Звезда эстрады - Страница 53

— А давайте я сыграю роль вашей личной охраны, — вдохновенно предложил Аркадий.

Он искал повода быть все время возле нее...

— Как это? — удивилась Лёка. — Переведите!

— Да так... Буду ходить постоянно возле вас и отшвыривать ваших назойливых поклонников.

— У вас не получится, — покачала головой Лёка.

— Почему?

— Не хватит наглости. Тут требуется особая бесцеремонность. У вас ее нет.

— Все равно... Давайте попробуем! — настаивал Аркадий.

— Ладно, рискнем! — засмеялась Лёка. — Я согласна!

И тут подбежал Вовка, схватил за руку дядьку и взглянул на незнакомую женщину застенчиво, но подозрительно. Он панически боялся потерять Аркадия и жил в непрерывном навязчивом страхе, что его последнюю надежду, единственную привязанность и любовь могут навсегда отобрать.

— Это ваш сын? — спросила Лёка. — Как же вы будете меня охранять? Вместе с ним?

— Племянник, — объяснил Аркадий, спешно обдумывая ситуацию.

— А от кого вас нужно охранять? — поинтересовался Вовка и вдруг радостно истошно завопил: — Ой, вы же Тихая! Вы поете по телевизору! Как же я вас сразу не узнал?! Я тоже хочу вас охранять!

Лёка снова засмеялась. И снисходительно-благосклонно согласилась уже на эту двойную «охрану», объявив донельзя довольному и гордому своим новым звездным знакомством Володьке, что теперь она совершенно спокойна за свое будущее.

Лёка страшно тосковала. Пробовала забить печаль и боль вином, коньяком и ужинами в шикарных ресторанах с дорогостоящими поклонниками. Толку никакого... Отвлекалась лишь на время, на несколько часов, а едва попав домой, закусывала губы и принималась бродить, руки за спину, по комнатам из угла в угол.

— Все кругом подлецы и мерзавцы... — бормотала подвыпившая Лёка. — Эта гадина сиськатая Лианка Чебаевская три дня назад опять устроила наезд на меня в ресторане. Заявилась туда в сопровождении сразу двух молоденьких тоненьких и длинненьких супермальчиков. По детям ударилась, дура старая! Увидела меня и устроила скандал... Как всегда... Орала, идиотка, будто я сплю со всеми подряд, — это с больной головы на здоровую! Что пою одну попсу! А что она поет, интересно? Что мои композитор и текстовик — неграмотные козлы, вырытые мной на помойке! — Лёка грустно задумалась. — Я давно ни с кем не сплю... После него мне очень трудно это делать... Но кто поверит?.. А мои личные композиторы и поэты и вправду придурковаты... Только других-то взять негде!

Появившиеся у Лёки с легкой руки импресарио Эдгара придворные композитор и поэт-песенник ее душу не грели и не радовали. Писали они плохо, типа «А у тебя есть палочка-выручалочка, ты взмахнешь и скажешь «Раз!», и все изменится тотчас!» с соответствующей бездарной мелодией. Но народ — ох, уж эта толпа! — почему-то на ура воспринимал эту пошлятину и откровенную чушь. И не мечтал ни о чем другом. А Лёкины излюбленные романсы, которые она так любила петь, дурноватую публику больше не вдохновляли...

Все ждали Лёкиного провала. Как сговорились. Не дождутся! Опытный шахматист в цейтноте выигрывает.

Когда поэт первый раз принес ей свой жуткий текст, Лёка просто хотела его выставить вон. Навсегда.

— Вы думаете, это нормальная рифма — «весна» и «вода»? — язвительно поинтересовалась Лёка. — А эта — «Москва» и «моя»?

Поэт надулся и стал плести что-то о рифмах Маяковского и Вознесенского. Шибко умный...

— Мне такой текст не подходит! — вполуха выслушав его, заявила Лёка. — И петь это не собираюсь ни при каких обстоятельствах!

Но присутствующий при этом композитор, вкрадчивый и ушлый человечек, без конца противно потирающий ладони, уговорил Лёку повременить и не делать поспешных выводов.

— Вы не торопитесь, Леокадия Андреевна, — посоветовал он. — Мы давно работаем с Игорем в тандеме. У нас дружная рабочая пара и большой опыт. Вы попробуйте спеть одну нашу песню! И кроме того, задумайтесь насчет рифм. Ну, даже если бы Незнайка сразу понял, что «палка» и «селедка» — не рифма, разве он стал бы поэтом? Сомнительно... Поэзия — езда в незнаемое...

Чересчур незнаемое, злобно подумала Лёка.

Поэт Игорь смотрел разобиженно и бубнил, что тогда пойдет к Чебаевской. Та якобы давно его приглашала.

Упоминания о Чебаевской Лёка не вынесла и попробовала спеть эту бредовую, на ее взгляд, песню. И неожиданно сорвала чудовищный новый успех. Пришлось примириться и с поэтом, и с композитором, отныне работающими лишь на нее... Платить этим уродам и всякий раз искренне удивляться, как беснуется от счастья зал, слыша очередной «шедевр» дружного тандема.

Взбудораженная, ничего не понимающая Лёка бросилась на дачу к своему верному маэстро.

— Я рад тебя видеть, детка! — воскликнул он и на всякий случай, помня Лёкины страхи, притянул к себе за ошейник Дуньку. — Выглядишь изумительно! Что привело тебя ко мне на этот раз? Думаю, не внезапный приступ любви и сострадания...

Лёка чуточку смутилась.

— Вообще эти лимиты у сострадания очень невелики, — пробурчала она. — А душа быстро замусоривается... Не только у меня, у всех без исключения...

Маэстро кивнул:

— Твоя правда. А умирать передумала? И правильно! А то, помнится, ты как-то звонила мне и лепетала, что совсем погибаешь от головной боли...

Он пристально посмотрел на Лёку. Она потерялась еще больше, хотя сбить ее с толку было всегда довольно сложно.

— Да еще приехать ко мне в такую погоду... — продолжал, как ни в чем не бывало, маэстро. — По небу давно бегают тучи, которые до чего-нибудь нехорошего добегаются.

— Другой погоды нет, — философски ответила Лёка. — И взять неоткуда.

— Умнеешь на глазах, — заметил маэстро. — Хотя мудрость, как известно, уменьшает жалобы, но не сокращает страдания. Ну, рассказывай, что стряслось.

И Лёка выложила наболевшее: про поэта и композитора, уродские тексты и музыку, про подлую Лианку Чебаевскую... И еще про толпы в концертных залах, готовые слушать эту дребедень, но весьма холодно относящиеся к Лёкиной программе русских романсов...

Маэстро выслушал ее внимательно, наклонив седую голову и ласково поглаживая Дуньку.

— В общем, ничего нового ты мне не поведала, детка, — заметил он, когда Лёка наконец замолчала, уставшая и отчаявшаяся. — В обществе был, есть и будет действовать закон толпы. Он, увы, неотменяем и непререкаем. И он сильнее многих других законов.

— Толпа... — с горечью прошептала Лёка. — Но ведь кто-то должен ею руководить, направлять, обучать, в конце концов!

— Должен, — кивнул маэстро. — Но за много веков такого человека что-то не нашлось...