Золотое дно. Книга 1 (СИ) - Страница 73

Он безумно устал за эти последние дни. Может быть, из-за того, что увидел свежими глазами, вернувшись в штаб, как опасно напряглась ситуация. Хотя телефон теперь редко звонил. Сирены в котловане молчали. Люди торопливо завершали свои задачи по укреплению бетонной горы.

Иногда случались и тревожные неприятности. Например, в котловане вновь отключилось электричество — замолкли механизмы, погас свет. Это уже к ночи. Нужно было срочно разыскать Михаила Ивановича Краснощекова, электрики без него боялись включать аварийную систему (там все путано-запутано!), а заместитель Туровского Помешалов зря съездил на квартиру главного электрика — старика дома не оказалось. Включили на свой страх и риск.

Валерий поставил на плитку чайник — захотелось горячей воды. Наверху, над плотиной с берегов вспыхнули прожектора — стало ясно и грозно. Зачем включили — еще небо светится, закат не ушел. На красноватом небе мелькают птицы, и ветер рвет их писк и крики…

«Все мы мечтаем о более высокой, красивой судьбе. И все время кажется, что живем не своей жизнью — красим бесконечный забор не своего сада. О чем я тосковал иной раз, лежа рядом с милой случайной женщиной? О какой-то иной близости… о неведомой любви, которая дух бы захватывала, как прыжок с парашютом… А какая она, другая судьба, другой вариант? Где она? Мне теперь кажется, это — Марина. Она так смотрит в глаза — завораживает, как некий таинственный зверек…»

А может быть, напрасно Валерий вернулся в начальственную работу? Надо было до конца настоять на своем, показать независимый характер. Хрустов говорит одно, а думает, возможно, другое. Когда Валерий в бригаде месяц укладывал бетон, он не хлопал его по плечу. А как снова согласился пойти в штаб, при всех зовет Валеркой, обнимает и хохочет. Как ни странно, поднявшись в должности, Туровский как бы сравнялся с ним. Хотя — они ж друзья, почему бы не обнимать и не хлопать по плечу?!

И вновь в дощатом домике штаба погас свет.

— Что такое?.. — взревел Туровский и наощупь набрал номер электриков. — Михаила Ивановича не нашли?.. — Послышались короткие гудки. — С минуты на минуту может река покатиться по плотине, и что же будет, если окажемся без энергии? — Валерий бросил трубку, достал спички и дрожащими руками зажег свечу.

Минуту сидел, бессмысленно глядя на бледное пламя свечи. Он понимал, что люди сейчас восстанавливают линию. Но каждая поломка, каждая неудача в последние дни доводит его до истерики. «Что за люди?! Разве можно с такими государственное дело делать?.. Опять скажут: взрывники виноваты».

Открылась дверь — на фоне тусклокрасного неба сверкнул белый луч фонарика. В штаб вошел хмурый Васильев в черном шелестящем кожаном пальто.

— Видите?! — завопил Туровский, вскакивая. — Сколько раз я говорил, дядю Мишу гнать пора в шею! Пьяница!..

Альберт Алексеевич подсел к столу, положил горящий длинный фонарик и уставился на мечущееся пламя, на кривой огарок, с верхушки которого на бумаги капали прозрачные слезы и тут же становились белесыми.

— Уволим, — пробормотал Васильев. — Всех уволим. И себя, и других.

Вдали стреляли из ракетницы. Красные и зеленые точки взлетали, круто изгибая на ветру траекторию…

— Куда смотришь? Посмотри сюда, — тихо сказал Васильев. — Свеча.

— Да приходится зажигать, — раздраженно отозвался Валерий.

— При такой свече Пушкин стихи сочинял… Ломоносов думал. А как просто придумана… Капает.

«Капай, капай, — продолжал Васильев про себя. — Гнись, мягкая, теплая, как плечо женщины. А сгоришь — через полчаса-час останется лишь черный липкий кружок с легшим набок фитильком, этот фитилек потом только ножиком и поднимешь…»

— Что вы? — недопонял, услышав его невнятное бормотание, Туровский.

— Да вот, говорю, строим мы тут… и свеча горит. Светила она много кому. Теперь нам с тобой. Тебе не страшно?

— Ветер усилился, — напомнил озабоченно Валерий. — Надо бы остановить монтажников. Правда, они стоят сейчас. Но как свет дадут…

— Я уже сказал Алехину. — Васильев окружил ладонями пламя свечи и смотрел со стороны на просвечивающий сквозь руку огонь. — Понимаешь, какая цепочка веков? Равнозначны ли звенья?

