Звездный огонь - Страница 16
– Спасибо, – саркастически промолвил я, – очень внятно. Но у меня возникло немало вопросов к вашему альпинисту-ассенизатору.
– Я бы попросил вас, – с достоинством отозвался Адит, – отложить этот разговор на несколько минут. Пользуясь инфором, я не…
– Понятно, – перебил я его. – Отложим.
Совершенно вылетело из головы, что моему собеседнику недостаточно проговаривать реплики про себя – его интелтронный спутник мог считывать только сокращения мышц шеи. А это значило, что любой мог подслушать нашу беседу, не проникая в запретные слои киберпространства, просто присмотревшись к беззвучно шевелящему губами раджпуту и подгрузив в свой инфор соответствующую программу, которая вовсе не числится запретной – ее гражданские версии используются глухонемыми. И если начбез Академии собрался выложить мне, почему его начальство прикрывает Тадеуша Новицкого, да еще так неуклюже, что это здорово смахивает на подставу… Меньше всего я хотел давать такие сведения в руки Аретку или его боссу.
Коптер ушел в пологую спираль, заходя на посадку. Внизу промелькнул обрыв Ласточек, под ним – холодные яркие огни комбината.
От посадочной площадки до уступа, где лежал труп, было метров двадцать, и, если бы не светоусилители в глазах, я непременно сверзился бы по дороге с обрыва. Даже в предательском полумраке я мог, опустившись на колени, разглядеть следы от «кошек» и вбитых костылей. Похоже было, что весь клуб рискунов прошел этой площадкой.
Адит Дев помахал мне рукой, едва завидев. Реакция полицейских была заметно более прохладной. Я включил опознавание, установив постоянную связь с базой данных администрации, хотя произвести впечатление на этих людей мне вряд ли удастся. Штатный сотрудник Службы должен нести в своем теле не менее пятой доли искусственных тканей и органов, и первым наращением обычно оказывается интелтронный помощник. Чертовски полезная штука. Особенно когда приходится выяснять причину смерти.
Кстати! А почему начбез не упомянул об этой части экспертизы?
Не говоря ни слова, я быстрым шагом подошел ко вновь прикрытому пленкой трупу и отбросил пластиковый саван. Конан Сайкс воззрился на меня слепыми, сморщенными бурыми зенками, ощерив в неживой ухмылке фарфорово-белые зубы.
Вскрытие не красит человека. Особенно если он умер неделю назад. Климат Габриэля превратил тело альпиниста в некое подобие вяленой каракатицы, притормозив разложение. Это помогло мне не вывернуться наизнанку, когда я опустился на колени возле тела, но из развороченной брюшной полости исходил такой смрад, что хотелось задержать дыхание. Даже с помощью медицинской энциклопедии я не разобрался бы в напластовании бурых лохмотьев, оставшихся после коронерского скальпеля, если бы не имел соответствующего опыта. В свое время я не поленился закончить три курса медицинского колледжа – слишком мало, чтобы лечить людей, но вполне достаточно, чтобы знать, как и отчего они умирают.
Сейчас я мог с уверенностью сказать, что экспертиза была проведена очень и очень грязно. Непрофессионально. Колониальная служба не поощряла излишнего мастерства в младшем составе, следуя принципу Питера, но подобная безалаберность не лезла ни в какие ворота. Не то чтобы коронер забыл взять какие-то пробы или просветить тот или иной орган… но повторить анализы после него было уже почти невозможно – так грубо сделаны надрезы, так, почти намеренно, были нарушены анатомические и тканевые структуры, а ведь обезвоживание само по себе искажало гистологическую картину почти до неузнаваемости!
Больше всего мне хотелось сейчас провести полный анализ памяти коронера, чтобы выяснить, сам он додумался до таких фокусов или помог кто. К сожалению, мои полномочия имели границы, и медикаментозный допрос сотрудников Службы, несомненно, выходил за них. А хранить свой смертный приговор во вживленных блоках памяти, которые я мог и имел право перетряхнуть, не станет даже полный идиот.
Однако и такой, накриво проведенный, анализ дал массу интересных данных.
