Зона Тьмы. 1000 рентген в час - Страница 9

В «холодняке» свой кайф, особенный. Там то, что я называю «магией холодного железа». Хороший клинок похож на солнечный луч, пробившийся в тёмную комнату. Смотреть на него я могу бесконечно, особенно если он сделан с душой и хорошим мастером. А заточка?! Бывалоча достанешь камушки, а у меня их много – насобирал, знаете ли, за долгие годы скитаний. Разложишь их на столе, а какие и в воде замочишь на полчасика. Потом берёшь нечто, остротой больше на зубило похожее, и начинаешь точить. На грубом обдерёшь, потом средний, потом всё тоньше и тоньше. И так до полной острорежущей нирваны. Главное – не торопиться и не спешить! Я заметил в своё время, что постепенно, дыша в такт движениям, я как бы сливаюсь с клинком, становлюсь с ним одним целым… И работать таким, своими руками заточенным, клинком гораздо приятнее. И тупится он хуже, и режет лучше. Отец, горделиво посмеиваясь, называл меня оружейным маньяком. Эх, как же бати мне не хватает порой! Его слегка циничной насмешливости, знаний с опытом, осторожной, ненавязчивой заботы. Уф, что-то зарефлексировался я совсем… Но зато не заметил, как автомат чистить закончил. Патронов в закладке было не так чтобы очень много – сотни две россыпью. И четыре магазина в старых, ещё советских времён, брезентовых подсумках. Ещё десять минут – и я «вооружён и очень опасен»! Многие из старшего поколения отмечали, кстати, что я очень часто употребляю фразы и обороты из «раньшего» времени. Один бывший университетский преподаватель из Вятки, Геннадий Алексеевич Ветлугин, даже исследования со мной пытался проводить. А что поделаешь, хоть у нас он и был учителем по всем предметам, а старая профессия психолога нет-нет да и прорывалась в нём. Жаль только, умер он два года назад. Но сколько ребятишек за свою жизнь выучил – страшно сказать! И ещё пулемётчиком хорошим был. Он до Тьмы поисковыми группами руководил, ну теми, которые павших солдат Великой войны по лесам и болотам искали, так что в смертоносном железе толк понимал. Он к нам случайно, честно говоря, попал. Ехал с женой из отпуска, который в Питере проводил, а тут и атака началась. Поезд их на перегоне между Вышним Волочком и Лихославлем встал. Так они и добрели до Торжка, а там и до нас. Потом уже, в двадцатом году Геннадий Алексеевич до родной Вятки добрался и даже знакомых и студентов своих нашёл. К нам в общину четыре семьи привёз. Подвиг по тем временам героический – тысячу километров туда и столько же обратно по растерзанной, охваченной хаосом стране. Хотя Следопыты ему тогда помогли, экспедицию организовали. Отец рассказал, что очень им тогда надо было контакты на северо-востоке наладить.

Именно тогда наши вожди с ярославскими и вологодскими начальниками договорились. Они нам всякие промтовары везти начали, а мы им добычу. В Город тогда мало кто ходил, тем более из тех мест. Полоса, по которой основной удар пришелся, перечеркнула страну от Смоленска до Нижнего. А в землях, что южнее Москвы лежат, такая катавасия первые года три после наступления Тьмы была, что только держись! Люди в тёплые края подались, и некоторые по дороге облик человеческий потеряли, непотребства всяческие творили. Хуже зверей диких. И многие тогда рассудком повредились, одномоментно потеряв всех родных и близких, работу, смысл жизни. Мать мне рассказывала, что в пятнадцатом или шестнадцатом, она точно не помнила, году забрёл в нашу деревню мужик какой-то. Седой весь, одет в лохмотья невообразимые, голова трясётся, руки дрожат. Меня на улице увидал, мы с ребятами как раз играли после занятий. Бросился ко мне, приговаривая: «Максимка, Максимка! Сыночек нашёлся! Сыночек!» В охапку схватил и в лес убежать попытался. Мама, когда про это рассказывала, плакала. Мужики наши его, конечно, поймали, меня отобрали. А человека этого на дальнем хуторе поселили, от соблазна в виде меня подальше. И такие страдальцы ведь сотнями в те годы по стране мыкались. Этот-то потом в чувство пришёл. В заботливых руках Геннадия Алексеевича. Тот четыре года горемыку этого выхаживал, «дранку гвоздями к крыше приколачивал». Это наш мозгоправ сам так говорил. И жил теперь бывший московский банкир, так не вовремя в своё время порыбачить на Валдай уехавший, простым крестьянином.

