Золотые Антилы - Страница 12

Главным среди таких касиков был импозантный старик по имени Топиавари. Он хвастался, что прожил сто десять лет, и произвел на Рэли немалое впечатление, бодро отшагав четырнадцать миль от своего селения, чтобы приветствовать англичан на берегу, после чего в тот же вечер пешком вернулся домой. Он привел с собой пеструю свиту из мужчин, женщин и детей, тащивших самые разнообразные дары белым: от ананасов и ломтей оленины до шумного птичника попугаев, попугайчиков и макао всех цветов и размеров. Самому Рэли в знак особого почета Топиавари преподнес «зверя, называемого испанцами армадильо, который у индейцев зовется кассакам, целиком покрытого маленькими пластинами, так что он несколько напоминает носорога». Рэли вставил ученое замечание, что хвост этого зверя, если его растереть в порошок и насыпать в ухо, якобы излечивает глухоту, и забыл на время о броненосце (позже он съел несчастного зверя, чтобы узнать, каков тот на вкус), пытаясь объяснить старому касику, зачем англичане явились в Гвиану и чего ищут.

Он повторил ту же речь, которую декламировал пораженным аборигенам по всей реке: «Восхваляя главным образом милость ее величества, ее справедливость и ее благоволение ко всем угнетенным народам, а также ее красоту и добродетели, насколько я мог их выразить, а они воспринять». Надо признать, что этот пересказ речи был записан, когда Рэли, вернувшись в Англию, снова пытался добиться благосклонности королевы, но нет оснований полагать, что он не следовал дипломатическому обычаю того времени в описании величия своего суверена, когда предлагал Топиавари и его роду союз. Топиавари, естественно, был весьма озадачен сим велеречивым панегириком. Когда Рэли попытался расспросить его о Гвиане («какого рода это государство, как управляется, какова его сила и политика, далеко ли оно простирается, и какие соседние нации ему дружественны и враждебны»), старый касик сумел ответить пить краткой историей племени, повествующей о миграции из глубины материка и народах, пришедших на смену. Впрочем, этого хватило: Рэли сумел отыскать в его рассказе намеки на давнюю сказку о беглецах-инках, явившихся «из тех дальних краев, где спит солнце», на горы Гвианы и Золотой город. Однако касик, естественно, не знал пути через горы к обители таинственных пришельцев. Он мог только посоветовать Рэли продолжать подниматься по реке, пока не достигнет устья Карони, крупного правобережного притока Ориноко. Тапиавари считал Карони ключом к Эльдорадо, потому что истоки ее лежали в горах Гвианы, и, следуя по ней, англичане могли добраться до Эльдорадо. Это было такое же туманное полуобещание, какими семьдесят лет морочили голову испанским конкистадорам.

И в этот момент своей великой авантюры Рэли поступил совершенно неожиданным образом. Как раз когда ему по всем правилам следовало бы ринуться в погоню за очередным миражом, он вдруг утратил интерес к поискам Гвианы и практически свернул проект. Это небывалое отступление было вызвано странным припадком апатии, полностью поглотившим то нетерпение, что гнало его вперед. Вместо того чтобы спешно плыть к устью Карони и затем подниматься по реке к горам и сказочной обители, Рэли потихоньку двинулся дальше, часто отвлекаясь. Кульминацией этих «боковых» поисков стал мимолетный визит на Карони, который можно сравнить разве что с беглым туристским осмотром.

Здесь, в устье Карони, перед указанной дорогой к Эльдорадо, любознательность Рэли иссякала. Карони стала «Ультима Туле» его исследований. Он не продолжил пути по главному руслу и не свернул вверх по притоку, чтобы добраться до гор. Его нерешительность сводила на нет успехи экспедиции, но ему было уже все рано. Единственным оправданием для него — к которому он впоследствии и прибегал перед разочарованными английскими спонсорами — были начинавшийся разлив Ориноко, который препятствовал продолжению пути, и тревога за судьбу кораблей, оставленных на мысе Икакос. Но эти оправдания необоснованны. У него было еще несколько дней, а то и недель, прежде чем разлив стал бы опасным или он мог высадить людей из лодок и посуху устремиться к горам. Что же до эскадры на Икакосе, для столь внезапной тревоги за ее судьбу не было никаких причин.

