Зверь из бездны том I (Книга первая: Династия при смерти) - Страница 65

41а. Пустил пыль в глаза гомеровским стишком. Клавдий усердно занимался греческой литературой и, при каждом удобном случае подчеркивал любовь свою к ней и выхвалял достоинства греческого языка. Один варвар, защищая перед ним дело свое, говорил то по-латыни, то по-гречески. Клавдий начал свой ответ ему словами: «Так как ты владеешь обоими нашими языками». Говоря перед сенатом в пользу провинции Ахай, он заметил:

— Я особенно люблю ее, потому что связан с нею общением науки.

Часто, в заседаниях сената, принимая посольства, он отвечал на их представления длинными греческими речами. Даже во время судебных заседаний он то и дело цитировал Гомеровы стихи. Всякий раз, что он решался отомстить врагу своему либо заговорщику, то, когда трибун дворцового караула приходил к нему, по обыкновению, спросить очередной пароль, — он обиняком выдавал план свой, потому что назначал один и тот же стих из Одиссеи (XVI. 72.):

«Α επαμυνασϑαι, δτε τιζ προτεροζ χαλεπηνη.

(Suct. Claudius. XLII).

Жуковского: (He пытался)

Дерзость врага наказать, мне нанесшего злую обиду.

42. «Найти каких-нибудь читателей». Собственно говоря: «куда-нибудь пристроить» (sperat fututum aliquem historiis suis locum). Но, так как по высокому положению Клавдия, об издателях ему не приходилось заботиться, то полагаю восторг Клавдия лучше объяснить горечью против ленивых читателей и холодных критиков скучного труда его, от которых авторское самолюбие принцепса страдало на земле.

В молодости, ободренный советами Т. Ливия, а того паче помощью Сульпиция Флава, Клавдий начал заниматься историей и написал довольно много исторических работ, из которых отрывки очень любил читать публично. Главный свой труд, политическую историю своего века, он начал было с убиения Цезаря-диктатора. Но строго следившие за ним мать и бабка опасались, чтобы Клавдий, в наивности своей, не компрометировал династию какой-либо бестактностью, и мучили его своим контролем, покуда злополучный историограф не догадался наконец, что под этакой цензурой о таком смутном времени нельзя писать свободной правды. Тогда он начал сочинение свое сызнова — от замирения междоусобных войн, то есть обратил его в хронику августовых славных дел. От первого плана клавдиевой истории осталось ко времени Светония две книги, от второго 41. Кроме того Клавдий написал свою автобиографию в восьми томах, «magis inepte, quam ineleganter», «не столько безвкусную, сколько бестактную», и полемический труд: защиту Цицерона против критических нападок Азиния Галла, в которой обнаружил хорошую эрудицию. По-гречески он написал в 20 книгах историю тирренов и в восьми — историю карфагенян. Выход в свет этих произведений дал ему повод основать в Александрии второй музей, получивший его имя, с тем, чтобы ежегодно, в определенные дни, в обоих музеях читались в виде публичных курсов, обе его истории: в одном тирренская, в другом карфагенская. Это была такая тощища, что обязанные к ней должностными отношениями покорялись ей, как студенты слушают скучных профессоров, — по дежурству.

42а. Демону Лихорадки (Febris) были посвящены в Риме три умилостивительные святилища: на Палатинском холме; на Эсквилине вблизи Monumenta Mariana; и в конце Длинной улицы (Vicul Longus) : в области Квиринала. Длинная улица начиналась у нынешней церкви св. Доминика и Сикста, шла, минуя церковь Св. Агаты в Субуре, пересекала Via Nazionale выше Выставки изящных искусств и, все по прямой линии, выходила на Via Torino, незадолго до впадения ее в Via 20 Setiembre. В эти часовни больные малярией, искони свирепствовавшей в Риме, приходили освящать амулеты и так называемые περιαπια, quae corporibus aegrorum adnexa fuerant — талисманы, носимые верующими на собственном теле их. Таких храмов, то есть, собственно говоря, мистических лечебниц и аптек и сейчас много в христианской Италии. В Москве подобный характер приобрела, напр., знаменитая часовня св. Пантелеймона на Никольской, всегда осажденная толпой страдающих зубной болью.

43. Lugdunum при слиянии Родана и Арара (Роны и Саоны), главный город гальского племени амбарров, обращен в 43 г. до P. X. в военную колонию Соріа Claudia Augusta и сделался административным центром Galliae Lugdunensis. Ныне Лион. Мунаций Планк — основатель колонии — легат Ю. Цезаря в Галлии, хороший солдат, но весьма неважная и зыбкая политическая фигура. Vienna, ныне Вьен, на левом берегу Роны, главный город аллоброгов в Нарбоннской Галлии, позднее римская колония большого культурного значения.

