"Золотое руно" (СИ) - Страница 64

Закрыв глаза, он лежал в машине. Парк пустой, кусты, темень вокруг. Смотреть не на что. Но Саша не смотрел, он теперь тут жил. Из разбитого дома он взял одеяло и подушку, что попало под руку свалил в багажник. Поставил машину на море. Но когда он постелил себе внутри, его прогнал полицейский. Тогда он нашел пустырь и встал там. Его обнаружили какие-то парни, барабанили в окна, пришлось бежать.

Сейчас, к утру, он лежал под одеялом, но сон не шел. Ночь была душная, в машине жарко. Снотворного не было, а вино не действовало, даром что он выпил две бутылки. Наступила последняя фаза бессонницы - маета без мыслей. Постель становилась все мучительнее, ненавистней; он тер голову со слипшимися волосами, то открывал окно, подставляя лицо ветру, то закрывал его под неистовыми горячими порывами. Парк скрипел и шевелился, занимаясь своим делом, и его жизнь, и жизнь природы больше не имела связи с тем, что могло быть понятно человеку. То, что объединяло его с жизнью воды и теней - исчезло. Перед этими тенями и водами он стоял, потеряв свое место и точку опоры. Саша сел на постели; все внутри закрутилось в твердое ядро поглотившей его боли. "Мне остались будущие дни..." - подумал он. Стало тихо, деревья не качали ветками в это жаркое утро - на фоне их черных силуэтов, медленно раскачиваясь, падал снег. Он лег на крышу, капот, покрыл стекла машины воздушным слоем - Саша оказался в колпаке. В своем сердце он ощутил безмерную ношу - вместе со снегом кусок льда упал в его сердце и начал таять. Он думал о Кэти... Комок распался, и на него хлынул поток слов, мгновенных выражений лиц Кэти, Грега, Сюзи и обрывков его собственных мыслей: опять за всей громадой взвившегося в голове хаоса начала обозначаться ощущаемая им собственная большая неправда. Она поднималась, как нагромождение туч, обозначая себя едва видимым краем, угадываемая шестым чувством, - как будто сзади она покрывала все растущей силой. "Любил ты ее? - думал он. - Нет, презирал. Бог вошел в каждого, чтобы каждый стал Богом, - видел ты Его в ней? В себе видел. А в ней - пока тебе ничего не стоило... Во что же вера твоя? - спросил он себя и ответил: - В удовольствие".

Его веки задрожали, черный свет дрогнул, туман подался в стороны - открылось необъятное поле ослепительно-зеленого цвета. Над полем сияло голубое небо, расточая на землю яркий свет. Саша стоял в этом небесном покое, не зная, куда был взят.

Он начал различать какие-то формы, во множестве разбросанные по полю. Они стали вытягиваться и на глазах превращаться в продолговатые столбики, врытые в землю. На верхушке каждого столба - утолщение. По высоте столбики были вровень с человеком, гладкие, одинакового цвета, кажется, сделанные из простой глины. Каждый столбик заканчивался круглой кошачьей головой. На морде каждой из них сияли совершенно живые глаза. Огромными черными зрачками, заполнившими весь глаз, кошки глубоко смотрели в глаза Саше. Едва он шагнул в сторону, горящие глаза повернулись за ним. В другую сторону - они повели за ним взгляд. От их пристальных, всевидящих глаз он задрожал, но остался стоять - они смотрят в его душу. Зрачки страшные, яркие, как будто все в лучах, сверкали невыносимым, пронзительным вниманием. Саша смотрел длинное, неизмеримое время, не в силах оторваться... что им надо? Он подумал о своем малодушии, опустил глаза - он увидел, что они поняли его.

Он лежал в машине разметанный, с красным, сухим лицом. Все тело горело, поднималась температура - начиналась болезнь. Снег на окнах таял, сверкая странными темными огнями. Во всех направлениях по водяным ручьям бегали огни, покрыв стеклянный купол машины мириадами порхающих вспышек. Спускаясь вниз по стенам машины, огни истекали на траву и, не погаснув, уходили в землю.

Саша болел, по большей части спал и много раз гулял по утоптанной старой дороге, видел простые цветы, тонкий шпиль вдалеке. Почти каждый день на дороге попадался почтальон на велосипеде с сумкой, одетой через голову. На солнце блестел лаковый околышек его твердой фуражки.

