Зверь по имени Кот - Страница 4

С Богом у девушки отношения были сложными; ее нельзя было назвать ни верующей, ни атеисткой. Скорее всего, она могла считаться «посторонней» – сторонилась и тех, и других, благоразумно полагая, что в этой жизни нельзя быть до конца уверенным ни в чем. Ксана верила лишь в амулеты и обереги; то есть, можно было причислить ее к язычникам.

Допив кофе, девушка быстро собралась и вышла на улицу. Коммунальная квартира с ее постоянным гвалтом и интригами тяготила Ксану. Оказавшись в тенистом скверике перед домом, она глубоко, всей грудью вдохнула свежий утренний воздух и поспешила на трамвайную остановку.

Трамвай кряхтел, скрипел, стонал, но с упрямством рабочего муравья тащил свою нелегкую ношу – людей, набившихся в его брюхо под самую завязку, – к центральной части города. На очередной остановке Ксану буквально вынесли из трамвая. Но, несмотря на давку, она ухитрилась отомстить карманному вору, который пытался залезть в ее сумочку.

Не показав ни единым движением, что она поняла его замысел, Ксана нащупала острым каблуком туфли сандалию «щипача» и когда трамвай качнуло, с садистским удовольствием перенесла вес своего тела на правую ногу. Каблук пробил тонкое ременное плетение и вонзился в пальцы вора. От сильной и внезапной боли он завопил, словно резаный, но пассажирам было не до его горестей: вагон остановился, и потная, разгоряченная и злая толпа устремилась к выходу.

Оказавшись на платформе, Ксана ехидно подмигнула вору, который глядел на девушку через стекло с ошеломленным видом, все еще кривясь от боли, быстро перебежала дорогу и скрылась с глаз незадачливого «щипача» в переулке. Теперь ей нужно было выполнить ежедневный «ритуал» – проверить, не тянется ли за нею «хвост».

Проверка заняла полчаса. Это занятие было утомительным и казалось пустой тратой времени, но Ксана никогда не позволяла себе расслабляться. Проверочные мероприятия она возвела в ранг ежедневной зарядки, и когда, наконец, все закончилось, Ксана была взмылена, будто и впрямь пробежала солидную дистанцию.

К новому двадцатиэтажному дому, радующему глаз красивой отделкой фасада и нестандартным архитектурным решением, Ксана подошла неторопливой походкой человека, которому некуда спешить. Набрав код на цифровой плате электронного замка, она отворила дверь, вошла в просторный вестибюль и вызвала один из лифтов. Двери лифта мягко закрылись с едва слышимым шорохом, кабина вознесла Ксану на несуществующий в проекте двадцать первый этаж, который раньше, в советские времена, назывался чердаком, а нынче, в свете новых капиталистических веяний, – пентхаусом.

Интерьер квартиры, куда вошла Ксана, поражал изысканностью и геометрической правильностью. В комнатах не было ничего лишнего; казалось, что они предназначены для демонстрационного показа на каком-нибудь международном симпозиуме специалистов по квартирному дизайну. Цветовая гамма интерьера не была кричащей, но и не наводила уныние монотонностью. В такой квартире приятно жить и, по идее, все дурные мысли ее хозяина должны были оставаться за порогом.

Ксана шла к ванной комнате, на ходу сбрасывая одежду. Ей казалось, что она насквозь пропитана запахами коммунальной кухни и торопилась смыть их как можно быстрее.

Она нежилась в мраморном бассейне, заменяющем ванную, добрых полчаса. Зеркальный потолок отображал Афродиту, возлежащую в белоснежной пене, – фигура девушки и впрямь была отменной. Ксана улыбалась своему зеркальному отражению и думала о чем-то приятном, потому что с ее лица не сходило мечтательное выражение.

Приняв ванну, она сварила кофе, сделала несколько бутербродов с паюсной икрой и вышла на балкон, где находились столик и удобные кресла, плетенные из лозы. Балкон был полукруглым и огромным, хоть танцы на нем устраивай. С него открывался изумительный вид на город и окрестности, вплоть до речки и дальних лесов.

Ксане всегда хотелось иметь квартиру на самой верхотуре. И когда подвернулся случай, она купила пентхаус, не задумываясь, хотя он стоил немалых денег.

Утро выдалось теплым, безветренным. Вверху практически был не слышен городской шум, и Ксана наслаждалась созерцанием и неземным покоем, вливающимся в ее душу божественным нектаром.

