. Полное единение артиста и его искусства: спонтанное творение. Стартовая точка мелодии отличает результат от полной анархии.

Именно таким образом Шера сводила заданную заранее, до начала представления, хореографию к стартовой точке, к каркасу, на котором можно построить все, что требуется в данный момент, а затем работала вокруг этой точки. За те три деятельных года она научилась сводить на нет дистанцию между собой и своим танцем. Обычно танцоры с насмешкой относятся к импровизации, даже когда занимаются в студии, поскольку это дает чрезмерную раскованность. Они не в силах понять, что запланированная импровизация вокруг темы, полностью продуманной заранее, это и есть естественный следующий шаг в развитии танца. Шера сделала этот шаг.

Нужно быть очень, очень хорошим танцором, чтобы справиться с такой большой свободой. Шера была именно настолько хороша.

Нет необходимости детально рассматривать профессиональную судьбу «Драмстед Энтерпрайзис» за те три года. Мы трудились не покладая рук, мы сделали несколько великолепных записей, но не смогли продать их даже в качестве пресс-папье. Индустрия домашних видеокассет действительно росла – но шоу-дельцы знали о танце «модерн» столько же, сколько производители пластинок знали о блюзах, когда они только появились. Боль– шие компании хотели рекомендаций, а маленькие – дешевых талантов. В конце концов мы дошли до такого отчаяния, что связались с дешевыми театрами и выяснили то, что и так знали. У них не было ни рынка сбыта, ни престижа, ни технических новинок, которыми можно было бы заинтересовать критиков. Реклама выступлений «живьем» похожа на генофонд – если нет минимального необходимого объема средств для начала, ничего не выйдет из мероприятия в целом. «Паук» Джон Кернер был необычайно талантливым музыкантом и автором песен; он сам делал свои записи и продавал их начиная с 1972 года. Кто из вас когда-либо слышал о нем?

В мае 1992 года я открыл почтовый ящик в прихожей и нашел в нем письмо от «ВизьюЭнт-Инкорпорейтед», которое уведомляло нас о прекращении сотрудничества – с глубочайшим сожалением и без денежной компенсации. Я отправился прямиком к Шере. В ноге у меня было такое ощущение, будто костный мозг заменили термитом и подожгли. Это был очень долгий путь.

Она работала над «Вес есть действие», когда я добрался туда. Превращение ее большой гостиной в студию стоило времени, энергии и тяжелой работы, а также немалой взятки домовладельцу; но это было дешевле, чем арендовать студию, учитывая, какие нам нужны были декорации. В тот день студия изображала высокогорный пейзаж, и я, войдя, повесил шляпу на фальшивую ольху.