Однажды прошла мама. Она торопилась, не заметила его. Саша увидел ее незабываемую походку, долго смотрел на ее силуэт, который он определил бы за километр по единственному, точному образу. Он надеялся, что она вернется, но она ушла, и его взгляд, скользнув по маминой комнате, остановился на ее любимом кресле. Он увидел сидящую там фигуру. Был хорошо виден только удлиненный овал лица и темно-серые, очень спокойные, с теплым выражением глаза. Она! Саша увидел улыбку на любимом лице, и его охватило острое отчаяние, огромная, непереносимая тоска. Он покрутил головой, горло наполнилось болью. Мама пропала, но остались движения ее рук, поворот головы, улыбка, походка, дорогие, лучшие минуты и вечные мамины глаза... Заполняя сердце, расширяясь, боль поднялась к лицу, окатив его жаром. И тогда мамины глаза закрыли все вокруг, задрожали, наполнились слезами и полились горячим потоком на Сашины щеки. Он тяжело плакал, навсегда слившись с последним, что остается человеку, - с его памятью.

В этом парке Саша был один. Он часто сидел, разглядывая деревья. Глиняные кошки с горящими глазами больше не появлялись на зеленых лугах. Он все чаще думал о Кэти. Перебирал в памяти годы, и перед ним возникал один день - он вытеснял все другие. Они встречались первые дни, ничего между ними не было, только любопытство связывало их необременительными узами. Однажды они стояли на море, недалеко от порта. Ничего не делали, просто смотрели на волны. Саша случайно дотронулся до ее локтя, и она стала центр мира. Только белые тучи перевернулись в его глазах... Скоро они впервые поссорились.

В последний вечер, когда болезнь оставила его, измученного, в покое, внезапно начался жар. Пошел какой-то холодный дождь, Саша одел все, что у него было, и от этого стало еще хуже. Он дремал в сумерках, устав и лежать, и сидеть, поминутно просыпаясь. Наконец, нашел в себе силы встать и пройти несколько шагов по неизвестно откуда взявшейся комнате. Слева он увидел бабушку, занятую яблочным пирогом, - она искусно переворачивала его на столе. В окне промелькнул знакомый почтальон. Саша пошел в следующую комнату и увидел на диване маму, Кэти и себя, сидящих рядком. Они не видели его. В первую минуту он не понял, чем они заняты, потому что слов не было слышно, кажется, они не говорили. Только Кэти зачем-то трясла маму за плечо, словно хотела, чтобы та не заснула. Глаза мамы были закрыты, и глубокой отстраненностью веяло от ее облика: погруженная в себя, забытая всеми. Саша, сидящий на диване, тоже держал Кэтино плечо и тряс его. Но Кэти не видела его и не чувствовала ничего, как будто его не было рядом. Для чего он это делал, было непонятно, потому что он сам, продолжая трясти Кэти, смотрел куда-то в сторону...

Саша смотрел на их однообразные движения, на их одинокие, отчужденные лица. Сердце его заныло. Он осторожно подошел и дотронулся до плеча мамы. Она не взглянула на него. Тогда он подошел к Кэти и потряс ее. Она не видела его, как будто он не дотронулся до ее руки. Не добившись ничего, он провел рукой перед лицом Саши на диване и заглянул в его глаза: они были повернуты вовнутрь, а руки машинально дергали Кэтино запястье.

Он не мог помочь этим несчастным, ему стало нечем дышать. Он доплелся до окна, прижался лицом к стеклу, надавил на него и распахнул, глотнув воздух. Перед ним - темное утро и открытая дверь машины. Последняя влага, словно роса, деревья, как будто леса, и тишина, как вернувшийся покой, и жалость его, как спасение для пропавших... Здесь настигла его какая-то невыносимая последняя точка, окончательная боль: слишком много поступков и чувств, слишком тяжелы разорванные, истомившиеся связи, его опустошенное сердце. И зло как будто на всем вокруг... Он перевернулся лицом на сиденье.

"Я один. Виноват. Не остановил... - Как можно было остановить, он не подумал, но чувствовал, что он должен ответить за все. - Не мог главного решить, за искушением погнался - своим же страстям дал время убедить меня... - Из темноты возникли и медленно повернулись за ним всевидящие кошачьи глаза. - Покончить со всем разом. Выход самый естественный... самый естественный выход в этом парке, - мчалось в его голове. - Дьявол ждет от меня... как от матери? - Он перевернулся на спину, уставился в низкий потолок машины. - Не дождешься". Помедлил, сидя на краю. Вытащил из-под сиденья башмаки, выпил бутылку воды, бросил пустую и, оставив машину незапертой, пошел в сторону жилого района.