Из состояния нирваны ее вырвал звонок мобильного телефона. Ксана от неожиданности вздрогнула, дернулась, и бутерброд, который она как раз брала с тарелки, немедленно подтвердил свое правило – упал на пол маслом вниз. «А, чтоб тебя!..» – ругнулась Ксана и быстро схватила мобильник.

Номер, высветившийся на дисплее, был незнаком. Зато мужской голос, прозвучавший в трубке, был известен Ксане давно – уже лет пять или шесть. Он был фальшив насквозь. Мужчину звали Фил.

– Здравствуй, девочка! Как твои дела?

– Наше вам… – ответила Ксана. – До твоего звонка они шли просто прекрасно.

– Хех-хех… – хохотнул Фил. – Шутница… Я люблю хорошие шутки.

– Кто бы в этом сомневался.

– У тебя плохое настроение?

– Что-то вроде того.

– Уж не заболела ли? – в голосе Фила послышались тревожные нотки.

«Заботливый… – раздраженно подумала Ксана. – Вот сволочь!»

– Немного. Но это женские проблемы… так что сильно волноваться не стоит.

– Уф-ф… А я уже грешным делом подумал… – Мужчина вдруг умолк.

– Что ты подумал? – быстро спросила Ксана.

– Не подыскать ли мне кого-нибудь другого…

– Ну и флаг тебе в руки! – резко ответила Ксана. – До свидания!

– Погоди! Не заводись… Что это с тобой? В последнее время ты почему-то стала сильно обидчивой.

– Старею, – отрезала Ксана.

– Ах, девочка, мне бы твои годы…

– А нельзя ли сразу перейти к делу?

– Почему нельзя? Можно. Записывай.

– До сих пор я на память не обижалась. Диктуй, запомню.

Фил назвал несколько цифр и спросил:

– Устраивает?

– Как будто. А там посмотрим.

– Только чур не жадничать! Дело не стоит выеденного яйца.

– Ты всегда так говоришь. Но не всегда получается, как мыслится. И вообще – в чужих руках горящие уголья ладони не обжигают.

– Хех-хех… И то верно. В общем, решим по факту. Ты ж меня знаешь…

– Знаю.

– Веришь?

– Пока верю.

– Вот и ладушки, – бодро ответил Фил, сделав вид, что слово «пока» он не услышал. – Бывай здорова. Жду ответа как соловей лета… хех-хех…

«Нет, ну каков сукин сын! – кипятилась Ксана, приводя себя в порядок. – Опять большую часть денег зажилил. Это как пить дать. Себе – пенки, а мне – что осталось. Вогнать бы ему пулю в лобешник – и дело с концом…» Подумала так – и тут же прогнала глупую мысль. Фил находил ей работу, – он был посредником – а потому имел право на свой процент. Но его жадность превышала разумные пределы, и Ксана, случайно узнав по своим каналам, сколько ей должно было причитаться, производила «разбор полетов».

Обычно их бурные ссоры заканчивались временным перемирием – до следующего «заказа». Наверное, живи они вместе, Ксана выцарапала бы ему глаза. Но Фил и Ксана встречались всего лишь два или три раза – когда начиналось их сотрудничество. С той поры они общались только по телефону, не доверяя свои тайны даже электронным письмам, которые легко перехватить и прочитать. Фил, как и Ксана, был очень осторожным человеком и конспирировался, словно какой-нибудь тайный агент.

Впрочем, его «специальность» посредника между заказчиком и исполнителем «заказа» тянула на срок ничуть не меньший, нежели тот, что мог бы получить не имеющий дипломатического прикрытия резидент какой-нибудь разведки.

Быстро собравшись, она спустилась на лифте в подземный гараж, села в свой новенький «БМВ», и вскоре уже подъезжала к железнодорожному вокзалу. Ксане нравилась ее двойная жизнь. Ничто так не греет душу и не тешит самолюбие, как шикарный «запасной аэродром». Контраст между коммуналкой и пентхаусом был настолько разителен, что иногда Ксане и впрямь казалось, что у нее есть двойник – хорошо упакованная самодовольная сучка, у которой нет никаких проблем.

Временами девушка даже завидовала своему двойнику, в особенности по вечерам, когда коммунальная кухня напоминала вокзал в час пик, совмещенный с предбанником: женщины стряпали, стирали, мыли посуду и нередко ссорились. Клубы пара, запахи подгоревшего масла и потных тел, кислой капусты и ржавой селедки доставали до печенок. В такие моменты ее душу согревала и успокаивала мысль, что весь этот грязный и вонючий бардак – всего лишь временное неудобство. Которое нужно терпеть ради конспирации.