«Ну, вот, теперь можно и повоевать!» – Я вставил в «калаш» снаряжённый магазин и передёрнул затвор. Хотя вначале лучше, конечно, определиться на местности. Во времена былые подобное убежище наверняка оборудовали бы перископами, а то и камерами наблюдения, но где их взять теперь? Так что наружу пришлось смотреть сейчас через щели, аккуратно прорезанные в стенках убежища. Фонарик я, само собой разумеется, выключил.

Ни с правой, ни с левой стороны от машины никого не было, а вот в щель в заднем бампере я разглядел силуэт в непривычном «камке». Человек присел на одно колено у исковерканного и изоржавленного остова вазовской «девятки» метрах в пятнадцати от моего укрытия. Молодой мужчина лет двадцати пяти – двадцати семи, с правильными чертами европейского лица, блондин, рост из-за позы определить сложно, но по первым прикидкам – не ниже ста семидесяти пяти сантиметров. Камуфляж я такой видел, но не мог вспомнить, где и когда. Блёклые зелёные и коричневые пятна на куртке нерусского кроя. Разгрузка непривычного образца, «калашников» в руках, из подсумка за левым плечом торчит антенна рации-малогабаритки. Человек склонил голову немного набок, очевидно слушая распоряжения, которые ему сейчас давали по этой самой рации. Очень характерный, кстати, жест. Мало кто не изгибается в ту сторону, где у него наушник. Похоже, всё не так уж для меня и радужно. Наш разговор с Гедеваном вполне могли перехватить, что плохо. А вот расшифровать… У нас для связи между своими рации со скремблером [31], так что это вряд ли, но вот запеленговать и понять, что что-то тут не чисто, они могли.

Тут незнакомец повернулся, и я увидел, что то, что я принял поначалу за «калаш», на самом деле не он, а «Галил» [32]! Всё сразу стало на свои места, и я вспомнил, где и когда видел такой камуфляж. Шмотки армии бывшей независимой Эстонии носили наёмники-кайтселитчики [33], что вот уже много лет прут и прут на Новгородчину и доставляют много проблем вологодским дружинникам.

«Интересное кино! Это по какому такому поводу чухна так далеко на юг забралась?» Жители Скандинаво-Балтийской конфедерации, в разговоре называющие себя «гражданами Великой Балтии» и наследниками викингов, действительно были в наших краях гостями редкими. И, положа руку на сердце, не сильно желанными. Во время БП Швеция и Финляндия практически не пострадали, как и прибалты. И две первые страны, поводив жалом и прикинув расклады, резонно рассудили, что на выжженных атомным огнём полях Центральной Европы делать нечего, и начали нешуточную экспансию на юго-восток. Где, к немалому удивлению, столкнулись с упорным сопротивлением «эттих тикких русских». Новгородцы с псковичами жестко воспротивились «интеграции в европейское сообщество», использовав при этом все доступные средства, включая запасы бывшего ЛенВО [34]. Костяком армии Новгородской республики стали ребята из Псковской десантной дивизии [35]. А уж они-то, с какого конца за автомат браться, знали неплохо. Благо, как рассказывал один из офицеров, все годы до БП дивизия с Кавказа не вылезала, и даже с грузинами повоевать успела. Про них кино сняли, «Грозовые ворота» называется. (Хотя вы можете и не знать, не все ведь такие киноманы, как мой названый брат.) И пришлось «кордым и несависиммым» убраться восвояси, да ещё и территорию свою потеряли. Граница, она же линия фронта, теперь проходит через Кунду – Тарту – Валгу. Знаю я эти подробности потому, что самому там повоевать пришлось, да и позже с караванами хаживал, и с местной «контрой» отношения устанавливал, а там дядьки матерые, что ещё в Особом отделе при старом мире служить начали. Министр Общественного контроля до БП уже майором был. Помню, он всё от нашего социального устройства сильно обалдевал, но после встречи на высшем уровне в Боровичах новгородцы успокоились, посчитав, что «в каждой избушке свои погремушки», а союзники мы вполне вменяемые.