Звездные гусары - Страница 56

– Бураган! – сказал варушанин и дико огляделся по сторонам.

Полковник перевел посерьезневший взгляд на Мухина.

– Это его имя, – объяснил Мухин. – Его выгнали из племени.

– За что?

Нам уже доводилось сталкиваться с тем, что самые хилые и безобидные на вид варушане зачастую оказывались отъявленными разбойниками.

– За наследство, – сказал Мухин.

– Бураган! – воскликнул варушанин и заломил руки.

– Прошу меня простить, я не силен в варушанских диалектах, – сказал г-н полковник, – но как вы вывели все это из одного-единственного слова?

– Не знаю, – честно признался Мухин.

– А не может так оказаться, что вы ошибаетесь?

Мухин совершенно не улавливал иронии. Шутить с ним было бесполезно, так же как и говорить иносказательно. Вот и на замечание полковника Мухин просто ответил:

– Нет, я не ошибаюсь. Я могу всю историю рассказать, если угодно.

– Да уж, – полковник поневоле понизил голос, – угодно.

– Хорошо.

И Мухин начал:

– В их племени был один колдун.

(Полковник плюнул и отошел подальше от варушанина, который проследил за ним испуганно.)

– Обычно колдуны у варушан считаются добрыми: заговаривают погоду, дожди, снегопады, вылечивают болезни животных; но этот был злой.

– Вы себя со стороны-то слышите? – перебил полковник, которому история нравилась все меньше и меньше.

– Слышу, – чуть растерялся Мухин (он только-только разговорился и теперь сразу был сбит с толку).

– Что еще за колдуны? Вы в это верите, господин Мухин?

– Мне в злого колдуна куда легче поверить, чем в доброго, – сказал Мухин. – Продолжать?

Полковник немилостиво поджал губы и махнул рукой.

– Продолжайте.

– Этот злой колдун имел большую силу и обладал немалым имуществом, которое заключалось в основном в стаде коз.

(Варушанские “козы”, понятное дело, были лишь аналогами настоящих земных коз, но кое в чем сходились с нашими, а именно: в склонности шкодить и пакостничать. Как и у обычных коз, у этих были длинная, пригодная для пряжи шерсть и очень жирное, целебное молоко.)

– Когда колдуну настало время умирать, он пожелал избрать себе наследника, но вся его родня перемерла в течение месяца. Сперва погиб, захлебнувшись в зыбучих песках, его старший сын; затем насмерть разбился младший; от сердечного приступа скончался племянник, отравился испорченной пищей муж племянницы – словом, человек шесть отправились на тот свет, а умирающий колдун все жил да жил, не зная, кому передать наследство. В конце концов, устав от страданий, он поднялся с постели и отправился бродить по деревне. Люди разбегались при виде его, потому что колдун мог передать наследство кому угодно, просто коснувшись его рукой.

Несколько раз жителям деревни казалось, что колдун дотронулся до одного или до другого; несчастные, на которых пал выбор, и сами не были в этом вполне уверены. Словом, все ожидали исхода и трепетали.

К вечеру этого дня колдун наконец отошел, и черные духи забрали его жизнь. (Так они это понимают.) Варушане сожгли его дом и начали ждать, не объявится ли наследник.

И что же?

– И что же? – переспросил полковник Комаров-Лович, видя, что рассказчик замолчал.

– А? – Мухин поднял брови. – Ну да. И тут по прошествии нескольких дней на Бурагана начинают сыпаться несчастья. Сперва умирает родами его жена и с нею младенец. Это сочли случайностью; такое у варушан происходит естественным порядком, без участия колдуна, просто от недостатков медицины. Затем дохнут его козы. Он уж догадался о причине и постарался скрыть печальные обстоятельства: закопал своих коз тайком и никому не пожаловался. Но проклятье никогда не позволит о себе умолчать, и через несколько дней у Бурагана сгорает дом. Дом горит на виду всей деревни, и уж это обстоятельство ни спрятать, ни замолчать оказалось невозможным.

– Я что-то не понял, – произнес полковник, избегая теперь смотреть не только на варушанина, но и на самого Мухина, как будто тот в чем-то замарался. – Что же это выходит, господин Мухин? Извольте объясниться до конца! Вы теперь свели дружбу со злым колдуном?

