Зримая тьма - Страница 9
Мистер Артур был очень набожным, и в годы его царствования благодаря таинственным свойствам человеческой души служащие все больше и больше пропитывались святостью. Сочетание дряхлости, бережливости и благочестия превращало их в самых никчемных и одновременно самых почтенных продавцов в мире. Они стали своего рода достопримечательностью. Наполеоновское решение убрать проволочную паутину исчерпало силы молодого мистера Артура. Он был убежденным холостяком, не от неприязни к женщинам или извращенности, а от недостатка полового влечения; и все состояние завещал на свою часовню. Во время Второй мировой войны магазин перестал приносить прибыль и с трудом окупался, однако мистер Артур не видел в этом причины для его закрытия. До конца его жизни никого из святых старцев не уволят, потому что больше они ничего не умеют делать и им некуда податься. Когда прогрессивный внук бухгалтера, служившего у его отца, упрекнул мистера Артура за такой неделовой подход, тот невнятно пробормотал: «Обжегся на воде — не дуй на молоко».
Сейчас уже невозможно было сказать, повлияло ли введение отдельных касс на скорость деградации. Ясно было только то, что положение стало критическим, о чем свидетельствовали судорожные попытки спасти магазин. Пожилые джентльмены, так долго простоявшие за прилавками и так мало продавшие, не лишились своих почетных привилегий, но первая же судорога преобразований перебросила невообразимые горы хлама с одного чердака на другой, и наверху открылся новый торговый зал. Здесь продавались столовые приборы и посуда; и поскольку все пожилые джентльмены так и остались за своими прилавками, потребовалось вливание свежей крови. В тот момент не нашлось кандидатов подходящего возраста, готовых трудиться за такой мизерный оклад, и магазин, нырнув в двадцатый век как в очистительную воду, нанял — «принятие на работу» оставалась привилегией мужчин — женщину. Электрический свет в длинном торговом зале на втором этаже — более мощный, чем где-либо в здании, — не выключался, каким бы ясным ни был день, до шести вечера, когда запирались входные двери. О легкомысленности, присущей выставленным в этом сверкающем зале товарам и полу их стража, предупреждала даже ведущая туда лестница — обитый кожей и украшенный лепниной пережиток конца семнадцатого века, непонятно как оказавшийся не снаружи, а внутри здания. Вскоре к ножам и стаканам добавились графины, бокалы, фарфор, салфетки, салфеточницы, подсвечники, солонки и ониксовые пепельницы. Однако, несмотря на подсвеченный отделанный кожей вход, покрытые дорожкой ступени, ковры, полированный пол, сверкающие под расточительно яркими лампами серебро и хрусталь, этот магазин в магазине или магазин над магазином производил впечатление чего-то недолговечного. На первом этаже остались рукоятки для метел, оцинкованные ведра, ряды столярных инструментов, и новый отдел плохо сочетался с грязными потрескавшимися деревянными лотками, заполненными гвоздями, кнопками, болтами и шурупами из железа и меди.
Старики в новый отдел не заходили. Вероятно, догадывались, что из этой затеи ничего не выйдет, поскольку магазин, как и они сами, катился к неизбежному закату. Но пока что вслед за верхним залом в магазин вторглась и отнюдь не собиралась уходить из него пластмасса. Беззвучные пластиковые ведра, тазы, раковины, лейки и подносы ярких расцветок громоздились повсюду, и уж совсем неслыханным делом были шеренги искусственных цветов. Все это образовало нечто вроде павильона в центре нижнего торгового зала. От павильона тянулась конструкция из пластиковых ширм и трельяжей, за которыми пряталась причудливая садовая мебель. И здесь хозяйкой тоже оказалась женщина, даже не женщина, а девушка. У нее, как у всех, была своя собственная касса. Она забавлялась, по-новому располагая разноцветные лампочки и прячась в своем фантастическом садике.
И в эту путаницу старинного и современного, миниатюрное подобие большого общества, по воле директора попал Мэтти. Его положение было неопределенным. Мистер Артур объяснил: пусть мальчик сперва придет, а уж потом станет понятно, какое дело ему поручить.
— Думаю, — сказал мистер Артур, — мы можем определить его в отдел доставки.
— А в будущем? — спросил директор. — Я имею в виду его будущее.
— Если будет справляться, перейдет в отдел рассылки, — ответил мистер Артур, устремив наполеоновский взгляд в далекую даль. — А потом, если у него есть способности к арифметике, может дорасти даже до бухгалтера.
