Звездные гусары - Страница 65

Варучанин со смехом встал на колени и отвалил один из камней. Там оказались тряпки, целая гора, и все они наполовину истлели. Друзья облачились в эти лохмотья, а затем отыскали синюю и красную глину и вымазали себе лица. Мухину пришлось также тщательно натереть себе руки и ноги, чтобы скрыть истинный цвет кожи.

В таком-то виде они и двинулись через пустыню. При встречах с варучанами Мухин всегда молчал, а его друг кричал на них, замахивался кулаками и топал ногами; варучане пугались его и падали ниц. Мухин тоже иной раз подпрыгивал и с силой топал о землю или вдруг принимался крутиться на месте с тонким воем. (Мы потом попросили его показать, как он это делал, но Андрей Сергеевич так сильно покраснел, что у него даже слезы поплыли по глазам, и тихо ответил: “Мне бы, господа, этого не хотелось” – тут всем стало стыдно, и мы отступились.)

Таким вот образом они прошли от одной стоянки до другой и сумели пересчитать все отряды незамиренных “ватрушек”; затем они вышли на северную дорогу и заночевали возле одного из колодцев.

Если бы с Мухиным не было варучанина, то непременно погиб бы наш Андрей Сергеевич. Но варучанин сразу распознал яд и запретил пить воду.

Они возвратились к варучанскому лагерю, где останавливались накануне, и сделали там запас воды, причем мухинский варучанин был в страшном гневе. Он грозил своим единоплеменником ужасающими карами со стороны грозных божеств, ссылался на каких-то демонов, с которыми якобы состоял если не в родстве, то в близкой дружбе. Так что воду им поднесли, подползая на коленях. Принимая бурдюк, варучанин еще и пнул подносящего ногой, потом затопал на остальных и выбежал вон в развевающихся лохмотьях; Мухин скакал за ним следом, размахивая руками и крича.

Им пришлось беречь воду, и все равно ее не хватило, поскольку остальные колодцы также оказались погублены. Страшное преступление, которое навлекло на предводителя мятежа праведный гнев со стороны его же единоплеменников!

Впоследствии при замирении восставших г-н Верзилин воспользовался этим злодеянием, чтобы покончить с негодяем раз и навсегда. Из штаба округа прислали специалистов по очистке воды, и это послужило началом прочного мира в районе Шринхара… Впрочем, я забегаю вперед.

Добавлю только, что церемония совместного распития воды из всех очищенных колодцев по очереди – сперва пили русские командиры, потом варучанские – выглядела весьма впечатляюще. Эту запись, кажется, даже в Петербурге показывали…

Однако возвращаюсь к истории Мухина. Он сам признавал: если бы не разведчики под командой поручика Короткова, наши друзья, наверное, не добрались бы живыми. Варучанин еще держался, но Мухин совсем был плох. Коротков говорил потом, что один из “ватрушек” тащил другого, так что им дали воды, поскольку нести пленников на себе никому было неохота.

– Мухин вообще никогда не отличался разговорчивостью, – заключил свое повествование Лисицын (к тому времени мы прикончили четверть его водочного запаса и разделались с двумя запеченными курицами). – Тот случай, о котором я рассказываю, наверное, был единственный, когда он говорил подолгу. Кое-что так и осталось для меня невыясненным, но расспрашивать Мухина я более не решился: было слишком очевидно, что ему не хочется возвращаться к этой теме.

– Я ведь знал Андрея Сергеевича прежде, – сказал я, желая хоть как-то отблагодарить моего собеседника за угощение и рассказ, – так что, возможно, сумею разрешить ваше недоумение.

– В таком случае объясните мне, как вышло, что “дикие” варучане так преклонялись перед спутником Мухина?

– Что же здесь необычного? – возразил я. – Он, как вы сами описали, оделся жрецом и вел себя, точно одержимый духами. Дикари испытывают необъяснимый трепет перед подобными субъектами.

Лисицын покачал головой:

– У меня сложилось впечатление, будто дикие “ватрушки” мгновенно узнавали его. Они падали на лицо, едва лишь видели его. Для такого эффекта одного театрального представления мало.

Я засмеялся и хлопнул себя по коленям.

– Ну конечно! Любезный мой Степан Людмилович, дело чрезвычайно простое. У этого Бурагана – так ведь, кажется, его имя? – дурная репутация. Он был у них черным шаманом, злым колдуном… Один только его вид вгонял варучан в трепет.

