Звезда заводской многотиражки (СИ) - Страница 46

— Алло? — недовольный сонный голос. — Это кто?

— Анечка? — нежно пропел я. — Это некто Иван Мельников тебя беспокоит. Есть минутка?

С той стороны трубки ахнули. Потом снова раздался грохот, будто пластмассовый корпус резко стал скользким и выпал из ослабевших пальцев.

— Это что, розыгрыш какой-то? — тихо и уже совсем не сонно проговорила Аня.

— Анечка, о чем ты? — с деланным недоумением спросил я. — Какой еще розыгрыш, у меня же никакого чувства юмора нет в такое время! Дорогая, как ты смотришь на то, чтобы попить вечерком молочных коктейлей? Или может чего-нибудь более горячего или горячительного, а то погоды стоят не самые теплые...

— Вы кто? — почти шепотом спросила Аня, громко дыша в трубку.

— Иван Алексеевич Мельников, год рождения — пятьдесят восьмой, журналист, не был, не был, не состоял, — отчеканил я. — Аня, у меня к тебе чертовски важное дело, давай встретимся. Например, сегодня в семь в «Петушке». Это рядом с кинотеатром «Россия», там еще...

— Я знаю, где «Петушок», — зло перебила меня Аня.

— Тогда буду ждать тебя там сегодня в семь, — сказал я, заполняя возникшую паузу. — В пальто, в печали и в... А, нет, это не из этой оперы. Анечка, ну что с тобой? Или ты не веришь, что это на самом деле я? Тогда приходи, и сама все увидишь.

В трубке раздался не то всхлип, не то вскрик. Потом запищали короткие гудки.

— Не знаю, какая муха ее укусила с утра пораньше, но я сделал все, что мог, — я развел руками и вернул трубку на ее законное место. — Все слышал? Сегодня в семь идем в «Петушок». Навстречу, так сказать, твоей судьбе.

— Вообще-то у меня были планы, хотя... — Мишка вынул руки из карманов. Потом засунул обратно. Потоптался на месте. Потом мотнул головой, будто с чем-то внутри своей головы или категорически согласился, или категорически же не согласился. — А, черт с ними! Встречаемся на проходной?

— Заметано! — я поднялся и протянул лучшему другу руку.

День был суматошный, конечно. Причем, я сам же его таким и сделал. Сначала на летучке нахватал на себя обязательств по собственной же инициативе, потом сбегал в профком, чтобы показать лишний раз лицо квелому баклажану его возглавляющему. И показать секретарю профкома свой профсоюзный билет. Она мне попеняла, что я уже три месяца не плачу взносы, я клятвенно пообещал сегодня же исправиться. Вызнал у ее, где искать комсорга Галю и помчался дальше наматывать круги по длинным коридорам административного корпуса.

Галя мне обрадовалсь, как родному. Особенно когда я ей сообщил, что я активист и энтузиаст и мечтаю приносить пользу родному заводу и родному государству. И вот прямо сейчас могу помочь нарисовать этот плакат или подписать эти открытки. Да, конечно же, я приду на собрание! О нет, петь и плясать не буду, но могу взять на себя половину конферанса. Вот уж что-что, а трепать языком я умею.

Потом мы с Галей пошли вместе обедать, обсуждая, какие замечательные перспективы ждут комсомольскую ячейку шинного завода вместе с моим приходом, и только тут я заметил, что нас не двое, а трое. За нами увязался тихий паренек немного унылого вида.

— Иван, ты просто не представляешь, как я рада твоему появлению! — глаза Гали воодушевленно сияли. — Мне иногда казалось, что я головой об стенку бьюсь, и это все одной мне надо! Но ведь я же для всех стараюсь! Чтобы жизнь на заводе бурлила, чтобы всем было интересно. А все как будто для галочки на собрания приходят. Только чтобы выговор не заработать.

— Галина, выдыхай! — я рассмеялся и приподнял стакан компота. — Давай выпьем этого компота за наш с тобой успех! Они еще будут бегать, как укушенные в зад змеей энтузиазма, вот увидишь!

Бледный юноша, прибившийся к нам, смотрел на меня взглядом побитой собаки. Потом перевел тоскливый взгляд на Галю. Похоже, тут у нас обитатель френд-зоны... Мда, бедный парень...

