Звездный путь (сборник). Том 4 - Страница 110

Зазвенел звонок — второе предупреждение.

Комин ждал. Укол был поддержкой натянутым нервам, позволял легче перенести шок. У него не было чувства притупления. Он боялся, что шок придет, но еще больше боялся, что он не придет. Предположим, они не выйдут из этого пространства?

Тусклые лампы мигали. Это было трудно переносить глазам, нервам. Писк и визг двигателя был теперь почти слышен. Комин ждал, а время все тянулось и тянулось.

Что-то не в порядке, двигатель подвел, и они не вышли в нормальное пространство. Они будут вечно лететь и лететь в этом не-пространстве, пока не сойдут с ума и не умрут, и даже их смерть не остановит корабль…

Лампы перестали мигать. Они засветились ярким устойчивым светом, и затем зазвучало третье предупреждение, на этот раз не звонок, а сирена, чтобы не было никакой ошибки. Бешеный гул пронесся по кораблю, волосы Комина поднялись дыбом, на теле выступил холодный пот. Лампы погасили, и наступила тишина.

Тьма. Черное молчание могилы. Он напрягал слух, но не мог уловить даже мучительного ультразвукового визга двигателя. Голубые «ведьмины огни» вспыхнули на всех металлических поверхностях корабля, а затем началось: неуловимое скольжение, раскручивание и переворачивание охватило каждый атом тела и повлекло его в новом направлении. Комин попытался закричать, но так и не смог понять, удалось это или нет. На какое-то призрачное мгновение ему показалось, что он видит растворяющуюся ткань самого корабля, и что он больше не человек и вокруг него нет ничего реального. И затем его швырнуло в пустоту беспамятства.

Первое, что он услышал, был знакомый гул и пульсация вспомогательных двигателей. Этот гул помог ему вспомнить свое имя. Комин открыл глаза и сел. Вокруг была каюта, а под ним койка. Он чувствовал себя нормально. Ощущение корабля изменилось. Это было обычное ощущение тормозящего космического корабля.

Он поднялся и вышел в коридор. Лампы снова горели. Люди выходили из своих кают. Интересно, подумал он, я выгляжу так же, как они, — как выкопанные из могилы и воскрешенные? Ноги плохо работали, и он пошатнулся, когда попытался бежать. Но все шатались, и никто не заметил этого. Нарастал гул голосов. Корабль становился похожим на курятник на рассвете.

Комин вошел в кают-компанию. Он увидел лица со слезами, бегущими по щекам, не узнал их, но это не волновало его. Иллюминаторы были открыты. Впервые за миллион лет пустые стены распахнулись. Комин подскочил к ближайшему иллюминатору. Люди наступали ему на пятки, шумели их голоса, но он ничего не слышал и не чувствовал. Он прильнул к толстому кварцевому стеклу и уставился на прекрасную голубую черноту внешнего пространства. Он увидел звезды, которые больше не были извивающимися червяками света, но яркими солнцами, сверкающими голубым, красным, золотистым и зеленым. Они висели группами, цепочками или пылающими облаками на фоне первобытной ночи.

Кто-то сказал на одном долгом дрожащем дыхании:

— Мы сделали это, о Боже, мы сделали это, мы вышли назад!

Комин попытался унять дрожь. Он оглядел помещение, но людей, которых он хотел увидеть, здесь не было, и он пошел на мостик. Тормозные взрывы сотрясали плиты палубы под ногами, и это поднимало настроение. Они вышли назад. Они движутся. Все в порядке.

Питер, Симон и Стенли были на мостике. Здесь тоже были открыты иллюминаторы, и впереди мертвый космос украшала далекая звезда цвета ржавого железа — мрачный огонь, горящий в темноте. Приподнятое настроение Комина улетучилось. Они совершили второй Большой Прыжок, и теперь она ждала их под светом сумасшедшей, бешено летящей звезды — планета и судьба, которая ждала и Баллантайна в конце его долгого полета.

Стенли держал большой лист бумаги, покрытый вычислениями. Он протянул его навигатору.

— Вот наше место назначения, — сказал он.

