Золотой поезд - Страница 2

Полковник некоторое время продолжал смотреть на Еремеева и вдруг с такой силой ударил кулаками по столу, что подпрыгнул массивный чернильный прибор.

- Это черт знает что! - заорал он багровея. Длинный и тощий, с болтающимися, как на шарнирах, руками, он выбежал из-за стола и заметался по кабинету.

- Я уже докладывал Александру Васильевичу. Я не могу так работать! Кто, в конце концов хозяева России - мы или чехи? Ну, помогли нам справиться с большевиками на Волге и в Сибири. Ну, спасибо! Мы сумеем вас отблагодарить со временем. Но сейчас дайте нам самим управлять матушкой-Россией! Ну-с?

Еремеев стоял навытяжку и молчал: он по опыту знал, что в такие минуты лучше не возражать. Но полковник, будто забыл о нем и продолжал метаться по кабинету, выкрикивая бессвязные ругательства. Вдруг он резко остановился перед Еремеевым.

- Вы тоже, черт вас возьми, хороши! Упустили! Ну-с? Чехословацкая разведка работает в тысячу раз лучше нашей! - он яростно выплюнул окурок на пушистый ковер, покрывающий пол, и снова забегал из угла в угол.

- Куда чехи повели арестованных?

- Не могу знать.

- Болван! Не могу знать! Нам многое надо узнать! А чехи их сейчас пустят в расход - и все.

Полковник схватил телефонную трубку, и по тому, как изменился его тон, Еремеев догадался, что Бутберг разговаривает с командующим чешскими частями, расположенными в городе.

Позвони Бутберг в другое время - чешский генерал, возможно, и заинтересовался бы его сообщением, но сейчас звонок оторвал генерала от ужина, а этого он терпеть не мог. Выслушав Бутберга, он поморщился.

- Ну и что?

- Для нас, господин генерал, очень важны эти люди…

- Для нас тоже, - перебил чех, - мы не важных не арестовываем. Что? Да, уже расстреляли,- он посмотрел на почтительно застывшего у дверей денщика с дымящимся кофе на подносе и резко повторил: - да, расстреляли! Мы расстреливаем сразу. А вы не зевайте, как говорят русские, работать надо уметь, - и повесил трубку.

- Расстреляли! - зло процедил полковник.- Это они умеют! Убивают, как бандиты с большой дороги. Культура называется, Европа! А допросить человека, обработать его, как колбасу, чтоб не только внутренности, но и душу вывернуть наизнанку - это они перестали понимать.

- Осмелюсь спросить - точно установлено, что группу Шагова расстреляли?

- Точно!-полковник вновь забегал по комнате.

- Но там же был наш человек! Осмелюсь доложить - очень ценный человек.

Полковник махнул рукой: сейчас, мол, уж все равно.

Выйдя из кабинета начальника, Еремеев облегченно вздохнул: наконец-то можно прийти в себя, собраться с мыслями. Он медленно пошел по улице, инстинктивно держась в тени домов. По небу, ныряя в разорванных тучах, плыла луна. Дождь прекратился, но с крыш иногда еще скатывались тяжелые капли и звонко падали в лужи. Это, пожалуй, были единственные звуки, нарушавшие тишину .ночного города. Но Еремеев знал, что тишина эта обманчива. В глухих подвалах контрразведки допрашивают и пытают большевиков или заподозренных в большевизме. Во дворе тюрьмы и за городом расстреливают приговоренных. Знал он, вернее чутьем опытного жандарма угадывал, что где-то рядом не спят и другие, страшные для него люди - железнодорожники, рабочие кирпичного и цементного заводов, грузчики, мукомолы. Не спят потому, что готовят смерть всей армии «верховного правителя» и ему, Еремееву., Пусть арестован ревком - они все равно живут и будут жить, будут бороться. Это Еремеев знал по опыту. Так было не раз - и в 1905, и в 1912, и в 1915…

Мысли бывшего ротмистра снова вернулись к сегодняшней провалившейся операции. Он скрипнул зубами. В эту минуту Еремеев ненавидел всех - и большевиков и чехов, и полковника Бутберга. Но больше всего злился он на себя. Шутка ли, чуть не захватить председателя ревкома - и так опростоволоситься! Ведь, кажется, все было продумано до мелочей, заранее окружен пустырь… А из-за глупой случайности Еремеев и не доставил в контрразведку ревкомовцев, и, мало того, потерял своего осведомителя, с которым работал уже пять лет.

