Золотое дно. Книга 1 (СИ) - Страница 5

И еще беда — в рабочей столовой отравилось человек сорок старой китайской тушенкой. Слухи умножили число пострадавших до четырех тысяч… хотя некоторые герои этой летописи просто поели древесного угля и беда миновала…

А Васильев всё был далеко. Как потом рассказал (зачеркнуто, но можно по отдельным видимым буквам догадаться: мой друг Валера Туровский), А.А. добирался непросто из-за снежных зарядов по трассе — долетел до Новосибирска и пересел в поезд до Саракана. Да я и сам сейчас вижу словно в некий оптический прибор, как он, изнемогая от тоски (ничем, ничем не помогла столица!), валялся в пустом промороженном купе, выбегал в тамбур, где курили незнакомые люди с рюкзаками и мешками. Старые. Эти, конечно, не на стройку. «Зайцами» или почти «зайцами» — с одного полустанка на другой…

— Подъезжаем…

— Скорее бы!

Когда он позвонил жене из Новосибирска в Москву, она — прямая, честная партийка — сказала, что на стройке сложности. Ей сообщила жена Титова, главного инженера. Но что именно происходит, будто бы и сама не ведает. Эти люди никогда не научатся прямо говорить. (Приписка красным поверху: страна рабов! Какие могут быть сложности зимой? Народ взбунтовался, бараки загорелись?

Поезд подкатил к сараканскому вокзалу, низенькому каменному строению с оборванным красным плакатом под крышей: «НАША ЦЕЛЬ КОМ». Вокруг степь с голыми холмами, с рыжим и черным снегом в логах. Гор еще не видно — до них ехать да ехать.

А.А. полагал, что его встретит шофер Дима, двухметровый детина из погранвойск, но на перроне топтался, стукая ботинком о ботинок, недавно назначенный начальником штаба стройки (замарано, однако ясно, что речь идет о Туровском), паренек с белым от мороза плоским носом, с поднятыми вверх наушниками. Форсит пацан — он еще и в ботиночках! Тоже Мересьев! Конечно, прискочил первым доложить, показаться более значительным, чем есть по своей новой должности…

— А шофер где? — раздраженно спросил начальник стройки. — Зачем-то вагон пригнали. Я не Сталин. Дороги замело? Можно по льду, по Зинтату.

— Может хлынуть вода по льду… Поздравляем с орденом, Альберт Алексеевич.

На соседних путях стоял известный всей округе красный вагончик дирекции строительства — специально прикатили. Они бы еще снарядили оркестр.

— Откуда вода? Какая вода?..

Товарняк медленно скребся к Саянам. Чернильного цвета, вечереющие горы постепенно обступили железнодорожную линию и выросли до неба. Вдали, в темноте, стреляла электросварка. Грохот поезда отдавался в глубоком каньоне.

— Что еще?

— Немного стоит котельная.

— Немного стоит? Немного беременна?

— Извините, не так выразился. Вот и уезжают.

— Сколько?

— Двести, — (заштриховано) попытался (вписано позже: подобострастно) подстроиться краткими репликами. — Демобилизовались… не хотят оставаться. Завтра. И эта статья в «Комсомолке»… Владик Успенский. С бородкой. Помните, при нем говорили на штабе, что брезента нет…

Брезент — дефицитнейший материал, зимой нужен бетон укрывать, необходим для строительства блоков, шатров. А.А. приказал в магазинах накупить палаток, любых, хоть самых дорогих, польских — розовых… раздирать и шить полога, журналист ничего не понял, вот и сочинил романтическую блажь со стихами, воткнув еще и фотографии смеющихся лиц.

— Еще раз появится на стройке — остричь бороду! — зло сказал А.А. — И — «телегу» в редакцию! Даже если не пьет. Что еще?

— Две комиссии были. Мы их не можем удовлетворить. Вас ждут.

— Надеюсь, я их тоже не смогу удовлетворить, — зло усмехнулся Васильев. Сколько можно?! То из обкома, то из министерства. И в каждом случае требуют немедленно собрать данные по стройке, в красной папочке, в пяти экземплярах. — Надо было сказать: эпидемия холеры, москвичи боятся.

— Это местные. Вчера явились. Из-за той заметки в «Луче Саян», что на восемнадцатой секции бетон кладут прямо на дно Зинтата.

