Зверь из бездны том I (Книга первая: Династия при смерти) - Страница 10

Дочери Германика Юлия Друзилла (770—791) и Юлия Ли- вилла (771—796) жили открыто в кровосмесительной связи с братом своим Каем Калигулой, в чем, по всей вероятности, не безгрешна осталась и третья сестра, то есть Агриппина, мать императора Нерона. По крайней мере, Светоний, обвиняя Калигулу в сожительстве с сестрами не делает в пользу Агриппины выключающей оговорки. Впрочем, что касается Агриппины, то, даже помимо постыдного подозрения, брошенного на нее Светонием, она наполнила свою сравнительно недолгую жизнь (769—812) таким трагическим хаосом властолюбивых интриг, кровавых преступлений и расчетливого разврата, что наследственность от нее не могла сулить сыну ее Нерону ничего доброго.

В заключение не лишним будет указать, что, уже в самом поколении императора Нерона и после его рождения, зловещий список его порочной родни увеличился еще двумя именами — эпилептика Британика (794—808) и меланхолички Октавии (795—815), — детей, в ту пору уже бесспорно слабоумного, пьяницы Клавдия и пресловутой Валерии Мессалины (ум. 801), безудержной нимфоманки, имя которой, обратясь в исторический синоним бесстыжей развратницы, стяжало незавидную вечную память.

В числе переименованных выше лиц, как мужчин, так и женщин, не насчитать и десяти умерших, несомненно, естественной смертью. Жизнь остальных прекратили кинжал, яд, веревка, голодная и холодная тюрьма, тяжелая ссылка, вынужденные и добровольные самоубийства. Всего же фамилия Цезарей, от Кая Юлия Цезаря Диктатора (ум. 719) до конечного пресечения рода в лице маленькой Клавдии Августы, дочери Нерона (ум. 816), имела в родстве и ближайшем свойстве сто девять членов. Насильственная смерть постигла из них тридцать девять — более одной трети.

Несмотря на множество признаков психического вырождения, жизненная энергия расы Цезарей еще не иссякла. Из трех основных фамилий, слившихся в доме Августа, угасла совершенно одна — Антонии; последний представитель, Люций Антоний, сын М. Юлия Антония, умер изгнанником в 26 г. по Р. X. Другая фамилия, Юлии-Октавии, в мужских своих представителях, была малодетна. Но третья, Клавдии, взявшая верх над двумя предыдущими, оказалась еще сильна и плодовита, в особенности же ветвь ее, именуемая «домом Германика». У Агриппины и Германика было девять человек детей. Сестра Германика Ливилла, замужем за Друзом Цезарем, принесла близнецов (772). Бездетность и малодетность, свидетели конечного вырождения, стали сказываться только в детях Германика, в предпоследнем поколении Цезарей, полном, как мы видели, кровосмешении чуть не повального. В огромном большинстве, члены расы Цезарей — или очень сильные физически, или, по крайней мере, чрезвычайно выносливые, живучие люди. Те из них, кому не суждена была насильственная или случайная смерть в молодых годах от руки своей или вражеской, доживали до глубочайшей старости. Август, вопреки своему слабому здоровью, умер 76 лет, Ливия — 86, Антония Младшая — 76, Тиберий Цезарь, буквально изъеденный болезнями, — 77, да и то, в последнем случае, выйти из тела душе императора помог постельными подушками временщик Макрон, иначе старик пожил бы еще, быть может, долго.

Обратимся к предкам императора Нерона со стороны отцовской. Какие свойства мог привить к отравленной крови Юлиев — Клавдиев — Антониев Кней Домиций Аэнобарб?

Наследственность Нерона в род отца была замечена и подчеркнута еще Светонием. Он прямо называет Нерона дегенератом фамилии Домициев Аэнобарбов, в котором вылиняли доблести предков, но уцелели наследственные и врожденные пороки.

Домиции, Gens Domitia — древний плебейский род, славный в Риме чуть еще не с царей, аристократы самой чистой «голубой крови», настоящая «белая кость». Уже на заре римской республики, в начале пятого века до P. X., родословное дерево Домициев разделилось на две ветви, самостоятельных одна от другой, — на Домициев Аэнобарбов, то есть Меднобородых, и Домициев Кальвинов, то есть Лысых. В корне первой ветви, от которой, по прямой, ни разу не прерванной линии, произошел император Нерон, стоит Люций Домиций, легендарный боговидец, возвестивший народу и сенату римскому о победе диктатора Авла Постумия над латинами при Регильском озере (258 г. Рима, 496 до P. X.). Кастор и Поллукс, божественные близнецы Диоскуры, открыли Домицию это благое событие, нетерпеливо ожидаемое всем Римом, в сверхъестественном видении. Когда он им не поверил, то они, в знамение и в наказание, возложили длани на лицо Домиция, и, ранее черная, борода его покраснела, как огонь, и стала отливать медью. Отсюда и прозвище Аэнобарба , Меднобородого. Оно укрепилось в народе за потомками Люция, было сохранено ими, когда род вошел в патрицианскую среду, и затем, наследственно, из поколения в поколение, переходило к мужским представителям фамилии. Со временем чуда рыжие бороды не переводились в фамилии Домициев Аэнобарбов , сделавшись их отличительной приметой. Кровных Домициев узнавали в Риме по типически рыжим бородам, как в новых веках Бурбонов — по изогнутому в орлиный клюв, хищному носу, Габсбургов — по тяжелому подбородку, потомство Павла I — по «виртембергским» сероголубым глазам супруги его императрицы Марии Федоровны и т.д. Чудо превращения брюнета Домиция в рыжего Аэнобарба одно из самых громких в ряду религиозных преданий Рима, хотя сказка эта — греческого происхождения. Память чуда надолго пережила саму фамилию Аэнобарбов. Еще в начале третьего века по Р. X. о нем говорит с насмешкой Тертуллиан. «Но к чему приводить чудеса и обаяния сих лживых духов, описывать призраки под личиною Кастора и Поллукса, выставлять за диво воду, носимую весталкою в сите, корабль, влекомый поясом, бороду, вдруг делающуюся рыжею? Зачем изобретены все подобные кудесничества? Затем, чтобы заставить поклоняться камню в предосуждение истинному Богу». (Апология, XXII.)

О храме, воздвигнутом Диоскурам, в память их явления, — конечно, затем много раз перестроенном, — и сейчас напоминают посетителям Рима три прелестные колонны у подножия Палатинского холма, одно из лучших украшений панорамы Форума.

Летопись фамилии Домициев Аэнобарбов блистательна. Семь консульств, два триумфа и две цензуры соединены в истории республиканского Рима с именами Аэнобарбов, а настоящая сила их была еще впереди — им дал ход Август. «Достопримечательна особенность в роду Домициев, — говорит, в эпоху Тиберия, историк Веллей Патеркул: — насколько фамилия эта знатна происхождением и славными карьерами, настолько же она бедна числом членов своих. Включая сюда и нынешнего Кн. Домиция (это будущий отец Нерона), юношу благороднейшей обходительности (nobilissimac simplieitatis), все Домиции (почти всегда) были в семьях своих единственными сыновьями. Зато все выслуживались кто до консульства, кто до высоких жреческих степеней, и почти все удостоены были знаками триумфальных отличий». Следя за историческим движением рода, нельзя не заметить, что, упорно передавая по наследству физический тип, поколения единственных сыновей оказались не менее упорными и цельными передатчиками наследственности психической. Уже отдаленные предки цезаря Нерона проявляли из ряда вон выходящие высокомерие, дерзость, самодурство, тщеславие, склонность к скоморошеству, любострастие и жизнелюбие, столь властно расцветавшие потом в самом Нероне, последнем и наиболее законченном из Аэнобарбов.

Пращур Нерона, консул 632 г., Кн. Домиций Аэнобарб, — в этой фамилии Кней и Люций чередовались в поколениях, как излюбленные личные имена, хотя и не всегда в правильной последовательности от отца к сыну, — пращур Нерона, герой галльских войн, победитель аллоброгов и арвернов, устроил себе нечто вроде самовольного триумфа: проехал свою провинцию, восседая на военном слоне, окруженный почетным караулом. Должно быть, эта выходка произвела в свое время большой соблазн, потому что, даже два с половиной века спустя, Светоний отметил ее в своем родословии Нерона с явным неодобрением. Это был человек коварный. Царя арвернов он захватил в мирное время, с нарушением всех приличий гостеприимства, так что даже сконфузил тем римский сенат. Практический результат его действий, т.е. пленного вождя, приняли: уж слишком был выгоден, — но без благодарности, — и образца действий Домиция не одобрили. Будучи назначен цензором, Кн. Домиций исключил из сенатского сословия сто пятнадцать человек. Валерий Максим рассказывает об этом Домиции, что, когда он, в бытность свою трибуном, враждовал с знаменитым «принцепсом сената», М. Эмилием Скавром, один из рабов последнего предложил Домицию купить компрометирующие Скавра сведения. Гордый магнат, поколебавшись немного, арестовал изменника раба и отослал в распоряжение господина: так единство классового интереса победило в рабовладельце чувство личной вражды и азарт политической борьбы. Поступок этот послужил Домицию хорошей рекламой, создал ему громадную популярность и укрепил его дальнейшую карьеру. Он последовательно был консулом, цензором и великим жрецом (pontifex maximus). См. родосл. табл, на стр. 40.