"Золотое руно" (СИ) - Страница 9

- Хорошо! Какая тема?

- "Как эликсир молодости влияет на денежные траты?"

- Не эликсир ли вечный? - Саша засмеялся, вспомнив статью в газете.

- Он самый! Твой рабочий день будет десять часов - ты хорошо погулял. - Сюзи повесила трубку.

День он просидел за компьютером, а ночью, оседлав мотоцикл, помчался на другой конец Города. Сверкающие огни многоэтажных дорог, очень теплый, почти горячий воздух. "Градусов двадцать пять. Раньше садиться на мотоциклетку холодно, - решил он и черт знает отчего прочувствованно сказал вслух: - А все-таки это Великий Город!"

Через два поворота он попал в лабиринт спального района: от Сити до "Шестого Тупика Свободы", где жила Кэти, было три часа, место неплохое.

Предыдущую квартиру она нашла по газете, как делала в Москве, в те времена, когда была Катей. Но Саше не понравился район, говорил он ей: не снимай в тех местах, кто там только не живет, но она не поверила. Тогда он отвез ее - показать. Кэти хотела пойти в дом, квартиру посмотреть, но он сказал: "Из машины не выходи". Она бы не послушалась, а тут сидит, места разглядывает и молчит.

Дома имели окрас, как ободранный, истерзанный пес, утративший память о своем исконном виде, а дырки окон - проплешины от отвалившихся колтунов на его боках. В первых этажах этих глухих и страшных монстров, уставивших улицу, - лавки на удивление доморощенного вида, как будто хозяин нанял пару своих приятелей, и они покрасили стены, как умели, налепили картинки, прибили великодержавные флажки. Но этот приукрашенный вид только усиливал общую картину убожества, оттеняя мрачность фасадов и узкие входы лавок с ободранными краями. Насмерть заплеванный асфальт под окнами походил на раздутого покойника в трупных пятнах. Не было ни одной самой мелкой детали, которая бы не выдавала уродства вкуса тех, кто строил эти дома и согласился жить в них. На самом деле, улица была не хуже других в Великом Городе. На задах Сашиной работы, в центре Сити тоже живут люди. Некоторые в домах, а иные около железной бочки. Палки, мусор в нее накидают, запалят, ночь напролет у огня греются.

Кэти сняла квартиру в другом районе, с небольшим сквером по соседству. Там гуляли дети и собаки, на скамейках занимались наркотиками, а в кустах любовью. Благодаря этому район имел благоустроенный вид. Только дома там были такие же, как всюду. Но Кэти понравилось место, и она поселилась в крошечной квартире на одиннадцатом этаже.

За колченогим столиком на балконе она писала статьи, как и в прошлой жизни в России, где работала журналистом. Но поскольку институт она закончила не в Державе, а в Москве, у нее не было шанса вписаться в местную журналистскую среду, так что теперь вместо статей ее труд умещался в короткие заметки, их принимали в газеты эпизодически; последнее время ей удавались наброски, придуманные ею, отредактированные Сашей. Она называла их импровизациями, а в газете, куда она их сдавала, к ее раздражению, комиксами.

От парковки Саша пересек клинышек сквера. Здесь было темно, листья отблескивали жирными лучистыми бликами, во мраке слышалось шевеление и какое-то бормотание. Из-за ствола пальмы выдвинулся тоненький серп месяца, дрожащей синевой раскрыв и осветив небесный свод. В этой воздушной глубине промелькнули огромные крылья на кожистых перепонках и длинный клюв. Птеродактиль! И тут же, окаменевший на дорожке Саша увидал у соседнего ствола тонко улыбающуюся морду черной пантеры! Глаза пантеры засветились огнем, она утерла лапой морду и проговорила голосом Грега: "Мы еще встретимся, дружок..."

Он галопом помчался к освещенной двери, влетел в подъезд. У лифта сидели черные подростки, тянули самокрутки. Один из них посмотрел на Сашу, подмигнул остальным, и они рассмеялись, как будто знали все, что он увидел в парке! Тот вскочил в лифт, у Кэтиной двери неистово загремел колокольчиком. Она открыла и почему-то радостно воскликнула:

- Лучшее средство против хищников - стакан хорошего портвейна!

Он посмотрел в сторону сквера, даже рукой показал, засмеялся, взял ее за обе щеки и поцеловал в веселые губы:

- Дурачишь меня!

Его охватил неистовый жар. Он успел увидеть ее губы, дотронуться до них, и комната покрылась мраком. В нем, выхваченное болью, зажглось тело, руки, грудь, слепота охватила лицо, словно обдав его горстью пылающих углей.