Бетон укладывают на вычищенный и вымытый гранит дна, где еще недавно гуляли трех-четырехпудовые таймени, где бешеное течение несло, как осеннюю листву, стальные блесна, сорванные рыбой. А надо бы гранит поскалывать, сделать шершавым, пишет некий рабочий. Читал, читал А.А. эту заметку.

— И еще. Бубнов из института: нельзя слоем в три метра…

Понятно: спорят, каким слоем сыпать бетон, трещин боятся.

— Бубнов говорит: разница температур получается большая. Там же, Альберт Алексеевич, зуб плотины… надо надежнее ко дну, тэ-сэзэть…

Васильев прекрасно помнит слова Бубнова. «Плотина как на салазках поедет, когда море наберем! — пугает Бубнов. Если будем торопиться, по три-четыре метра шуровать…» Горбоносый, маленький, похожий на горца, но русый, синеглазый такой Бубнов.

— Сколько он предлагает?

— Метр, ну, полтора.

— У нас есть рекомендации своей лаборатории! Нам институт не указчик. Пошли они на фиговое дерево! Что еще?

«Сидят, в микроскопы смотрят. Так мы сто лет будем лепить плотину. Ну уж нет! Позже все равно придется цементировать швы между секциями, заодно вылечим и трещины. Если по три метра — выигрыш в темпе в два раза». Васильев мысленно показал упрямому Бубнову кулак.

— Драки были в Новый год? — Васильев, сжимаясь от нетерпения, расспрашивал, а до Кантегира еще полчаса езды, товарняк катится медленно-медленно, подрагивая и кренясь. — Ну? Ну?

(Зачеркнуто «Валера», вписано: Туровский) важно раскурил трубку.

— Одного тракториста наши парни побили, — доложил (Туровский). — Ваську-«вампира». Кличка такая. Черепков… из СМУ-два…

— Бить может только господь бог, — привычно бросил А.А. одну из своих замечательных кратких сентенций. — Найти лидера, прижечь какую-нибудь выдающуюся часть тела. — вдруг, раздражась, уставил взгляд на курительную трубку молодого начштаба. — Еще что скажете, Джон Сильвер?

Покраснев, Туровский засуетился, убрал дымящуюся трубку в карман. И разговор вновь вернулся к тому опасному, главному, что ожидало Васильева на стройке.

— Что с водой решили? Сидите меня ждете?

— Титов говорит, и все говорят: никто такого не помнит, Альберт Алексеевич. Может, река дышит?

— Она не корова, — процедил Васильев. — Старательно шучу. Куда-нибудь звонили из своих, по Гидрострою?

— На Зейскую. На Саяно-Шушенскую. Никто не знает. Главный технолог в Питер улетел — смотреть на макете, что будет с плотиной, если…

— Бабы! И давно?

— Дней десять.

— Двести сорок часов! Плохие женщины, извиняюсь за неточное выражение, почему же мне сразу не телеграфировали?

Туровский молчал (приписано красным на полях со стрелкой, куда вставить фразу: со смущенной улыбкой потаскухи. Дескать, я-то при чем? Есть выше начальство).

«Значит, боялись — в Москве начнется паника. Боялись меня подставить? Ах, как я вам благодарен!..»

Поезд рывком замедлил ход. Начальник стройки поднялся.

— Вот это удар мозгам, — бормотал он. — Знаете, я заметил, начинаю по привычке говорить телеграфными фразами — без знаков препинания и некоторых очевидных слов. — Идя по вагончику, он застонал, как дерево в ветреную погоду. Ну, почему вода вдруг стала расти? Первая мысль: донные засорились. Но там, извините, можно трактор на трактор ставить, шесть метров в диаметре. Что заслонило? Враг фанеркой? Смешно.

— Пока на две отметки, — угадал и подсказал начштаба. — Впереди есть еще месяца полтора-два, я подсчитал.

— А если быстрее начнет нарастать? — А.А. поднял чемодан, Туровский попытался отнять, начальник стройки буркнул: — Идите к черту…

Вот мимо прошли и остановились огни кантегирского вокзальчика, белые и синие фонарики на путях.

— Значит, месяц? А потом нам всем надо стреляться, если ничего не придумаем! — продолжал свистеть сквозь зубы Васильев, спрыгивая на черный снег, опуская наушники и надвигая шапку на глаза, как если бы не хотел, чтобы его здесь узнавали. — Из пушек! В ближайшем историческом музее! Наши лбы пистолет уже не возьмет! Езжайте без меня, я тут побуду.