Золотое побережье - Страница 17

Лемон ведет себя так, словно вопрос решен окончательно. Обычная для всех суперчерных программ беда, контрактор проводит слишком мало испытаний; с белой программой, при конкуренции, на такое не решится никто. И зачем, спрашивается, такая никому не нужная спешка, ведь ни о каком крайнем сроке даже и речи не шло. Фелдкирк просто сказал: будет все готово – приезжайте. Так что нет у этой гонки никаких причин, кроме обычной мании Лемона; он ослабляет позиции ЛСР, подвергает риску всю программу из-за своего совершенно иррационального ощущения, что нужно обязательно спешить, спешить, спешить…

– Мы работаем со всей возможной скоростью, – только и позволяет себе сказать Макферсон. Даже и это – риск нарваться на очередной скандал, ну да черт с ним.

– О, я знаю, я это прекрасно знаю. – В глазах Лемона появляется опасный блеск, он явно намерен углубиться в вопрос, что именно он знает, и насколько хорошо он это знает. Ведь он же босс, он всем командует, он все знает. Вот оно, началось. Однако Макферсону удается сохранить на протяжении начальственного монолога серьезное, вдумчивое лицо, так что все сошло вполне благополучно. Добавив несколько приличествующих фюреру вдохновляющих напутствий, Лемон закругляется.

– Ладно, поезжай в Уайт-Сэндс, – и складывает губы во вполне удовлетворительную имитацию улыбки; Макферсон даже не пытается ответить тем же.

Он едет на машине в Сан-Клементе, а там садится на сверхпроводниковый поезд, идущий до Эль-Пасо. Ощущение – словно ты снаряд в стволе электромагнитной пушки.

Этому испытанию предшествовали два очень трудных месяца. Каждый Божий день он появлялся в своем кабинете к шести утра, составлял список сегодняшних дел – порою в сорок пунктов, – а дальше занимался всеми этими делами, иногда до позднего вечера. Вначале приходилось разбираться со всеми проблемами, возникавшими при конструировании системы «Оса» – беседовать с инженерами и программистами, вносить предложения, отдавать указания, координировать работу, принимать решения. Это – самая приятная стадия, тебе брошен вызов, и ты отвечаешь на него, решая возникающие технические проблемы. К тому же у него подобрались отличные сотрудники – способные, упорные, каждый со своим бзиком, приходится координировать усилия таких разных и интересных людей, и это тоже интересно.

Затем подошло время изготовления и проверки блоков, вылавливания «клопов», время самое неприятное для Мак-ферсона, самое раздражающее. Ему не хватало специальных знаний, чтобы сделать на этой стадии что-нибудь существенное и конкретное, оставалось только руководить испытаниями и следить, чтобы все были при деле, – роль, больше похожая на роль Лемона, правда, исполнял ее Макферсон в совершенно ином ключе.

Далее подошли испытания больших частей системы, а теперь вот система испытывается в целом.

Поезд прибыл в Эль-Пасо менее чем через час после отправления; вертолет фирмы забрал его прямо с вокзала и доставил на ракетный полигон в Уайт-Сэндс – испытательную площадку, арендованную у правительства консорциумом оборонных компаний.

Вылезая из вертолета, Макферсон привычно сунул руку в карман и вытащил темные очки. Песок тут и вправду до странности белый[12] – какая-то удивительная причуда геологии. По этому случаю здесь, рядом с полигоном, организован небольшой заповедник, который никто, похоже, и никогда не посещает.

Макферсона отвезли в корпус, принадлежащий ЛСР, там его ждали приехавшие раньше инженеры.

– Все готово, – сообщил Билл Гамильтон, постоянный представитель ЛСР на полигоне. – Нам выделили взлетную полосу А с полудня до часа. ДУМ заправлен горючим и подготовлен к взлету.

– Великолепно. – Макферсон взглянул на часы. – Это еще полчаса?

– Да.

Они зашли в кафе, взяли кофе с булочками, а затем поднялись на крышу – там, на высоте шестого этажа, располагается наблюдательный пункт. Все подробности полета будут зафиксированы камерами и компьютерами, однако каждому хотелось посмотреть на долгожданное событие собственными глазами. Со всех сторон широкой бетонной площадки волнами дыбятся абсолютно белые барханы, они уходят за горизонт, напоминая океан, который мгновенно замерз, а затем выгорел на солнце так, что не осталось ничего, кроме чистой соли. Странный пейзаж, противоестественный – Макферсону он чем-то нравится.