— Слушай, Иван, — лицо Гали стало собранным и озабоченным. — Мне нужно кровь из носа до конца следующей недели составить план на будущий год, а у меня конь не валялся...

— Галочка, я уже сказал, что можешь на меня рассчитывать, — заговорщически подмигнул я.

Потом я вернулся в редакцию, составил про запас парочку дайджестов, помог Даше составить список вопросов для интервью с нашим знаменитым на весь союз рационализатором Федором Зиминым. Потом снова забежал в профком, принес секретарше из столовой пару ватрушек. Слышал, как она по телефону сокрушалась, что она не может пойти в столовую. Там пахнет тушеной капустой, а у нее токсикоз, и ее мутит только при одной мысли об этом запахе. В благодарность она легким движением руки нашла мне текст того самого постановления, согласно которому завод обязан был предоставить мне изолированную квартиру. Я несколько раз пробежал глазами, запоминая сухие казенные формулировки. И помчал в отдел кадров, чтобы насесть там на замерзшую у окна Таню, специалиста по молодым специалистам. С очень важным вопросом — когда и как мне заполучить полагающееся мне постановлением от тридцатого июля сего года изолированное жилье. Таня отфутболила меня к какому-то первому заместителю второго секретаря парткома, которого на месте не оказалось, так что я просто пришел в партком. Там меня выслушали, поцокали языком и отправили искать Ивашко Дмитрия Валерьевича, который, кажется, сможет дать мне исчерпывающие объяснения политики партии.

Потом я посмотрел на часы и вернулся в редакцию, чтобы поработать. По-быстрому написал короткий фельетон про очередного дебошира, на которого вчера пришел сигнал из милиции. Составил про запас три дайджеста, а потом, наконец-то выдохнул.

Деятельность я развил не просто так. Когда окрыленный будущей встречей с Аней Мишка ушел, я остался в редакции один. И подумал о такой важной вещи, как планы на будущее. Да, возможно, это все мне снится, и я сейчас подергиваю ножкой в глубокой коме в отделении интенсивной терапии «семиэтажки». Да, очень может быть, что моя советская командировка закончится так же внезапно, как и началась. Вот только что это меняет? На дворе восьмидесятый год. Через два года гроб Леонида Ильича под гудок всех советских заводов опустят в яму у кремлевской стены, а еще через три неспешно до этого покачивавшийся поезд СССР покатится под откос, чтобы разломаться на отдельные вагоны. И у меня есть важное преимущество — я об этом знаю. Но есть и минус — это знание мне ни хрена не дает. Потому что я ни хрена не понимаю в большой экономике, и том, каким образом новоявленные акулы капитализма выгрызали у государства особенно вкусные предприятия. Зато я знаю, что на дворе все еще те благословенные времена, когда если пошевелить жопой, то можно заполучить себе особенно вкусную жилплощадь. А то и две жилплощади. И вовсе даже не за деньги, а вполне законным путем — по профсоюзной, комсомольской и партийной линиям. И у меня на это все есть еще лет пять. Ну ладно, семь. Не так уж и мало, если задуматься. А значит надо увлеченно ввязываться во все мероприятия с пометкой «организовано комитетом комсомола» и «профком рекомендует». И пробиваться наверх, расталкивая других желающих воображаемыми локтями.

Вот поэтому я и бегал весь день, как ужаленный в зад той самой змеей энтузиазма. Я пока не знал, как точно это все заполучить. Но был железно уверен, что никто не придет ко мне сам и ничего не даст. Что бы там ни писал классик литературы на эту тему.

За один день я не то, чтобы очень многого достиг. Но успел заметить важное — активность и энтузиазм не очень чтобы в чести. Ну что ж, значит у меня будет меньше конкурентов, когда я разберусь в этой всей системе.

Миша ждал меня на проходной, как мы и договаривались. Он нетерпеливо комкал в руках перчатки, а лицо его выражало то горячую надежду, то вдруг становилось хмурым и опечаленным. Эх, Мишка, всегда ты вот такой был! До поры до времени казался самоуверенной скалой, но как только дело доходило до отношений с девушками, то ты тут же начинал то хамить, то мямлить. Ничему тебя жизнь не учит, Михась!