Навигатор расправил лист на своем рабочем пульте и нахмурился над ним. Наконец он сказал:

— Вы даете мне слишком много, мистер. Планетарные координаты вроде бы в порядке, и орбитальная скорость, и уравнения гравиконстанты, и скорость приземления. Но вся эта мешанина здесь — расчеты относительного движения корабля Баллантайна и звезды Барнарда…

Комин выхватил листок из рук вздрогнувшего человека и отступил, игнорируя гневные слова, внезапно вылившиеся на него.

Он спросил Стенли:

— Вы запомнили все это?

— Конечно. — ответил Стенли и сделал попытку выхватить лист. — Будь ты проклят, Комин!

— Да, вы запомнили, — сказал Комин и порвал лист.

Бешеные крики вырвались сразу из нескольких глоток, и Комин сунул обрывки в карман. Затем улыбнулся Стенли:

— Можете написать снова.

Питер неприлично выругался.

— Что вы пытаетесь доказать, Комин? Разве все не достаточно трудно без…

— Он запомнил все это, — сказал Комин. — У него хорошая память. Он может запоминать трехмерные координаты, орбитальные скорости, скорости приземления и так далее. Дайте ему бумагу и ручку. Он сможет написать это снова.

В глазах Питера мелькнули проблески понимания.

— Конечно, — сказал он. — Дай ему бумагу, Симон. Извини за эту случайность, Билл, но ничего не потеряно, кроме капельки труда.

— Капельки труда… — сказал Стенли. Он поглядел на Комина, как кобра на жертву, которую не может ужалить. Он произнес безобразные слова, но Комин не уделил им внимания. Он заметил внезапную перемену в Стенли.

— В чем дело? — спросил он. — Минуту назад вы были важны, как свинья на льду, а сейчас выглядите гораздо хуже. У вас ослабла память?

Вернулся Симон с карандашом и бумагой и нетерпеливо протянул их Стенли.

— Вот, займитесь. У нас нет времени на творчество.

— Времени, — сказал Стенли. — Если бы не вмешался Комин…

— Случилась очень странная штука, — медленно проговорил Питер. — Мне начинает нравиться Комин. У нас с ним много общего.

Стенли бросил карандаш на пол.

— Я не могу работать здесь, — заявил он. — И никто бы не смог. Я пойду в свою каюту. Это займет немного времени. Не мешайте. Если кто-нибудь мне помешает, вы все заплатите за это.

Он быстро вышел. Никто не проронил ни слова, пока он не ушел. Затем Комин нарушил молчание.

— Не произошло ничего непоправимого. Если что-то пойдет не так, листок можно снова сложить. Я порвал его аккуратно.

Симон сказал:

— У него нет с собой вахтенных журналов. Я сам обыскал весь багаж.

— Не сами книги, — сказал Комин, — а парочка микрофильмов, которые можно сунуть в сигаретную пачку или завернуть в носки.

— Ну, — сказал Симон, — идемте.

— Дай ему немного времени, — сказал Питер. — Пусть начнет. Мне нужна отмычка. Металлические двери сломать не так-то просто.

Они немного подождали, затем втроем очень тихо прошли через кают-компанию, где люди толпились у иллюминаторов, и прошли по коридору к каюте Стенли. Питер кивнул и вставил ключ в замок.

Дверь отворилась. Лишь несколько секунд потребовалось, чтобы, открыть ее, но Стенли, должно быть, сидел с рефлексами на спусковом крючке, прислушиваясь, боясь, не зная, медлить ему или спешить, и не осмеливаясь ни на то, ни на другое. На столе была большая пепельница с горевшим в ней огоньком, и Комин засек последнее движение, очевидно, начавшееся с первым прикосновением ключа к замку. Рулончик микрофильма упал в огонь, вспыхнул и исчез, и Стенли уже хватал второй, с которого снимал копию. Но это было не так-то легко, поскольку тот находился под маленькими, но очень сильными линзами.

Комин рванулся вперед, Питер и Симон за ним. Они ударили Стенли почти одновременно, сдернули со стула и швырнули на пол, в шесть рук вынимая крошечный снимок, который Стенли зажал в кулаке. Комин сжал Стенли запястье, Питер сказал: «Эй, не порви!», а Стенли пытался сбросить их свободной рукой и ногами. Он всхлипывал, как женщина, и ругался черными словами. Наконец, Симон ударил его по лицу. На секунду он обмяк, пальцы разжались, и Питер схватил микрофильм.