Золотой воскресник - Страница 67

– Все новости всегда одни и те же, – сказал Лёня. – Вон только что сказали в новостях: елку в психбольнице подвесили вверх ногами. Пациенты и медперсонал страшно радовались. А я в прошлом году эту новость услышал и записал, она меня заинтересовала.

Несколько лет Дина Рубина служила в московском еврейском агентстве “Сохнут”. К ней нескончаемой вереницей шли разные прожектёры, представляли свои проекты, просили субсидии.

– Сегодня ко мне явился некий Зиновий Соломонович, – говорила Дина. – У него созрел архитектурный замысел, но нет денег на проект. Знаешь, что он решил построить? Отгадай – с трех раз, не думая. Включи свою дьявольскую интуицию и говори.

– …Он решил возвести Храм.

– Ого! – восхитилась Дина. – С первого раза. Да!!! Он хочет построить Третий Храм.

Писатель Анатолий Приставкин служил советником у президента.

Вот он рассказал, как на праздник Победы к Могиле Неизвестного Солдата выходит президент, за ним – советники, потом генералы. Так вот в этот момент один генерал спрашивает у Анатолия Игнатьевича:

– Как вы думаете, можно я сейчас попрошу у Владимира Владимировича квартиру?

Якову Акиму позвонили из родного города Галича, сказали, что хотят назвать его именем детскую библиотеку и основать там его музей.

– А это… не чересчур? – спросил Яша.

По случаю открытия музея мы с Яковом Акимом и Ольгой Мяэотс – литературоведом и переводчиком, заведующей детским залом Библиотеки иностранной литературы – прибыли в Галич. Своего долгожданного земляка галичане чуть ли не носили на руках, буквально пиджак рвали на части, повсюду звали выступать, но он не мог объять необъятное, поэтому куда-то приезжали мы с Ольгой – рассказывали о нем и читали его стихи. Это рождало ужасное разочарование.

– Дорогие ребята, – трагическим голосом обратилась к публике завуч одной из школ, – сейчас в Галиче гостит наш любимый и знаменитый земляк – поэт Яков Аким. Но Яков Лазаревич не смог прийти в нашу школу, он очень занят. Вместо него пришли… вот эти.

С поэтом Ренатой Мухой – на представлении конного цирка “Зингаро”.

– Я тут недавно прыгнула с парашютом, – сказала Рената. – Вы поняли меня? Не в молодости, а сейчас!.. И что интересно, когда пришел момент прыгнуть – я прыгнула не вниз, а ВВЕРХ!!!

Лёня собирается лететь в Пермь, а оттуда – два часа езды в Кудымкар, разузнать о жизни художника-авангардиста начала прошлого века Ивана Субботина– Пермяка, того не стало в 37 лет в 1923 году. Летит на осмотр – что там у них есть, – посетить его дом, изучить наследие, сочинить про его феерическую жизнь историю в рисунках, полную фактов и вымыслов. После Субботина-Пермяка осталось мало свидетельств, но Лёня уже решил, что он был знаком с Хлебниковым (оба дружили с Василием Каменским) и тоже был Председателем Земного шара, одним из “Союза 317”, не записанным в реестры хлебниковской поэтической утопии.

Я спрашиваю:

– Зубную щетку взял? А расческу?

– Расческу – нет, – сурово говорит Лёня. – Будетляне не расчесываются.

Лёня все обустроил у нас в деревне Уваровка – кровать на козлах с панцирной сеткой, сверху матрац с сеном, деревенская подушка. Рядом у печки лавку поставил, покрашенную синим.

– Как в доме-музее Пермяка, – удовлетворенно сказал он. – Ты будешь лежать на кровати, а на лавке будут сидеть молодые уваровские писатели, читать тебе свои рукописи.

Поэт Михаил Синельников – Тишкову:

– Вы похожи на Рильке… И на Бехера.

– Иоганнеса? – деловито откликнулся Лёня.

В “Переделкино” Виктор Пеленягрэ, прославившийся словами песни “Как упоительны в России вечера”:

– А ты, Лёнька, чего сидишь как сыч, не улыбаешься, ничего? Слышал такого поэта – Пеленягрэ?

– Слышал, слышал, – отвечает Тишков.

– А знаешь, какую я песню написал?

– Знаю, знаю.

– Я всю Россию этой песней поставил на колени! – сказал Витя. – Ничего, что я такой?

– Ничего, поэты, они – тонкие, ранимые, поэтому вынуждены скрываться под личиной…

– …мудозвонов? – подхватывает Витя. – Это враки всё. Выдумки и мифы. Поэты – они вот такие, как я. Наглые и прожорливые.

– Маринка! А ты писательница? – спрашивает Пеленягрэ.

– Да.

– Стишки?

– Нет.

– Ой, обожаю женские романы. Женские романы?

– Нет.

– А ЧТО? Ну ты хоть один роман-то написала?

– Да.

– Как называется?

– Не скажу.

– Тогда ты врешь, что ты писательница!

Пеленягрэ за обедом – официантке Наде:

– Я сочинил песню “Как упоительны в России вечера”, слышала? Я этой песней всех поставил на колени!

– Не знаю, – отвечает Надя, не очень-то жалующая Витю. – Ее теперь очень редко ставят. Сейчас все больше “Синий-синий иней…”

В столовую входит убеленный сединой, взъерошенный Валентин Устинов, шекспировский король на излете судьбы.

– Ну-ка, что там за Фирсов у вас любимый поэт? – кричит ему Пеленягрэ. – Давайте строку! Какая осталась строка?

– Дело не в строке, – отвечает Устинов, – но в духе, какой он привнес в этот мир. А ты сам не создал даже этой строки, какой ты сейчас бравируешь. Тебя нет в русской литературе! – величественно произносит Валентин Устинов. – Ты написал не “Как упоительны в России вечера”, а “как охуительны”! Другой человек привнес это слово – “упоительны”, ты мне сам говорил.

На выставку Тишкова пришла Ирина Роднина. Вот Лёня ей показывает на картину, рассказывает, что на картине, – это Даблоид, у него маленькая голова и большая нога, потому что стопа содержит множество нервных окончаний – рецепторов…

– А у нас, у фигуристов, – говорит Роднина, – нога вообще ничего не чувствует. Мы так много тренируемся, что чувствительность переходит куда-то вверх…

Сидим с питерским поэтом Сергеем Махотиным в буфете ЦДЛ, приготовили свободный стул для Михаила Яснова. К нам подходит поддатый пожилой человек, довольно расхристанный, и спрашивает:

– Можно взять стул?

Махотин говорит:

– Нет.

Тогда незнакомец сгребает Серёгу в объятия и крепко целует в губы.

Махотин, обалдевший, вытер ладонью рот. Пауза.

– …Берите! – махнул он рукой.

Сергей Махотин

песенка о московских друзьях