Золотое дно (сборник) - Страница 87
лась мать.
— Не бойся, к вам не полезу, — с вызовом сказала
Талька, подняв голову с тяжелой копной волос, и Геля
мельком подумал, что лицо ее, чуть оплывшее, поте
рявшее четкость очертаний, по-прежнему привлекатель
но.
— Хватит, ну хватит вам, — оборвал Геля перепал
ку. — Скоро ночь, куда сунешься?
— Добрые люди приветят...
— Больно ты кому нужна, королева, — обернулась
мать. — Ну как, больно хорошо теперь? С двоима-то
потаскайся, подними-ко двоих, вырости, тогда поймешь
чужое страдание.
292
— Me бойся, к вам не полезу, — зло повторилаТалька и спрятала грудь в лифчик. — Пойдем, Тиша,
мальчик мой. Пойдем от этих зверей подальше.
— Мы звери, это мы? Ах ты, сука! Поди отсюда,
а то сейчас пропинаю, чтобы духом твоим здесь не пах
л о ! — зло крикнула Л иза Чудинова.
— Ну хватит тебе, — пробовал заступиться Геля.
— Чего хватит, чего хватит? Тоже мне заступник.
М ожешь и ты проваливать. — Она подскочила, пнула
ногой чемодан. — Все проваливайте, чтобы и духу в а
шего здесь не было. — Зап л акала навзрыд, расслаб
ленно побеж ала в дом, и оттуда, из сеней, еще слабо
донеслось: — Все, все проваливайте...
У Тальки было меловое, оплывшее лицо, белые губы
мелко дрожали, но в темных глазах, нарочито безраз
личных, не промелькнуло и тени тревоги или иного
чувства, как ни вглядывался Геля в их черную глубину.
Талька так и стояла, тупо одергивая на груди оборки
и потряхивая ребенка. Потом, будто не видя Г ел и ,—
а может, она и не видела его, — убитая неожиданным
несчастьем, подхватила чемодан и, подволакивая ноги,
пошла на улицу.
— Куда ты? — пугливо спросил Геля, слыша, как
больно стучит в висках и ж арко раскалы вается голова.
Он оглянулся и увидел в просвете окна неясный рас-
плыв материнского лица, мелькнула ее рука, и вырезная
занавеска задернула стекло.
— Тиша, пойдем ко мне, я тебе кисточку подарю ,—
позвал Геля.
Тонкий, как стебель, мальчишка по-совиному глянул
на мать, и слабая рука его с громадным узлом на лок
те неуверенно задрож ала.
— Пойдем, чего ты, мужик или кто? Вместе рисо
вать будем. А мамка пусть идет куда хочет.
— Отстань, чего прилип, как смола, — вяло отмах
нулась Талька.
— А, да ну вас! Как нелюди какие. С вами только
так нужно поступать, — вдруг вышел из себя Гелька,
выдернул из Талькиной руки чемоданище, который ока
зался неожиданно тяжелым, словно набитым камнями,
и, не оглядываясь, поволок его в дом. Угарно кружилась
голова, руки ватно ослабли, но раздраженный Геля
каким-то усилием воли заставил себя идти. Когда он
293
переступил порог и Оглянулся, to увидел, что Талькаплетется следом, будто невольница. Она остановилась
у ободверины и стояла, как нищая побирушка, виновато
и растерянно склонив голову. А Тиша, против обыкно
вения, сразу осмелел, прошел к дивану, сел и, покачи
вая худыми ножонками, стал с интересом озираться
вокруг.
— Может, мне уйти? — едва шевеля губами, спро
сила Талька и отыскала угрюмыми глазами Л изу Ч у
динову. Но та промолчала, боком протиснулась в дверь
и надолго исчезла.
— И так нехорошо, и эдак плохо, — сказала Талька
и опустилась на порог: из-под коричневого саржевого
платья выбились серые кружавчики рубахи. Геля ниче
го не сказал, чтобы не тревожить разговорами Тальку,
забегал, захлопотал с самоваром и уже, словно в по
лусне, на каком-то пределе сил, в маятной истоме, стя
гивающей тело, затащ ил на стол готовый самовар, р аз
лил по чашкам чай.
