Зов Лавкрафта
(Антология хоррора) - Страница 14

Сосед оставил сумку и нырнул в коридор.

Вадим стянул шорты, футболку, сунул их в кармашек-сеточку и лег на спину. Боже, почему так жарко… Если бы он знал, что будет так жарко, то… что? Сдал бы билет?

Ответа не было.

Заоблачный дом будто звал его. Звал с той самой минуты, как он увидел его на экране своего компьютера. Выкопал из фотографий других экспонатов, найденных при раскопках древнего храма. Колонна из белого камня; мраморные таблички с латинскими надписями, посвященными богу Пану Марсу; бронзовые рельефы с тритонами и лающими собаками; полая бронзовая рука; обломки античных скульптур; браслеты и монеты.

Увидев снимок фрагмента стены, на которой был изображен старый дом на краю утеса, зыбкий мираж, он понял, что изголодался по впечатлениям. Нет, в нем не проснулась тяга к путешествиям, это было бы слишком громко сказано, но он почувствовал разочарование в себе. Главным образом в том, что не сделал за эти годы, монотонно протащившиеся мимо после падения. Мог, но не сделал.

Путешествия. Он превратился в настоящего убийцу путешествий.

И вот, пока он рассматривал снимки, сделанные дешевым смартфоном и выложенные на сайте неприметного музея неприметного городка в восточной Европе, на него накатило одиночество. Он почувствовал, что должен увидеть фреску воочию, чтобы подняться в своем воображении на вершину каменной гряды и поприветствовать хозяина дома, еще более одинокого человека, чем он. Чувство было настолько острым, что он забронировал билет в тот же вечер.

Вадим медленно повернулся на бок и осмотрел окно.

Ни откидной фрамуги, ни ручки.

Надо было подождать отправления на перроне (как поступил сосед — Вадим видел его за окном, которое не знал, как открыть), там хоть какой-то ветерок, воздух…

Голые ступни упирались в перегородку, липли к обшивке. Он отвернулся и обтерся простыней: грудь, руки, лицо. В бороде установился тропический микроклимат. Зря он отпустил бороду — перед поездкой это казалось хорошей идеей. Решил, что так будет больше похож на путешественника.

Всего каких-то десять часов, сказал он себе. Потерпи. Представил, как откроет двери музея и пройдет по длинному пыльному коридору к витринам, где сольется взглядом с домом на холме. Город, напомнил он себя, город тоже важен — не только фрагмент древнеримской стенописи. Он улыбнулся, думая об этом.

Улыбка быстро угасла.

Чувства и ожидания притиснула аномальная жара. Весь день он прятался от нее в своей квартире, наглухо закрыв и зашторив окна, не выпуская из рук кружку с квасом. Потом взял рюкзак, закрыл двери и двинулся в сторону вокзала, и вот — варится в собственном соку в обшарпанном купе.

Вошла девушка. Вадим не разобрал, как она выглядит. Белое размытое пятно лица — подарок периферийного зрения.

Разве в купе не должны разделять пассажиров по половому признаку, особенно в ночные поездки?

Она тоже не поздоровалась. Кажется, глянула бегло, закинула сумку на свободную верхнюю полку и вышла.

Сколько еще стоять?

Телефон остался в шортах, а Вадим не хотел шевелиться. Теперь он знал, как обстоят дела в преисподней. Никаких вил и котлов с кипящей водой. Тебя просто закрывают в душном тесном помещении и уходят.

Он чувствовал, как на нем, будто на грядке, созревают крупные капли пота, как они текут по коже, не охлаждая, сливаются в лужицы, обволакивают.

Вернулся сосед. Одетый, лег на нижнюю полку. Девушка с верхней (теперь будет лежать напротив, подглядывать, как он плавится) осталась в проходе напротив двери. Смотрела в окно. Вадим по-прежнему видел лишь ее силуэт. Большая задница, маленькая голова, пепельные волосы — собраны в пучок?

Тронулись.

Он долго не мог понять, работает ли кондиционер. Лежал, стараясь не делать лишних движений.

Заглянула проводница, женщина в возрасте с плохой кожей и скошенным подбородком.

— Закройте дверь, чтобы холод не уходил. Кондиционер включили.

Холод, отупело подумал Вадим. Что это значит?

Соседка зашла и закрыла за собой дверь.

Вадим обтерся краем мокрой простыни. Ждал избавления. Ощутил кожей почти неуловимое касание. Струйка прохладного воздуха. Насколько она реальна? Он продолжал обливаться потом.

Перевернулся на живот, прижался щекой к подушке и выглянул в окно.

Березовый подлесок скатывался влево. Вадим смотрел на какие-то луговые цветы, белые, с крошечными соцветиями: они росли на склоне оврага и из окна движущегося поезда сливались в полосу прибрежной пены. В сумерках белое стало серым, растеклось, размазалось.

На тропинке, выходящей из леса, сидел пес и смотрел на поезд. Пес был большой, растрепанный, похожий на волкодава. Хотя Вадим не был уверен, что правильно представляет себе эту породу.

Во рту пересохло. Он потянулся за заранее приготовленной бутылкой минералки. Отпил. Воды осталось на три-четыре больших глотка. Надо купить у проводницы.

Их разбудят для паспортного контроля?

Он вымученно усмехнулся: в такой духоте поди засни.

Переворачивался с бока на бок в тягостном полусне. Засыпал на несколько минут и просыпался с неясными воспоминаниями. Неподвижно лежал на верхней полке, открывал глаза, мутно вглядывался в зазоры ломкого сна, видел крапчатый потолок, индивидуальный светильник, обросший комковатой пылью, слышал перестук колес, чувствовал призрачный сквозняк; кондиционированный воздух облизывал кожу, Вадим закрывал глаза, открывал, видел спину соседки, окно, кто-то опустил шторку; Вадим закрывал глаза, открывал, видел белое круглое лицо, нарисованные глаза…

Он дернулся, проснулся и съежился в выморочной темноте.

Понял, что не слышит перестука колес. Поезд стоял.

Со скрежетом распахнулась дверь.

— Граница! — Лица проводницы не было видно из-за ярко горящих коридорных ламп. — Приготовьте паспорта.

Вадим влез в шорты, надел футболку и спустился. Сел на краю свободной полки.

Парень и девушка словно и не слышали — неподвижно лежали под простынями. С верхней полки свесилась белая рыхлая ступня.

В проходе кто-то напевно, точно молитву, произнес:

— И’а, отмеривший меру судьбе! И’а, хранитель чертогов Си’н, Си’ра и С’альк!

Вадим выглянул.

Встретился взглядом с проводницей, стоящей рядом с пограничницей у дверей соседнего купе. Проводница махнула рукой, словно отгоняя.

— Й’а Ноденс!

Через пять минут зашла светловолосая инспекторша, села напротив Вадима, положила на колени мобильный сканер. Протянула руку.

Он отдал паспорт, раскрытый на фотографии, выпрямился под ее цепким взглядом, приподнял подбородок. Расслабился, когда инспектор занялась сканером. Ее блестящее от пота лицо казалось чешуйчатым.

— Цель визита?

«У хорошего путешественника нет точных планов и намерения попасть куда-то» — вспомнилось изречение Лао-цзы. Намерение у Вадима было, а вот планов… Что он собирался делать по приезде? Сходить в музей — а дальше? Подскажет само путешествие, решил он.

— Туризм.

— Надолго?

— Пара дней.

Со стороны рабочего тамбура провели взлохмаченную овчарку. Псина остановилась в дверях и глянула на Вадима.

— Багаж?

— Только рюкзак.

— Поднимите полку.

— Он наверху.

— Снимите.

Когда инспектор ушла, он забрался на полку и, несмотря на застоялую духоту, немного вздремнул.

Снилось, что он бродит по узким, петляющим, спотыкающимся на подъемах и спусках улочкам европейского городка, изучает омраченные временем дома, обветшалые фасады, потемневшие рельефы фронтонов, ощупывает пальцами трещины на мраморных плитах и канавки дивной резьбы на старых дверях. Находит музей, но не может попасть внутрь: двери закрыты, окна забраны решетками. Оборачивается и видит отвесную скалу и дом с маленькими окнами на ее вершине…

Его разбудило шушуканье соседей. Вадим демонстративно повертелся, но шелестящие голоса только усилились. Он не мог разобрать, о чем они перешептываются, улавливал лишь несвязные обрывки: «благоухающая птица», «чародей полумесяца», «ладья венценосная».