Звезда Вавилона - Страница 18

Фило пощекотал мурлыкавшую кошку под бриллиантовым ошейником.

Гленн не хотел, чтобы она была здесь. Но человек, напавший на нее, наверняка был тем, кто столкнул его отца с лестницы. Гленн считал себя ответственным за ее безопасность. Или убедил себя в этом.

Другой же более серьезной причиной, которую он не мог признать, было то, что он видел, как она, дрожа, сидела на выдвижных носилках машины «скорой помощи», с повязкой на шее, такая тоненькая и беззащитная. Тем не менее она отбилась от нападавшего мужика и так врезала ему, что он вынужден был убежать. Он не мог перестать думать о ней, а это означало, что Кэндис Армстронг способна проникнуть в его душу, что заставило бы его потерять контроль над собой. Во время поездки от дома ее матери она упомянула о возможной работе в Сан-Франциско. Он надеялся, что она ее получит.

Они в тишине поднялись в квартиру Гленна на девятом этаже. Гленн прокручивал в голове миллион вопросов: «Кто столкнул его отца? Где было письмо, которое спрятала миссис Кироз? Было ли в нем указание на личность нападавшего? И что означает Морвен — внезапное, необъяснимое воспоминание из прошлого?»

Кэндис, стоя рядом с ним, старалась сохранять спокойствие. По совету медика она взяла бутылочку с успокоительным, хранившуюся в аптечке матери, но еще не приняла лекарство. Было уже за полночь, и она хотела сохранить ясность ума. Она не позвонила матери в Нью-Йорк, так как пока не хотела, чтобы Сибилла знала о произошедшем. Когда они завезли Хаффи домой к ее знакомым, Кэндис не сказала им о нападении, объяснив, что повязка на шее закрывает укус жука.

После того как Гленн открыл входную дверь, Кэндис спросила его:

— Почему бы вам не поехать в больницу и не посидеть рядом с отцом? Здесь со мной все будет в порядке.

— Я не оставлю вас одну. К тому же мой отец даже не узнает о моем присутствии. Они вызовут меня, если я им понадоблюсь.

Если я им понадоблюсь. Но не ему. «Почему такая отчужденность?» — хотелось спросить ей. Что стояло между отцом и сыном все эти годы, что осталось даже в этот час несчастья?

Гленн приехал к дому ее матери в пальто, которое сейчас снял, и его внешний вид удивил ее. Ни костюма, ни брюк, ни сорочки. На нем были только черные штаны на шнуровке и черная футболка, которая плотно облегала рельефные мышцы и плоский живот. Черный цвет придавал ему властный вид.

Кэндис отвела взгляд в сторону. Пока ее карьера не пойдет в гору, она обойдется без интимных отношений. Поэтому она убедила себя, что Гленн Мастерс всего лишь еще один симпатяга, на котором хорошо сидит футболка.

Квартира была похожа на выставку замшевой мебели красного и серого цветов, хромированных ламп, индейских ковриков и пальм в больших кадках.

Кэндис заметила, что одна стена была полностью покрыта фотографиями гор, утесов, скал, склонов, валунов. Снимки были черно-белые и цветные различных размеров: от небольшой открытки до плаката. Когда Гленн прошел на кухню, Кэндис поближе рассмотрела снимки и обнаружила, что почти на каждом из них изображен человек. Это был Гленн, взбиравшийся, как муха, по невероятно плоским и крутым стенам. На некоторых фотографиях женщина, худая и высокая, поднималась в горы вместе с Гленном. Кэндис прочитала подписи: «Орлиный утес, Гонконг»; «Остров Гола, Донегол, Ирландия»; «Грампианские горы, Австралия».

Он вышел из кухни, держа в руках два стакана апельсинового сока со льдом. Заметив, что она рассматривает фотографии, сказал:

— Когда убили мою мать, я очень озлобился. Мне было восемнадцать лет, и я должен был научиться управлять гневом. Тогда, двадцать лет назад, таких занятий еще не было, поэтому друг предложил мне заняться скалолазанием.

Интересно, этот друг — женщина со снимков?

— Выглядит опасно.

— Да, может быть. Еще это очень весело. Вам следует попробовать.