Когда вернулась мать, Талька уже сидела на стуле;
видно было, как Л изавета Чудинова боролась с собою
у порога, но гнать из комнаты гостей не решилась и,
молча смирившись с ними, тоже притулилась у стола.
Геля полыхал, как зарево, ему казалось, что от ж а
ры у него потрескивают и осыпаются волосы, ноги ло
мотой стянуло в коленях и горло перехватило, тошнота
поднялась высоко и можно было захлебнуться ею.
Талька пристально смотрела на него, и Гельке было
стыдно своей слабости. Он еще ж алко улыбнулся — мол,
ничего, все хорошо — и боком повалился на диван, видя
перед глазами широкие полушария коленок и серые
кружавчики нижней рубахи и вспоминая нагретую солн
цем палубу, пахнущие смолой тенты на шлюпках и
вздрагивающие от волнения Талькины припухшие губы.
Потом все куда-то разом сдвинулось, и сквозь пелену
розового тумана Геля увидел, как тащ ат его девчонки-
соседки по деревянной мостовой, босые ноги волокутся
по плахам, и он, обвиснув сырым пьяным телом и з а
ливаясь горючими слезами, кричит на всю Слободу:
«Ведь я люблю ее!..»
— Ой, что это с ним? — испуганно сказала Талька
и по-бабьи жалостливо потрогала ладонью его лоб. —
Как печка полыхает...
294
— Надо поменьше раздетым по улице летать, —внешне равнодушно и сухо откликнулась Л иза Чудино
ва, но лицо ее вздрогнуло, и, перегибаясь через стол,
она уже внимательно вгляделась в сына.
А Геля, порой словно вырываясь из омута, из-под
тяжелой толщи воды, с трудом размыкал каменные ве
ки и в сиреневом мареве видел призрачные незнакомые
лица; он еще чувствовал, как его раздевали и уклады
вали в постель: свежие простыни поначалу обожгли
холодом, но сразу нагрелись и обдали тело невыноси
мым сухим жаром, словно бы утопили Гелю в копне
летнего сена. Потом привиделось ему, что он лежит на
русской печи, дышащей каленым жаром, и чья-то рука
зло выдергивает из-под него старые фуфайки, а он, об
жигаясь о кирпичи, цепляется слабыми руками за
одежонку, пытаясь вырвать и сунуть ее под бок...
Геля открыл глаза посреди ночи, словно бы кто
подтолкнул его: сырые простыни леж али в ногах, одея
ло ворохом сбилось на груди. М ать сидела возле, уро
нив голову на грудь, легкие выцветшие волосы воро
хом пушились на голове, и сквозь них просвечивала су
хая ж елтая кожа. Луковичного цвета руки леж али на
коленях, и видно было, как вспухали и опадали узлова
тые голубые жилы. Геля великой жалостью пожалел
мать, и в глазах его скопилась влага. Но тут же, не
слышно отвлекаясь от жалости и не чувствуя слез, Ге
ля перевел взгляд в сторону и увидел на полу спящую
Тальку, ее полные белые плечи, откровенно обнаж ен
ные, словно бы мраморные, шелковое красное одеяло
бросало на них розовый отблеск; а рядом светлыми л у
ковичками виднелись две детские головенки, и Геля с
душевным покоем подумал, что все ладно, все хорошо.
Тут он, наверное, шевельнулся или громко вздох
нул, потому что мать испуганно встрепенулась, вгляде
лась в Гелю, еще плохо и сонно соображ ая, сразу кос
нулась ладонью лба, и Геля услышал это знакомое с
детства, шершавое прикосновение, снова в горле у него
запершило, и, силясь не заплакать, он отвернулся ли
цом к стене. Рядом было матовое светлое окно, и в про
рези занавески виднелись тихая серая дорога и вл аж
ные понурые листья рябины с бусинами росной влаги.
— Что с тобой, тебе легче? — тихо спросила мать и
снова потрогала лоб. — Простудился, небось в паль
295