44. Ограбил Рим. Собственно, взял: Romam cepit, но по-русски глаголом «взять» не передается исторический каламбур, заключенный в этой фразе.

45. Из нескольких Лициниев, наместничавших в Галлии, здесь имеется в виду, вероятно, вольноотпущенник Ю. Цезаря, сделавший при Августе большую государственную карьеру.

Послан был в опальную Галлию Августом в качестве procurator'а едва ли не с нарочной целью ее ограбить, что он и исполнил без жалости и не без «каторжного» остроумия: изобрел для поборов год в 14 месяцев и на запрос Августа, по жалобе обобранных галлов, отвечал будто бы: Я нарочно их обираю, чтобы у них не осталось средств для революции. (Dio L. LIV.)

46. Ты сам и т.д. Русский переводчик «Отыквления», г. В. Алексеев, относит эту фразу к Клавдию, как упрек многими напрасными путешествиями. По-моему это, просто, шуточное обращение к вечному бродяге Геркулесу, что и подтверждается дальнейшим монологом последнего. См. примечания 39 и 51.

47. Ксанф или Скамандр, прославленный в эллинском эпосе (Илиада, XXI), поток близ Илиона, происхождением откуда похвалился было Клавдий, в качестве Цезаря, потомка Энея, тогда как он — лугдунский галл с Роны.

48. Putares omnes illius esse libertos etc. О подчиненности Клавдия вольноотпущенникам см. предшествующие главы.

49. Venisti huc, ubi mures ferrum rodunt. Ты пришел туда, где мыши грызут железо. Эту спорную пословицу я в переложении своем толкую по Фромону. Genthe думает, что это значит — попал ты, как мышь в мышеловку.

50. Наес clava reges saepe mactavit feras. Взгляд на Геркулеса, как врага свирепых дикарских царей-деспотов, проходит через все века античной цивилизации. «Правосуднейший убийца» (Пейзандр). «Он стирал с лица земли тиранов» (Лизий). «Он прошел мир из конца в конец, чтобы покарать беззаконных и зверских тиранов, которые умерщвляли чужеземцев» (Плутарх). «По личному почину и великодушию цивилизовал он землю, освободив ее от людей- чудовищ» (Эврипид). См. Welcker. II. 762.

51. Трехтелый царь — tergeminus rex — Герион, мифологический властелин острова Эритии — по Аполлодору, Иберии (Испании) — по Диодору, часть Эпира — по Гекатею. Сатира принимает диодорово толкование. Геркулес, в десятом своем подвиге победил это чудовище, состоявшее из трех тел, связанных только общим животом, и угнал несметные стада его в Инахов град, т.е. в Аргос. Три тела Гериона эвгемеристы XVIII века толкуют, как федерацию трех народов Гериона, по-финикийски, значит «три армии». Аббат Банье предполагал союзное царство Гериона на островах Майорке, Минорке и Эбузе.

52. Hisperium mare — Атлантический океан или юго-западная часть Средиземного моря.

53. Солнце напротив его утром зарю зажигает: Quod Phoebus ortu semper observo videt — Феб, при восходе, всегда глядит (обращает взор) прямо к нему.

54. Ты уже не в том ли краю и пр. Estne illa tellus spriritus altrix tui? Не та ли земля питательница твоего гения?

54а. С достаточным апломбом и зычным голосом: haec satis animose et fortiter.

55. Подобной лафы не дождаться: illic non habere se idem gratiae. Каламбур о петухе пропадает по-русски. Galium in suo sterquitinio plurimum posse. Gallus по-латыни — 1) петух и 2) галл. Памфлетист опять колет Клавдия мнимо- галльским его происхождением.

56. В переводе В. Алексеева: «перед твоим храмом в Тибуре». В трех латинских текстах, имеющихся у меня, нет этого слова: «qui tibi ante templum tuum jus dicebam totius diobus mense julio et augusto». Но у Светония в биографии Клавдия, 34, читаем: «Он был свиреп и кровожаден от природы и являл себя таковым, как в важных обстоятельствах, так и в мелочах. Восстановил пытки при допросах и древнюю казнь самоубийц и свершал ее публично. Однажды в Табуре он непременно хотел присутствовать при зрелище казни по древнему обычаю; но, хотя осужденные были уже привязаны к столбу, не находилось палача. Клавдий имел терпение дожидаться до позднего вечера, пока палача не привезли из Рима.