– Скорее, с его наследником, и это вряд ли можно назвать дружбой в прямом смысле слова, поскольку дружеские отношения предполагают если не полное равноправие, то… – сказал Мухин и сбился.

– Ваш Бураган – колдун? – спросил полковник в упор, видя, что Мухин вконец растерян.

– Нет…

– Докладывайте дальше.

– Слушаюсь. – Мухин перевел дыхание и нашел мгновение, чтобы послать ободряющий взгляд настороженному Бурагану. – Если бы он принял наследство целиком, то есть стал бы колдуном, то ни мора, ни пожара, ни смерти жены – ничего бы этого не случилось; но в том-то и дело, что Бураган этого не захотел – и наследство обратилось в проклятие.

– Сколько тонкостей вы уловили в этом деле, – заметил полковник.

– Бураган! – вскричал варушанин и придавил к груди свои тощие руки.

– В конце концов односельчане выгнали его из деревни, пригрозив побить камнями, если вернется, – заключил Мухин.

Полковник помолчал, играя пальцами по столу, затем сел и заложил ногу на ногу.

– И что вы предполагаете теперь делать?

– Пусть сперва откормится… А что с ним делать? Опять в пустыню выгнать?

– Нет, в пустыне он один умрет.

Мухин очевидно обрадовался.

– Я бы взял его к себе.

– На что вам такой товарищ, коль скоро вы и сами изрядный недотепа, – уж простите, Андрей Сергеевич, стариковскую откровенность…

– Клин клином вышибают, – сказал Мухин с неожиданным оптимизмом и вышел от полковника в сопровождении Бурагана.

Разговор этот скоро стал, с вариациями, известен всему полку, и на Мухина начали посматривать едва ли не с суеверным ужасом. Еще бы! Приручить настоящего варушанского колдуна, да еще по репутации “злого”, жить с ним под одной крышей и в ус не дуть – на это надобна особенная смелость, которой и лучшие наши храбрецы не обладали.

Что же наш полковой священник, отец Савва, спросите вы, куда он глядел? Но отец Савва как раз глядел в нужном направлении, поскольку не первый год имел дело с варушанами и кое-что о них понимал. Поэтому воскресным днем, завидев Мухина в церкви вместе с Бураганом, отец Савва ничего не сказал, только бровью двинул. Мухин покраснел и на “оглашенные, изыдите!” решительно вытащил Бурагана из храма, а заодно вынужден был уйти и сам. Бураган пошел за ним покорно, но, как я приметил, волочил ноги, криво сутулился и норовил обернуться, – а это у варушан признак тайного неповиновения.

Несколько дней после этого Бурагана можно было видеть повсюду: в состоянии крайнего возбуждения он таскался за Мухиным на плац, до офицерской столовой и обратно, потом гулял один мимо жилых домов и палаток, дважды был отгоняем предупредительным выстрелом от оружейного склада и единожды – от продовольственного, где Бураган, впрочем, ничего не пытался украсть, а лишь любопытствовал.

Вечерами, когда Мухин играл в собрании в карты, Бураган просиживал на пороге, подтянув тощие колени к подбородку и бессмысленно глядя перед собой. С Мухиным всегда играли по маленькой, боясь окончательно разорить невезучего подпоручика.

Однако принятые меры помогали, как водится, мало, и уже к середине вечера Мухин начал играть в долг; тогда переменили аккумуляторы в светильниках, распечатали новую колоду, а заодно и откупорили свежую бутылку из запасов штаб-ротмистра Алтынаева; бог весть откуда он черпал сии божественные сосуды, но запасы их иссякали лишь в самых крайних случаях, например, когда случалось наступление.

– А что, – сказал корнет Лимонов, видя, что Мухину чрезвычайно хочется продолжить, но он больше не решается, – не поставить ли вам, подпоручик, на кон вашего ватрушку?

Мухин, вставший было из-за стола, уселся обратно и потянулся к картам.

– На что вам мой ватрушка? – осведомился он. – Он ведь совсем дикий и по-русски почти не разговаривает.

– Да ведь вы с ним как-то объясняетесь? – возразил Лимонов.