На севере видны взлетные дорожки, совместно используемые компаниями, дорожки пересекаются, образуя нечто вроде «X», наложенного на «Н»; на фоне окружающей белизны испещренный пятнами бетон выглядит неопрятно и даже грязно. Словно кубики какого-то малолетнего великана, по дюнам раскиданы компоненты изделий «Хьюза», «Аэродайна», «Локхида», «Уильямса», «Райтеона», «Парнелла», других компаний. На востоке столб дыма, он поднимается к небу тысяч на тридцать футов; чье-то испытание то ли удалось, то ли провалилось, в точности сказать трудно, однако вид этого столба наводит скорее на мысли о неудаче.

– «Локхид» испытывал на бомбардировщике «Стеле» новую систему управления бреющим полетом, – пояснил Гамильтон. – Говорят, система не заметила одного маленького холмика.

– Жаль.

– Автоматика катапультировала пилота примерно за секунду до взрыва, так что он выжил. Переломал ноги и ребра, а так – ничего.

– Хорошо.

– Все будущее за ДУМами, тут уж никаких сомнений. Теперешние самолеты летают слишком быстро, чтобы человек мог с ними справиться. Машина, на которой может лететь человек, стоит раз в десять дороже автоматической. Пилоты сидят в этих машинах, рискуют своими шеями – и все совершенно попусту, они ведь ничего не могут сделать.

– До тех пор, пока автоматика работает безотказно. – Макферсон сощурился, высматривая что-то на белом песке.

– Подобно нашей, ты хочешь сказать, – засмеялся Гамильтон. – Впрочем, это мы скоро узнаем. Танки там, – его рука махнула на запад, – у горизонта. Все сделано, как ты хотел – они снабжены советскими противовоздушными системами «Бэйджер» и окружены установками зенитных ракет «Армадилло». Все эти штуки не позволят самолету особенно задерживаться над целью.

Макферсон кивает. На западе, у самого горизонта, шесть дистанционно управляемых танков – маленькие черные лягушки – косым строем двигаются к югу, в воздух поднимаются сахарные облака песка.

– Испытание честное.

Ожидание затягивается, и они продолжают рассказывать друг другу вещи, прекрасно известные обоим. Это нормально, ведь любой занервничает, когда подходит время проверки – а не пошли ли все твои старания прахом? Будет ли в действительности все так же, как на бумаге, в расчетах? Разговор помогает успокоиться.

Из интеркома раздается треск, это их подключили к диспетчерской. Раскрываются ворота ангара, и оттуда выкатывается длинный черный самолет с узким фюзеляжем.

Под фюзеляжем два обтекателя.

Один из них белый, другой черный, большие, как сам фюзеляж.

Сенсоры. Можешь зажмуриться, это ничего не изменит.

Под каждым треугольным крылом, по бокам двигателей, ряды маленьких стреловидных снарядов.

Впереди фюзеляж сужается, превращаясь в длинный тонкий бивень, как у нарвала.

Сзади он переходит в стабилизаторы, почти такие же большие, как крылья.

Под фюзеляжем маленький цилиндр стартового ускорителя.

Пойми: он уже не похож на самолет.

И эти стоп-сигналы, мигающие в аксонах…

В целом этот странный, противоестественный аппарат выглядит слепым, как крот, и плохо приспособленным к полету. Есть что-то жутковатое в том, как он выкатывается на конец взлетной полосы, разворачивается, включает двигатели, мгновенно пробегает полосу и стрелой уходит в темно-синее небо. Кто остался в лавке? Макферсон видит улыбку на лице Гамильтона, чувствует, что улыбается и сам. В этой штуке есть что-то такое страшно… изобретательное, что ли? хитроумное? Птичка, одним словом, будь здоров.

Все это время из интеркома сыпались стартовые параметры и прочее в этом роде. Теперь, когда включили ускоритель и ДУМ исчез из виду, превратился в огненную точку, стоявшие на крыше прислушались: