Зубы Урсуна - Страница 4
– Эшшшиииин… – произнесло существо, наклонив голову, показывая на фигуру в черном.
В это мгновение Маршка увидел что-то вроде длинного жирного червя, извивающегося в воздухе за спиной говорящего. Губы крысолова скривились от отвращения еще раньше, чем он осознал, что это не змея вовсе, хотя кое-кто из простаков и утверждал, что их в канализации водится великое множество, а хвост. Розовый хвост, совершенно голый, за исключением нескольких клочков грубой, даже на вид жесткой как проволока паршивой шерсти.
От омерзения он невольно шумно втянул в себя воздух и тотчас понял, что этим обрек себя на гибель – голова фигуры в черном резко повернулась к нему.
– Нет… – выдохнул человек и вскочил на ноги, чтобы помчаться прочь.
Но он успел лишь подняться – серебряная вспышка, чуть колыхнув воздух, толкнула его в грудь. Крысолов охнул от боли, повернулся, все еще намереваясь бежать, но ноги отказались повиноваться ему и земля рванулась вдруг вверх, ударив его по лицу. Руки и ноги свели страшные судороги. Маршка перекатился на спину и увидел три зазубренных окровавленных железных диска, торчащих из его груди. Откуда они взялись? – удивился он, чувствуя, как дергаются мускулы и наполняются бурлящей пеной легкие.
Человек попытался пошевелиться, но тщетно. Он умирал.
Собрав последние силы, Маршка закричал:
– Беги, Николай, беги! Они идут!
И тут темная тень окутала его, тень, еще чернее той, что давила ему на глаза. Маршка вгляделся в лицо своего убийцы и понял, что Смерть таки обладает чувством юмора.
Несмотря на поздний час, Громадный проспект был оживлен. Бездомные, которым негде приткнуться, бродили по улицам, справедливо считая, что желание улечься в холодный снег равносильно смерти. У стен зданий наросли высокие сугробы, а центральную дорогу вытоптали до коричневой слякоти. Немногочисленные таверны, у которых еще остались какие-то припасы, сжигали все свое топливо, чтобы хоть немного отогнать холод, но бороться со знобящим, пробирающим до костей морозом Кислева было бесполезно.
Семьи, завернувшись в меховые одеяла, жались друг к другу, делясь крохами тепла, но все же дрожа от холода и страха.
Трудные времена пришли в Кислев, но те, что грядут, – еще тяжелее.
Скрежет металла о камень стал первым намеком то, что происходит нечто необычное, но большинство людей не обратили на него внимания – они слишком замерзли и были слишком голодны, чтобы придавать значение чему-то, выходящему за рамки их личных забот.
Ржавая крышка люка поползла в сторону, сдвигая снег и царапая камни, окровавленные руки потянулись из подземной тьмы на улицу. Человек, весь измазанный зловонной грязью, вопя от ужаса, выволок себя из сточной трубы и задергался, точно марионетка, катаясь в хлюпающей снеговой каше.
Что-то выпало из его грязной одежды – короткий кинжал с кривым лезвием; клинок запутался в полах темного плаща и рассек кожу человека.
Мужчина бился в истерике, отчаянно пытаясь отползти подальше от входа в канализацию. Спина его выгибалась в конвульсиях, а крики агонии могли разжалобить даже каменные сердца.
Вокруг с опаской собирались любопытные, а человек кричал:
– Крысы! Крысы! Они здесь, они пришли убить нас всех!
Люди качали головами – устало, скучающе, понимающе. Они уже разглядели, что на человеке наряд крысолова, и решили, что он просто провел слишком много времени под землей и пал жертвой обычного для своей профессии безумия. Грустно, но такое случается, и тут уж ничего не поделаешь. У них и собственных проблем по горло.
Зрители рассеялись, и никто не заметил ни злобных желтых глаз, глядящих из подземного мрака, ни когтистой руки, бесшумно вернувшей на место крышку люка.
Да, возвратившись из похода, Каспар рад был опять увидеть башни Кислева, но ничто не могло сравниться с тем облегчением, которое он испытал, вновь ступив на территорию посольства Империи. Снег облепил стены дома, длинные кинжалы сосулек свисали с карнизов, но из щелей в ставнях закрытых окон лился уютный теплый свет, а из труб лениво поднимался дымок. Посол и рыцари подъехали к железным, с острыми шипами на концах прутьев воротам, и охранники в сине-красной форме торопливо открыли створки, приветствуя своих земляков и товарищей.
Нетерпеливый конюх подбежал к коню Каспара, взял его за удила, посол спешился, поморщившись, когда двухнедельное пребывание в седле напомнило о себе его старым онемевшим мускулам. Рана, нанесенная ему предводителем курганского отряда разведчиков, ныла, под свежей повязкой саднили стежки, которыми Валдаас заштопал его плоть.
Дверь посольства распахнулась, и Каспар улыбнулся Софье Валенчик, бегущей по тропинке навстречу ему с искренней радостью и облегчением, светящимися на ее милом лице. Длинные золотистые волосы лекарши были собраны на затылке в тугой хвост. Поверх теплого зеленого платья женщина набросила на плечи красный платок из козьего пуха.
– Каспар, – сказала она, обнимая его, – как здорово снова видеть тебя.
– И тебя, Софья, – ответил Каспар, крепко прижимая ее к себе.
Он был рад, что Софья уже встала на ноги; в последний раз, когда он видел ее, она была прикована к постели, оправляясь после своего похищения. И сейчас еще на ее левой руке белели бинты – Кажетан отрезал женщине большой палец.
Вспомнив о плененном бойце, Каспар открыл рот, чтобы рассказать о нем.
– Софья… – начал он, но женщина уже увидела своего недавнего мучителя, которого снимал с лошади один из Рыцарей Пантеры.
Посол почувствовал, как она напряглась в его объятиях.
– Мы смогли взять его живым, Софья, как ты и хотела, – мягко сказал Каспар. – Я известил Пашенко, что он может забрать его завтра утром и…
Но Софья, кажется, уже не слышала его, – она высвободилась из рук Каспара и медленно, так, словно ноги ее плохо передвигались, направилась к Саше. Каспар рванулся было за ней, но Курт Бремен схватил его за руку и покачал головой.
Софья, подходя к Кажетану, крепко стиснула свои плечи. Истощенного бойца поддерживали двое рыцарей. Каспар видел, как много мужества потребовалось женщине, чтобы взглянуть в лицо своего мучителя, и вновь сила духа Софьи восхитила его. Услышав ее шаги, Кажетан повернулся, и Каспар заметил, как убийца содрогнулся от… от чего? От страха, от чувства вины, от жалости?
Глаза Кажетана не отрывались от глаз женщины, сколько могли, а потом боец уронил голову, не в силах больше выносить леденящий жар горящего в них обвинения.
– Саша, – тихо произнесла Софья, – посмотри на меня.
– Я не могу… – прошептал Кажетан. – После того, что я сделал с тобой…
– Посмотри на меня, – повторила она, и на этот раз в голосе женщины зазвенела сталь.
Голова Саши медленно поднялась, и их взгляды снова встретились. Слезы заструились по щекам Кажетана. Глаза его превратились в фиолетовые лужицы скорби.
– Мне жаль, – прохрипел он.
– Я знаю, – кивнула Софья. И сильно хлестнула его по лицу открытой ладонью.
Кажетан не дрогнул, красный отпечаток ее руки ярко загорелся на его пепельно-бледной щеке. Он склонил голову и сказал:
– Спасибо.
Софья ничего не ответила, снова обхватила себя за плечи, и рыцари увели Кажетана в темницу под посольством. Остальные солдаты занялись лошадьми, стражники снова заперли ворота, а Каспар подошел к Софье и остановился у нее за спиной.
– Почему ты привез его сюда? – спросила женщина, не поворачиваясь.
– Я не собираюсь отдавать его в руки Пашенко, не получив гарантий, что чекист не повесит его в ту же минуту, как я передам ему Кажетана, – объяснил Каспар.
Софья кивнула и на этот раз взглянула на посла:
– Я счастлива, что ты вернулся домой невредимым, Каспар, правда счастлива, и счастлива, что тебе удалось доставить Сашу живым. Просто я была потрясена, увидев его здесь.
– Я понимаю, прости меня. Надо было известить тебя заранее.
– Все как будто вернулось, все те ужасные вещи, которые он делал со мной. Я почти не могла пошевелиться, но…