На самом деле единственной правдоподобной причиной внезапного прекращения гвианской экспедиции была причина личная: по-видимому, Рэли отказался от своих замыслов по простому капризу. Для него это было типично. Наделенный живым темпераментом, Рэли привык занимать свой ум, постоянно подбрасывая ему самые разнообразные задачи. А упорное, полное неудобств путешествие в южноамериканские дебри слишком уж затянулось. Вместо развлечения оно стало докукой, и Рэли, при всей важности экспедиции для его положения и карьеры в Англии, просто устал. Слабые места в его картине колониального рая проявлялись все отчетливее: неприятный климат, примитивные туземцы, ненадежные перспективы для поселения белых. Да и обязанности руководителя экспедиции требовали больших усилий, не давая возможности ярко проявить себя. К тому времени, когда Рэли встретился с Топиавари, он достаточно насмотрелся на страну, чтобы понимать: богатства Гвианы не дадутся в руки без долгих трудов, а у него не имелось ни средств, ни наклонностей для продолжительных усилий. И тогда, оправдывая свое разочарование и отыскивая повод прервать надоевшее путешествие, он мгновенно принял решение вернуться на Тринидад, пока условия не стали еще тяжелее. Так что Рэли, в некотором смысле, испытал то же разочарование в мифических богатствах Золотых Антил, которое притупило рвение первых испанских поселенцев в этих землях легендарного изобилия. И, подобно им же, он скоро позабыл собственный отрезвляющий опыт, а когда память о неудачах поблекла, вновь оживил миф. По иронии судьбы он сам себя соблазнил возвращением на Ориноко.

Последним, что совершил Рэли, прежде чем повернуть вниз по реке, была короткая экскурсия к знаменитым каскадам Карони. Эта река-приток перед слиянием с Ориноко водопадами срывается вниз по ступенчатым обрывам. Падая со скал в грохочущем облаке брызг, она представляет величественное зрелище. Англичане увидели, по описанию Рэли, «десять или двенадцать водопадов… каждый высотой с церковную башню, падающих с такой яростью, что брызги воды производили вид как бы сильнейшего ливня, а иной раз мы принимали их за дым, поднимающийся от великого города». Однако, признавался он, лишь уговоры спутников заставили его решиться на пеший переход от главного русла, чтобы полюбоваться на это зрелище.

Моряки и некоторые джентльмены-авантюристы, в противовес ему, не склонны были так скоро расставаться с надеждами на золото. Выходы руд у водопадов Карони внушили этим оптимистам мысль, что они наконец добрались до мест, где испанцы собрали свои образцы золотоносной породы. Голыми руками и кинжалами англичане жадно откалывали каждый камушек, который на вид мог содержать следы золота, и победоносно несли свои трофеи к лодкам. Рэли, разумеется, разбил их надежды. Он готов был поверить, что настоящие жилы золотоносной породы скрываются в нескольких футах под землей, но его речной флот не прихватил с собой «шанцевого инструмента, буров, кувалд и железных клиньев», необходимых для раскопок madre del oro, или «матери золота», как выражался Рэли. Он предупреждал своих людей, что они даром тратят время, выскребая валяющийся на поверхности мусор. Но моряки не слушали его, и он едко заметил, что, «не имея опыта и знаний, они хватали все, что блестит, и нельзя было их убедить, что это дешевый блеск».

Тогда Рэли дал сигнал к возвращению с Карони и, вернувшись к селению Топиавари, последний раз побеседовал с хитрым старым вождем. Топиавари искусно воспользовался случаем, предложив англичанину в подтверждение предполагаемого англо-индейского альянса оставить гарнизон в пятьдесят солдат для защиты племени от испанцев. К большому смущению Рэли, множество безрассудных джентльменов-авантюристов немедленно вызвались остаться, и ему пришлось сдерживать их энтузиазм. Он решительно заявил, что не может пожертвовать ни людьми, ни оружием и порохом, которые требовались для исполнения этого плана. В качестве довольно жалкой замены он предложил взять сына Топиавари с собой в Англию и выучить его на переводчика для будущих переговоров между англичанами и индейскими племенами[3]. В конце концов Рэли все же позволил двум англичанам остаться в Гвиане. Это были Фрэнсис Спарри и Хью Гудвин: должно быть, они обладали незаурядной отвагой и уверенностью в себе, если согласились, чтобы их оставили — бросили будет ближе к истине — почти в трехстах милях от устья Ориноко дожидаться возвращения Рэли в неком неизвестном будущем. Оба добровольца сознавали, сколь велик риск. Они оставались целиком на милость индейцев; испанцы наверняка попытались бы захватить их как шпионов, а в плену их ожидали бы пытки, тюрьма и, возможно, казнь. К тому же им пришлось бы жить на индейской пище, отказаться от всех преимуществ европейского образа жизни и одежды, переболеть самыми разными болезнями тропиков и притом без твердой уверенности, что Рэли когда-нибудь сумеет за ними вернуться. И готовность встретить лицом к лицу эти грозные опасности служит примечательным примером пресловутого духа авантюризма елизаветинской эпохи.