– Бураган? – удивился Лисицын. – Никогда не слыхал такого имени. По ведомости он числился как Герман, и подпоручик так к нему и обращался.

Настал мой черед удивляться.

– Герман? Еще одна странность! Уж не крестился ли наш черный шаман?

Некоторое время я размышлял над услышанным, и тут картинка сама собою начала окончательно складываться у меня в голове. Так вот о чем Мухин не успел написать мне в своем письме! Желая остаться с Мухиным, Бураган решился расторгнуть сделку, заключенную некогда со злым духом, и отказаться от шаманского наследства, а сделать это можно было только одним способом, и отец Савва небось с особенным удовольствием затащил его в купель. Жаль, что меня при этом не было; вероятно, любопытная разыгралась сцена!

– Что ж, – сказал я, – если вдуматься, во всей этой истории нет ничего из ряда вон выходящего. Напротив, все вышло чрезвычайно традиционно: ведь обмануть черта – любимая солдатская шутка!

После некоторых боевых действий, весьма для нас успешных, N-ский полк перевели глубоко в тыл. Командование решило, что личному составу надобно отдохнуть и заодно уж приготовиться к смотру, каковой намечался в честь прибытия великого князя на Варуссу.

Подобный, с позволения сказать, отдых далеко не всем пришелся по душе. Настоящий вояка, бывавший в серьезном деле, начинает относиться к смотрам и парадам с некоторым пренебрежением. После кровавых схваток заниматься шагистикой, изнурять испытанных солдат муштрою и оскорблять свой боевой глайдер наведением нарочитого лоска – ну как перенесть такое? Только высочайший визит в качестве повода к смотру удерживал моих товарищей от ропота и проявления недовольства.

Меня и несколько других офицеров назначили квартирьерами, поручили нашему попечению четыре инженерных взвода и отправили обустраивать будущую дислокацию полка.

Место определили нам совсем глухое. На многие версты окрест лежала степь ровною скатертью. Далеко было видно, как ветер гонит по серебристой траве волны, сходные с морскими. От волн исходил терпкий, медвяный запах. Медом пахла и вода в колодце, выкопанном в незапамятные времена. Цырык-цырыки, род здешних кузнечиков, пели так самозабвенно, что иной раз приходилось нам почти кричать, дабы быть услышанными друг другом.

Покойная здешняя местность выглядела самой благодатной. Тем удивительнее было знать, что ближайший оазис находится отсюда в трех днях пути по воздуху. Варучане избегали селиться тут и пасти свой скот.

Ротмистр Алтынаев быстро указал и на причину этого курьеза. Собственно говоря, причина располагалась прямо вокруг нас, потому я сразу ее и не приметил. А если подняться на глайдере повыше, то ясно видными делались огромные круги из примятой неизвестно кем травы. В центре одного такого круга мы и разбили временный наш лагерь.

Поздним вечером, после ужина, когда чаша с пуншем пошла по рукам, уподобившись спутнику на орбите, когда задымили трубки, а поручик Сенютович отчаялся настроить свою бывалую гитару, разговор у костра сам собою вернулся к таинственным следам на траве.

– Подобные кунштюки встречаются и на Земле-матушке. Во времена дремучего Средневековья люди полагали, что эти круги оставляли на полях ведьмы, когда в непотребном виде плясали и тешили тем самого сатану, – изрек полковой врач Щеткин менторским тоном.

Сенютович сразу пришел в восхищение.

– Какой же темперамент нужно иметь, господа, – мечтательно молвил он, – чтобы в пляске этак траву утоптать! Полагаю, ведьмы были те еще штучки!

– Позднее, в более просвещенные времена, а именно – в веке двадцатом, принято было считать, что круги на траве суть следы визитеров из обитаемого космоса, – продолжал Щеткин. – Но мне кажется, что это вздор. Мы на этой планете сами в качестве пришельцев, и однако ж я ни разу не наблюдал, чтобы г-н полковник или, скажем, присутствующий тут поручик Сенютович бегал по степи и приминал растительность ровной окружностью. Нет, господа, поймите меня правильно – упомянутому поручику случалось на моей памяти выписывать на ходу замысловатые фигуры, но они походили скорее на синусоиды…