— У меня даже на стремянке голова кружится, — сообщила она. — Часть своей выпускной практики я провела на раскопках рядом с Великой пирамидой. Мой профессор предложил мне наперегонки взобраться на пирамиду Хеопса. Может, я бы и влезла наверх, но вот спуститься вниз точно не смогла бы. Мы видели туристов на вершине пирамиды, которые застряли там, потому что боялись слезать вниз. Пришлось даже вызывать египетский армейский вертолет, чтобы снять их оттуда. Так же наверняка было бы и со мной. Вам это помогло? Я про ваш гнев. — Она потрогала шею.

— Я перестал лазить по горам. Что-то не так?

— Повязка слишком тугая.

Он провел ее к красному замшевому дивану, где поставил стаканы на плетеные подставки.

— Я сделаю перевязку.

Когда он вернулся с аптечкой, она спросила:

— Почему вы перестали ходить в горы? — Она размышляла, было ли это связано с той женщиной на фотографиях рядом с ним.

— Произошел несчастный случай — я выбил колено, — ответил он, сидя рядом с ней и открывая белый ящичек с красным крестом на крышке. Он аккуратно снял повязку с ее шеи и нахмурился.

— Что там? — спросила она, представив, как хлещет кровь из ее сонной артерии. Гленн дотронулся ладонями до ее шеи, чтобы поднять волосы и развязать розовую ленту. Кэндис затаила дыхание от неожиданно приятного прикосновения его пальцев к ее коже.

— Ваша камея вся в крови.

Он положил камею в ее ладони и вернулся к ране на шее, которая перестала сочиться кровью, но все же требовала дополнительной обработки. Когда он намочил ватный тампон в антисептике, они услышали, что за окном снова пошел дождь.

Он осторожно обрабатывал ее рану. Гленн имел дело с ножевыми и пулевыми ранениями, пробитыми черепами, сломанными ногами, когда кости торчали из-под кожи, и даже оторванными конечностями. Но этот небольшой порез ужасал его и в то же время приводил в ярость. Ее шея, такая белая и изящная — она сама могла бы быть камеей, — была поранена. Он хотел найти ублюдка и перерезать его глотку.

Кэндис заметила пульсировавшую вену на лбу у Гленна. Ей было интересно, о чем он думает. Наверняка о своем отце. Он старался казаться равнодушным, но, несомненно, переживал о нем.

— Почему именно камея? — спросил Гленн.

Тишина и ее близость заставляли его чувствовать себя неловко. Она переоделась перед уходом из дома матери в блузку из полупрозрачной ткани и юбку с оборками. Ее волосы были небрежно заколоты. От кожи исходил легкий аромат пены для душа — фрезия или пион?

— Мне нравится их искать, — ответила она. Прикосновения его рук к ее шее были похожи на касание крыльев бабочки. Она не встречалась с ним взглядом. Он сидел слишком близко. Если бы она посмотрела на него, то изменила бы решение об отказе завязывать отношения. — Чистить их, возвращать прекрасные вещи обратно к жизни.

— Как Нефертити, — сказал он, улыбнувшись. Он протер рану насухо, выдавил мазь на палец и, аккуратно наложив ее, спросил: — Почему вы думаете, что Нефертити была фараоном? — Ему нужно было отвлечься от того, что он сейчас делал, от их физической близости и сконцентрироваться на чем-нибудь другом ради них обоих: он ощущал, что Кэндис тоже чувствует себя неловко.

Она посмотрела на портрет, висящий над камином позади него.

— Моя теория не пользуется популярностью. — В Сан-Франциско Рид О'Брайен говорил ей, сидя за своим большим рабочим столом: «Если мы дадим вам документальный фильм, Кэндис, то в нем не должно быть никаких намеков на то, что Нефертити была фараоном. Сериал должен быть про женщин в их традиционных ролях в Древнем Египте, а не про женщин-фараонов». — Археологи допускают, что Хатшепсут была фараоном, потому что тому есть доказательства, — пояснила она, пока Гленн доставал из аптечки марлю, пластырь и ножницы. Он еще не закончил с ее раной. Опять прикосновения, опять близость. — Но одной женщины-фараона достаточно для консервативного, управляемого мужчинами мира египтологии.

Гленн наложил стерильную прокладку на порез, потом взял Кэндис за руку и прижал ее ладонь к марле, чтобы она не сдвинулась с места. Его пальцы так бережно держали ее запястье, словно оно было из фарфора.