Еремеев вспомнил весну пятнадцатого года. Тогда он только что получил чин ротмистра и всячески старался показать начальству, что достоин носить золотые погоны жандармского офицера. И ему повезло - он получил сведения о большевистской организации, ведущей работу среди солдат учебного полка. Выследив членов организации, он вскоре арестовал всю группу. Одиннадцать человек смело смотрели в глаза жандарму, не испугались они и военно-полевого суда. И только один струсил. Он-то и стал провокатором, отправившим на виселицу, под расстрел, на каторгу и в тюрьмы многих большевиков.

Еремеев выругался. И надо же было этому случиться именно теперь, когда он самим Колчаком произведен в подполковники! Он потерял возможность отблагодарить верховного правителя за оказанную милость!

Еремеев ускорил шаги. «Может быть, не все еще потеряно, - пытался он утешить себя,- может, чехи не успели расстрелять Шагова… Тогда завтра я доложу полковнику. Нет, к черту полковника! Бутберг припишет все заслуги себе. Обо всем подробно узнает сам Александр Васильевич Колчак».

Сердце Еремеева забилось чаще, и ой почти побежал домой, чтобы соснуть часок-другой, выпить несколько рюмок настоенной на морошке водки и с новыми силами взяться за дело.

Если бы он знал, что в это время за несколько кварталов от него шла группа арестованных ревкомовцев, окруженная плотным кольцом чешских солдат!

Улицы были пустынны даже в центре, а здесь, ближе к окраине, и патрулей не встречалось. Лишь у ярко освещенного подъезда ресторана «Идеал» было оживленно.

Проходя мимо ресторана, поручик сказал что-то конвоирам, и те зашагали быстрее, подгоняя арестованных прикладами. Но компания пьяных офицеров, вывалившаяся из дверей ресторана, все-таки заметила их.

- А, большевички, товарищи! - пьяно хохоча, заорал усатый штабс-капитан. Он начал расстегивать кобуру, но пальцы ему не повиновались. Тогда, подойдя к арестованным, он попытался ударить идущего с краю Лаврова. Чех-конвоир винтовкой молча отстранил штабс-капитана.

- Чехи! Союзнички! - закричал тот вслед удаляющейся группе.- Ведут расстреливать, а сами не разрешают, в морду дать! - он вдруг замолчал и, тупо глядя перед собой, закончил:- Союзнички! Там в тайге, у партизан, этих чехов побольше, чем здесь.

Арестованные и конвоиры быстро .приближались к окраине города. Шагов шел позади всех, почти рядом с офицером. Улучив момент, ом замедлил шаги и, поравнявшись С офицером, тихо спросил:

- В чем дело, Влачек?

- Вас окружили колчаковцы. Мы еле-еле успели, - так же тихо ответил офицер. - Большая опасность была.

Некоторое время шли молча.

- Чехи здесь - все наши. А среди вас есть чужой, - снова шепнул офицер.

Шагов резко обернулся, будто его ударили.

- Не может быть! - вырвалось у него.

- Так, - чех наклонил голову,- это точно.

Улица становилась все глуше. Низенькие покосившиеся домики то жались, будто поддерживая друг друга, то вдруг расступались, обнажая большой пустырь. Влачек снова поравнялся с Шаговым.

- Сейчас будете уходить по одному.

Шагов наклонился к идущему впереди

Лаврову, тот передал дальше. У глухого переулка чехи, не замедляя шага, чуть расступились, и один из конвоируемых быстро нырнул в темноту. То же самое повторилось у следующего переулка, потом у пустыря. Постепенно кольцо солдат сжималось плотнее - конвоируемых становилось все меньше и меньше.

Шагов уходил последним. Нащупав на ходу руку Влачека, он крепко стиснул ее и, сделав несколько шагов в сторону, растворился в темноте. Влачек постоял, прислушиваясь к удаляющимся шагам, закурил и, круто повернувшись, повел солдат в казарму.

Андрей проснулся от ярких солнечных лучей, бивших в глаза. Приподняв голову, он увидел, что комната пуста и циновки, на которых ночью спали хозяева, убраны. Андрей вспомнил вчерашний вечер. Чехи появились неожиданно, удар по голове был таким сильным, что Андрей потерял сознание. Правда, он успел крикнуть, но, видимо, его не услышали. Потом, как в тумане, брел он по улице, подгоняемый прикладами, и не сразу догадался, когда кто-то из ревкомовцев легонько толкнул его, указывая на образовавшуюся между конвоирами широкую щель. И только очутившись в глухом переулке, Андрей понял, что свершилось чудо - он остался жив. Не раздумывая, он побежал, хотя даже не представлял себе, где находится. Лишь бы подальше уйти от этой улицы!