...Саша открыл глаза. Кэти встала, зажгла синюю лампу, и в ее стеклянном шаре тотчас поплыли рыбки, морские коньки, прочерчивая свои легкие тени по синим стенам и синему потолку, догоняемые бусинами и струйками бегущих вверх пузырей. Они словно опустились на синее дно. Саша обвел глазами комнату и почувствовал себя счастливым. Посмотрел на Кэти и похлопал по подушке рядом с собой. Не отрывая от него глаз, она подошла и легла рядом, и вновь ее ужасно поразило его лицо, руки и все тело: у него не было ни больших морщин, ни малых - вообще никаких.

- Как ты съездил? - спросила она, разглядывая его.

- Я в Париже снял квартиру с черным котом.

- ?

- На антресолях сидел черный кот, на всех сверху прыгал и когтями голову драл.

Кэти засмеялась на его шепот и счастливое лицо.

- Что же ты там делал?!

- Жил. Мне эту квартиру в агентстве дали с условием кормить кота - хозяин уехал.

- Хорошенькое дело! Ты оттуда слинял?

- Нет. Но старался больше по городу гулять... - бормотал он, целуя ее. Его лицо приближалось, дышало, светилось почти синими глазами. Он медлил и медлил, растворяя в ней свой взор, и вот пропало все: предметы, звуки дома, сам свет и само время.

Он прикусил ее за мочку уха, перевернулся на спину и блаженно уставился в потолок. Она выпрыгнула из постели, подошла к шкафу и стала искать там что-то. Фигура у нее вытянутая, с мягкими линиями. Он любовался ею, и она знала это. Она вообще много о чем догадывалась, о чем и говорила в ту минуту, когда ей приходило это в голову. Перевернув всю полку, из глубины она вытащила халат с причудливой вышивкой и широким движением накинула ему на плечи.

- Тебе из древней столицы!

Он засмеялся: ему не хотелось говорить, что подарок плох - как многие мужчины, он находил мужские халаты немужественными.

Кэти зажгла верхний свет, он посмотрел ей в лицо и удивился. Она осталась той же - но как за месяц изменились его глаза... Слишком короткие волосы лишили ее лицо женственности, и оно, судя по фотографиям миловидное в юности, сейчас, в ее тридцать восемь, огрубело, на щеках залегли длинные продольные впадины - они придали ему что-то резкое, прямолинейное. Глаза светлые, быстрые, выразительные, но внешние углы век отвисли вниз, а между бровями до середины лба поднялась длинная складка. Саша поймал себя на мысли, что через пять лет ее лицо станет, пожалуй, более мужским, чем у него самого. Он опустил глаза.

На скрипучем столике около дивана появилась пепельница. Выглядела она на пустом столе по-сиротски, так что он с надеждой посмотрел на подругу: то ли в ее женском присутствии что-то менялось, то ли завивались вокруг приятные запахи, но он чувствовал себя в том месте, где мог надеяться на тарелку домашней еды. И хотя было известно, что она умеет готовить так же, как он, Саша все-таки с надеждой произнес:

- Без еды разговор как-то нервно идет.

- Я плюшки испекла, - ответила она без всякого выражения, - вкусные я уже съела, остались невкусные, хочешь?

Он кивнул. Она выставила на стол наломанные руками плюшки и бутылку "Наполеона". Он рассмотрел натюрморт, и увиденное ему понравилось.

Кэти отметила его молчание на свой лад. Радостно вскрикивая, она сообщила, что ее подруга почти развелась:

- Этот козлик приходит домой, а тут сидит его жена (моя подруга) и друг их дома - каждый день! - она заливалась, не делая пауз, не ожидая Сашиных реплик. - Я бы, конечно, отнеслась к этому "с пониманием", но он нарвался: попробовал на час раньше домой приходить - кто-то звонит и трубку кладет, как тебе нравится?! - На этой точке ее голос дал петуха. Голос у нее звонкий, с переливами, которые внезапно садились до хрипоты, так что петух получался не на высоких, а на низких. Когда Кэти говорила, ее необъятные эмоции поглощали все живое, наделенное слухом, - это был непрекращающийся звездный час. Но когда она слушала других, ее лицо не выражало никаких чувств, так что были непонятны ни ее мысли, ни отношение к услышанному. Затем она вновь воспламенялась, а потом снова слушала, погрузившись в свою особую неподвижность. От избытка переполнявших ее чувств оставляла одну тему и бурно начинала другую, красиво, но не всегда понятно связывала их замысловатыми ассоциациями, диковинным образом сочетавшимися друг с другом, и параллелями между разными случаями, вертевшимися у нее на языке. Если Саша не перебивал, его завораживала и парализовала бездна того, что хранилось в ее голове. Она неожиданно и громко смеялась, по своему обыкновению закрывая рот ладонью. Девушка такая внезапная - она нравилась ему.