Нехитрая программа видеосинтеза представила мне Конана Сайкса условно живым. Бурая кожа побледнела, налившись здоровым медным блеском, ее негнущиеся складки натянулись изнутри мягким жирком, который не сгоняется никакими анаболиками. Передатчик, сообщавший лосу Башни о местонахождении подопечного, находился в браслете на правом запястье, но сенсоры жизнедеятельности внедрялись в пятое межреберье, левее и ниже соска. Незадолго до смерти Сайкса кто-то вырезал их, небрежно располосовав кожу чем-то бритвенно-острым. А раны – тут же залил клеем, потому что крови на коже почти не было. Кстати… пальцы мои затрепетали сложными мудрами… одежда покойника исчезла: труп нашли уже нагим. Почему? Убийца боялся, что ткань не позволит влаге испариться из тела? Или просто захватал рубашку пальцами и побоялся тщательного анализа на маркеры? Хотя куда там – тщательного…
И что было неправдоподобнее всего – сигнал с биодатчика не оборвался ни на миг. Хотя должен был пресечься, как только титановая таблетка покинула тело Сайкса.
Замерев, повиснув на каркасе из напрягшихся синтетических мышц, я лихорадочно перебирал варианты. Еще раз вызвал из памяти карту пика Сикорского, маршрут Сайкса. Отсчитал четыре условных часа назад от того места, где сигнал оборвался, где проводились все поиски. Кружок неопределенности захватил кусок склона заметно ниже ущелья, где осыпи покрывали его вечно предательским ковром, готовые сорваться лавиной в любой миг, стоит ноге неосторожного потревожить покой скал. Если где и мог погибнуть опытный альпинист, так здесь – или уже на высотах венечного конуса, близ ошпаренной ультрафиолетом вершины, где солнечные лучи выжигают сетчатку и ледяной недвижный воздух высасывает тепло камней. Очень опасное место. Меня в очередной раз взяла жуть при мысли о том, что парни равата Адита будут искать биохимические метки Сайкса в этом первозданном хаосе, рискуя обрушить на себя обвал… а потом я понял, что и это – обман. Нет, Сайкс умер и не здесь. Обман, скрытый обманом, прикрытым иллюзией…
Я проследил маршрут взглядом. После склона путь Сайкса вел прямо в ущелье, однако то открывалось широким устьем, достаточно ровным и надежным, чтобы даже такой профан в альпинизме, как я, мог одолеть его прогулочным шагом. Вот это место, пожалуй, подошло бы… если только обмен не произошел еще раньше.
– Рават Адит, – собственный голос показался мне чужим, – биодатчик господина Сайкса подключался по стандартной схеме?
– Совершенно верно, – пророкотал индус. В реале его голос неприятно бил по ушам.
Бросок в информационное море, и демон поиска, словно зимородок, выдергивает из темных вод сверкающую чешуей рыбку-схему. Сигнал ретранслировался через синхронный спутник и только оттуда попадал в локальную опсистему Башни. Разумеется, не напрямую – число направленных антенн на сателлите ограничено, и их контролирует продвинутый псевдоинтеллект-сьюд. Доступ к его системам ограничен паролями местной администрации.
Это значило, что любой подчиненный губернатора Торсона мог при желании записать сигнал с биодатчика, затем подменить прямую передачу записью… и круг подозреваемых резко расширялся. При полном отсутствии мотива. Бред какой-то.
– Господин Михайлов…
Один из полицейских, видно, самый умный, сообразил наконец, что происходит нечто неладное. Я оборвал его взмахом руки.
Следующий шаг требовал несколько больших расходов процессорной мощности, чем я мог себе позволить, но задействовать мейнфреймы института через узкие гейты местной связи было невозможно. Я построил синхронистический график – маршрут Сайкса, вероятная нагрузка на сердце (лишенное усилений – один из немногих органов, которые не стоит заменять на имплант) и реальные данные с сенсоров. И одновременно – скользящий график сравнения: поиск совпадающих участков в кардиограммах.
– Господин Михайлов…
– Обождите, в конце концов, господин Асахита! – рявкнул я, вглядываясь в мельтешение пестрых линий, лианами заплетавших площадку. Должно быть, в глазах у меня полыхало синее пламя, потому что помощник бэйтаунского шерифа отступил на шаг.