«Устал Альберт Алексеевич, — тем временем думал Валерий. — И все-таки молодец — в последние недели взял власть в руки. И какие дельные мысли выдал. Экономия во времени и деньгах — миллионов на пятнадцать. Он про что-то спросил?»

— Не понял, какие звенья. В бригадах? Ночные, конечно, больше устают.

Хлопнула дверь — ворвался шум ветра, вбежал Хрустов.

— Здрасьте! Скоро?

Васильев, не вставая, подал парню руку и снова уставился на свечу. Хрустов шмыгнул носом и опустился рядом. Пахло теплым стеарином и несло холодом ледового пространства из-за трясущейся двери.

— Свечу жалко, Хрустов, — пробормотал Васильев, засовывая руки в карманы кожаного пальто и ежась. — Странно, правда: штаб стройки мощной ГЭС — и свеча трепещет?

Хрустов провел ладонью по бородке и открыл рот.

— Погоди-погоди, Хрустов, я знаю — ты можешь три часа без передышки. Сейчас я скажу. — Васильев повернулся к Туровскому, тень от носа закрыла левую половину лица. — Слушай, начальник. Вот живем мы… строим… по десять-двадцать лет одну плотину. А стоит ли эта бал-шая… — Он насмешливо заговорил с восточным акцентом, — балшая куча бетона… и пускай звезда Героя за ней… одной твоей маленькой жизни? Которая никогда больше не повторится в будущие века… я тебя в этом уверяю!

Валерий молчал, ожидая привычного подвоха от саркастического умного руководителя. «Проверяет? Конечно, стоит, — ожесточенно подумал он. — Видно, так на него смерть Ивкина подействовала».

— А не взорвут сию плотину через полсотни лет? — продолжал негромко Васильев. — Не начнут залитую тайгу осушать? Выбирать на удобрение мертвую сорожку, которая лежит пластом в сорок метров глубиной перед Светоградской, например, ГЭС?

— Что вы такое говорите?.. — Туровский даже хмыкнул. — А ноль тридцать две тысячных копейки?

— Смотря как считать. Кроме кубов воды — считайте и кубы крови… и мегаватты нервов… Понимаю, резкие пики потребления энергии… — бормотал как бы про себя Васильев, вспомнив как ехал в машине с Ивкиным и говорил с ним об этом же. — Понимаю, необходимо срочно поднимать Сибирь… да, да, да. Но через полсотни лет? Это ведь недолго. Ящика два свечек. Можешь подсчитать, сколько нужно свечек зажигать одну от другой — чтобы пятьдесят лет… Ты умный, легко сосчитаешь. У тебя расчет точный.

Туровский молчал. Ему не понравилось, как все это говорил Васильев.

— Тридцать две тысячных… а кто учтет боль от смены, видите ли, поколений… Инфаркты… предательства… Слушай, — неожиданно спросил у Валерия начальник стройки. — Тебе не жалко было Таскина? Меня снимут — вспомнишь?

Валерий покосился на Льва, зубы сжал. «3а что он так? Я ли ему не служил, как разведчик среди титовых? Все хотят быть красивыми, но должен же кто-то отделять руками цветы от дерьма».

— Вы не знаете… Вы совсем другое. Он уже цифры путал. Нужно было срочно… во имя дела.

— Во имя великого дела? — безо всякого выражения на лице переспросил Васильев. — Тогда понятно. Тогда прощается. А не вспоминал о нем — думал, мне будет неприятно?

Тишину, наконец, нарушил Хрустов.

— Если вас снимут, Альберт Алексеевич, мы всегда будем вас вспоминать.

Васильев улыбнулся.

— Ты почему на какие-то скалы лазишь? Бинты переводишь, черт тебя побери! Перед девчонками красуешься на костылях! Вот возьму да женю на самой страшной! Какое ты имеешь направо-налево терять драгоценное время?! Мы тебе поручили, ты бригадир, после Васильева, можно сказать, второй человек. Ты обязан быть из железа, тебе нельзя болеть. Лидеры не болеют, вот как мы с Валерием. Я сердит на тебя. Чего пришел?

— Света нет… — прошептал Хрустов и медленно побрел к двери.

— Погоди! — остановил его Альберт Алексеевич. — Свет сейчас будет. Но кладку щита все равно прекратить. Ветер.

— Да?..

Они молчали, свеча, потрескивая, горела. Издали слышались гул и грохот льдин. Или это гремели, сбрасывая груз, самосвалы?