Зверь из бездны - Страница 2

В его поведении были весомость и достоинство – качества, присущие большинству кошек. В нем было мужество, которым, несмотря на легенды, утверждающие противоположное, кошачий род не отличается. Фесслер славился как самый лучший мышелов. Это был самый умный кот, которого я когда-либо знал.

Когда все коты умерли от чумки – а она мгновенно косит кошачье племя, – смертельно больной Фесслер удалился в амбар и там в одиночку вел неравную борьбу с недугом; но когда смерть уже почти настигла его, он, шатаясь, превозмогая боль, вышел из своего убежища и свалился под моим окном, где на следующее утро и нашли его тело. Казалось, в последние минуты жизни, он вполне осознанно, а не инстинктивно, искал помощи у человека.

Остальные коты умирали, забившись подальше в укромные уголки. Один черный котенок поправился, но был настолько слаб, что не мог стоять. Мой кузен застрелил кролика, разрезал его и решил накормить котенка сырым мясом. Малыш уткнулся в теплое мясо и съел столько, что даже большой кот разорвался бы от такого количества. Потом он повернулся на бок, улыбнулся ясной человеческой улыбкой и погрузился в смерть, словно заснул. Я не однажды видел, как умирает животное, но никто из них никогда не умирал более спокойно и довольно. Мы с кузеном похоронили котенка вместе с его братьями и сестрами, погибшими от чумы, и произвели в его честь салют. Хорошо бы и моя смерть была такой же легкой!

Живет на свете одна кошечка – настоящая кошка-феникс, бросившая вызов смерти и поднимающаяся из руин целой и невредимой, и всякий раз со свежим горланящим приплодом.

Она была большая и пестрая – некая беспорядочная смесь белого, рыжего и черного. Голова у нее была темная, поэтому ее звали Черномордочка. Как только начался повальный мор кошек, она исчезла, и я предположил, что она тоже поражена болезнью и удалилась умирать в кусты. Но я ошибся. После того, как последний из ее друзей отправился к праотцам, после того, как оскверненные места их сборищ были очищены временем и стихиями, Черномордочка вернулась домой. Вместе с ней пришел выводок длинноногих котят. Она оставалась на ферме до тех пор, пока не пришло время отнимать детенышей от груди, а потом опять исчезла. Вернулась она через несколько недель, и вернулась одна.

Я снова начал собирать вокруг себя кошек, и пока жил на ферме, таинственная чума возвращалась не раз и уносила их с лица земли. Но Черномордочки чума так и не коснулась. Каждый раз перед началом повального кошачьего мора она таинственно исчезала и возвращалась, лишь когда последний кот умирал и опасность больше не грозила. Это повторялось так много раз, что не могло быть простым совпадением. Каким-то известным ей одной образом она избегала роковой участи своих сородичей.

Она была молчалива, скрытна, отягощена таинственной мудростью, более древней, чем сам Египет. Она не воспитывала своих котят поблизости от дома. Думаю, она понимала, что в густонаселенных местах всегда подстерегает какая-то опасность. Как только котята были в состоянии позаботиться о себе сами, она уводила их в лес и оставляла там. Как это ни покажется странным, никто из них никогда не возвращался на ферму, с которой Черномордочка их уводила, но вся округа прямо-таки наводнилась "дикими" кошками. Ее сыновья и дочки обитали в населенных москитами низинах, в колючих кустарниках и среди кактусов. Некоторые поселились в жилых домах и стали прославленными мышеловами; но большинство оставалось неприрученными охотниками и убийцами, пожирателями птиц, грызунов, молодых кроликов и, подозреваю, цыплят.

Таинственная Черномордочка появлялась ночью и ночью исчезала. Она вынашивала котят в дремучих лесах, приносила их в цивилизованный мир, чтобы они были в безопасности, пока совсем малы и беспомощны, и возвращала в лес, когда они подрастали.

Проходили годы, и ее возвращения становились все реже и реже. В конце концов, она даже перестала приносить свои выводки на ферму, а растила их среди дикой природы. Ее звала первозданность, и этот зов был сильнее стремления к легкой жизни в лени и неге. Она была молчалива и первобытна и решила уйти из мира людей. Она больше не подходила к жилищу человека, но иногда мельком я видел ее на заре или в сумерках, сверкающую в высокой траве, как слиток золота, или скользящую, как призрак, сквозь заросли москитовых деревьев. Огонь не потух в ее шалых глазах, мускулы, перекатывающиеся под шерсткой, не стали с годами дряблыми. Это было почти двадцать лет назад, и я бы не удивился, узнав, что она все еще живет в зарослях кактусов или в густых кустарниках на холмах.

Я не могу с уверенностью сказать, сколько у меня сейчас кошек. Мне не доказать свои права ни на одну из них. Они приходят, живут в кладовой с провизией и возле черной лестницы, позволяют кормить себя, а иногда удостаивают меня мурлыканьем. Пока никто их не хватится, я считаю их своими.

Не знаю точно, сколько у меня питомцев, потому что их полку постоянно прибывает. Я слышу, как они истошно вопят в стогах сена, но мне ни разу не представилась возможность пересчитать их. Я только знаю, что это отпрыски приземистой, ленивой серой кошки, в чью беспородную кровь влились несколько капель крови высокопородной.

Однажды их было пять. Черный с белым приходил украдкой, а вскоре и вовсе исчез. Вторая серая с белым низкорослая кошечка, как все хорошие мышеловы, подобно настоящему убийце, обладала особенно тонким жалобным голосом. Так как она предпочитала кладовые и продовольственные ларьки, ей дали кличку Амбарщица. Третий был чудесным воплощением первобытной дикости – громадный рыжий котяра, явно нечистокровный, помесь беспородной кошки и, вероятно, перса. Поэтому все называли его Персом.

Я обнаружил, что среднестатистический рыжий кот невероятно труслив. Перс был исключением. Я не знал кота больше и сильнее, более беспородного и более свирепого. Он не был ленивым или привередливым. Он был крепким солдатом фортуны, без каких-либо нравственных норм и угрызений совести, и обладал завидной жизненной силой.

Амбарщица питала к нему самые нежные чувства, ни одна женщина не могла бы действовать с большим кокетством, чем она. Перс в высшей степени заискивающе добивался ее расположения, но получал в ответ лишь оскорбления в виде плевков и царапин. Могущественный, как лев, среди существ своего пола, с Амбарщицей он превращался в ягненка.

Как только он наипочтительнейшим образом приближался к ней, она превращалась в плюющую, когтистую фурию. А когда он, совершенно обескураженный, удалялся, она неизменно с ворчанием следовала за ним, дразня и не давая бедняге ни минуты покоя. Когда же, получив мимолетную надежду на взаимность, Перс предпринимал решительные шаги, Амбарщица мгновенно принимала вид оскорбленной девственности и встречала его оскаленными зубами и выпущенными когтями.

Ее обращение с Хуту, большим черным котом с белыми пятнами, похожим из-за своего окраса на хоккейного вратаря в шлеме и в маске, было совсем другим. Хут был слишком ленив, чтобы ухаживать за Амбарщицей, и она терпела его, вернее, полностью игнорировала. Он мог вытолкнуть ее из облюбованного укромного местечка, наступить ей на ухо по пути к миске с едой или даже присвоить себе лакомые кусочки из ее добычи, а она не проявляла никаких признаков негодования, тогда как если бы подобную вольность позволил себе Перс, она разорвала бы его на куски. С другой стороны, не скрывая своего презрения к Хуту, она никогда не сердилась на него и не дразнила. Такие знаки внимания доставались только Персу.

Их роман очень напоминал человеческий и, как и все романы на свете, однажды подошел к своему логическому завершению. Перс был бойцом. Поэтому большую часть своей жизни он оправлялся от ран – на голове и туловище у него вечно красовались незажившие царапины. В конце концов, однажды он прихромал со свежими ранами и сломанной ногой. Некоторое время он лежал, не принимая никакой помощи, а потом исчез. Я полагаю, что, повинуясь инстинкту, он уполз куда-нибудь умирать.

Амбарщица не на много пережила Перса. В одно прекрасное утро вскоре после того, как ее возлюбленный исчез, она появилась с почти оторванным хвостом и жуткой кровавой раной на животе. Она единственная из всей команды снискала высокое звание мышелова, и, так как она никогда не избегала встреч с огромными серыми крысами, думаю, в печальной участи Амбарщицы виноваты именно они. Во всяком случае, она тоже исчезла и больше не вернулась.