— Не стану от вас скрывать, что у мальчика весьма скромные способности. Но ему невозможно оставаться в школе.
— Пусть начнет с отдела доставки.
Магазин Фрэнкли доставлял товары по району радиусом в десять миль и торговал в рассрочку. По Гринфилду небольшие заказы развозил мальчик на велосипеде, а для дальних поездок и крупных грузов имелись два фургона. При одном из них, кроме водителя, состоял еще и грузчик. Водитель был так искалечен артритом, что на сиденье его поднимали, и он оставался там, пока хватало сил, а то и дольше. Это был еще один пример недальновидной доброты мистера Артура. Он держал на службе человека, для которого работа стала постоянной пыткой и ужасом, заодно заставляя двоих людей выполнять работу одного. В магазине Фрэнкли, «почтенном старом предприятии», практиковался трудоинтенсивный метод, хотя в то время этот термин еще мало применялся.
В глубине двора, к которому примыкал садик Гудчайлда, владельца магазина редкой книги, в каретном сарае, как его называли по старой памяти, приютилась кузница с наковальней, горном, инструментами и, конечно, с пожилым кузнецом, который коротал время, клепая безделушки для внуков. В этом месте и обретался Мэтти. Он получал карманные деньги и спал в длинной мансарде под розовой черепицей пятнадцатого века. Кормили его хорошо, поскольку мистер Артур на еду никогда не скупился. Мэтти ходил в грубом темно-сером пиджаке и сером комбинезоне. Он разносил товар. Он был Разносчиком. Он отдавал покупателям садовые инструменты и просил расписываться за них. Нередко его можно было увидеть около кузницы среди штабелей упаковочных ящиков — он же и вскрывал эти ящики инструментом вроде фомки. Он превратился в специалиста по вскрыванию, изучил единицы измерения листового металла и арматуры, уголков, брусьев и проволоки. В тишине рабочего дня иногда можно было услышать, как он неуклюже бродит по чердакам и мансардам среди залежей товара. Ему случалось относить туда странные предметы, названий которых он не знал, и из которых, может быть, только каждый шестой найдет своего покупателя, а остальные пять так и останутся ржаветь. Там, наверху, случайный посетитель мог наткнуться на набор для камина или смятую пачку первых некоптящих свечей. Иногда Мэтти делал там уборку — подметал акры неровных досок, где щетка только поднимала пыль, и та повисала в темных углах, невидимая, но щекотавшая в носу. К крылатым воротничкам за прилавками он относился благоговейно. Кроме Мэтти, здесь был еще один мальчик, чуть старше возрастом, разносивший заказы пешком или развозивший их на велосипеде, который он считал своим собственным. Велосипед был старше мальчика. Этот мальчик, коренастый блондин с прилизанными волосами, блестевшими так же соблазнительно, как и его ботинки, в совершенстве владел всеми уловками, помогавшими пореже возвращаться в магазин, и его появления больше напоминали визиты покупателя, чем работу служащего. Крылатые воротнички достигли едва ли не абсолютной неподвижности, а этот мальчик открыл вечное движение. Мэтти, конечно, был слишком наивен, чтобы, подражая белобрысому, обращать обстоятельства себе на пользу. Он был постоянно чем-то занят и не подозревал, что ему дают задания только для того, чтобы спровадить с глаз долой. Кузнец приказывал ему подобрать окурки в дальнем углу двора, скрытом от всех взоров, а Мэтти не догадывался, что никто не рассердится, если он проторчит там весь день. Он подбирал все окурки и докладывал, что задание выполнено.
Мэтти проработал у Фрэнкли всего несколько месяцев, когда начало повторяться то, что случилось с ним в интернате. Всякий раз, когда он проходил мимо павильона искусственных цветов, его поражал доносившийся оттуда запах. Возможно, невыносимая привлекательность этих цветов, при полном отсутствии запаха, заставляла работавшую в павильоне девушку особо тщательно заботиться о своем аромате. Однажды утром Мэтти приказали отнести мисс Эйлин новые цветы. Он явился в павильон с охапкой пластиковых роз, на которых даже не сочли нужным сделать шипы. Розы закрывали ему обзор, листик то и дело задевал за нос, но сквозь щель между цветками Мэтти разглядел, что девушка раздвинула розы на полке перед ним. Через образовавшуюся дыру он смог заглянуть в павильон.